– Когда ваше величество ожидает, чтобы я отбыл?
– Немедленно… немедленно.
Роберт обиженно взглянул на нее. Хоть и на короткое время, но его все же отсылают от двора. Он был задет и разгневан. Но и она тоже.
Елизавета смотрела, как он уходил, и взгляд ее был полон такого томления, что Кэт почувствовала, что она только выдала себя еще больше.
Роберт покинул двор, чтобы поехать к любимому астрологу королевы, доктору Ди, в взволнованном состоянии.
Елизавета не скрывала от него своих чувств. Он достаточно знал свои силы, чтобы распознать в ней то же томление, которое так часто наблюдал в других. Очень скоро – Роберт твердо знал – это томление станет нарастать с такой силой, что ни ее гордость, ни положение королевы не смогут встать на его пути.
Он размышлял о будущем со спокойной уверенностью. Никто из членов его семьи не поднимался так высоко, как поднимется он. Существовало только одно препятствие – Эми.
Сама мысль о ней вызвала у него прилив бешенства. Он сравнивал ее с Елизаветой. Королева привлекала его не только своим положением. Если бы она не была дочерью Генриха VIII, то уже давно стала бы его любовницей, вне всякого сомнения. Однако Елизавета, помимо эротического удовлетворения, могла ему дать и корону, которую его отец предназначал Гилдфорду, а потому была вдвойне желанной.
Он станет королем этого царства, потому что еще ни одна женщина не могла отказать ему в том, что он требовал; а Елизавета очень ясно показала, что, в сущности, она прежде всего женщина.
Между тем Роберт не мог игнорировать Эми. Его жена начинала проявлять беспокойство; она хотела приехать ко двору и разделить с ним его удачу. Эми писала ему, спрашивая, не влюбился ли он в какую-нибудь придворную даму, которая занимает все его внимание. Она угадала – Елизавета действительно требовала постоянных размышлений, постоянного его внимания.
Доктор Ди тепло приветствовал Роберта в своей загородной резиденции и, посоветовавшись со своими картами, объявил, что наилучший день для коронации королевы – 15 января.
А поскольку астролог находился неподалеку от Сайдерстерна, Роберт подумал, что у него есть хорошая возможность повидаться с Эми и сделать какие-то попытки отбить у нее желание разделить с ним его жизнь при дворе. Он боялся, что если ее не навестит, то она сама решится поехать ко двору, чтобы увидеться с ним, и не думал, что королеве это будет очень приятно.
Добравшись до замка, Роберт отправил слуг на конюшню вместе с лошадьми, а сам пошел в дом искать Эми.
Холл был пустынен. Он быстро поднялся по лестнице, прошел по галерее в их спальню.
Там, склонившись над утюгом, стояла Пинто.
– Так… Пинто! – сказал Роберт.
Она выпрямилась, затем присела, явно смутившись:
– Лорд Роберт! Мы вас не ждали.
– Знаю. А где твоя госпожа?
– Катается верхом со своим отцом, милорд.
– Что-нибудь не так, Пинто? – спросил он.
– Не так, милорд? Нет… нет. Теперь у миледи все будет хорошо, раз вы приехали. – Она хотела быстро уйти из комнаты.
Но на Роберта вдруг напало озорное настроение.
– Я не помешаю тебе, Пинто. Не спеши уходить.
– Я просто убирала вещи миледи.
– Тогда, умоляю тебя, продолжай это делать.
– Но я уже закончила, милорд.
Он медленно подошел к ней, чувствуя, как нарастает ее возбуждение.
– Что такое, Пинто? – Взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза. – Мне не нравится, что ты мне не доверяешь, не нравится, что ты убегаешь, едва я появляюсь, и бросаешь на меня испуганные взгляды, когда тебе кажется, что я не вижу.
– Но, милорд…
Он быстро наклонил голову и поцеловал ее, что удивило его почти так же, как и ее.
Пинто вырвалась, выбежала из комнаты, а Роберт улыбнулся. Как глупо с его стороны было думать, что она его ненавидит. В конце концов, Пинто тоже женщина.
Бедная Пинто! Она скрывала свои чувства к нему под маской недоверия и подозрительности. Но ей нечего опасаться. Ее достояние было в безопасности от него.
Вернувшись с верховой прогулки и увидев мужа, Эми чуть ли не впала в истерику от восторга.
– Но, Роберт, почему ты ничего не сообщил? – воскликнула она, бросаясь ему на шею. – Я лишилась нескольких часов твоего общества, ведь скоро ты снова умчишься, не сомневаюсь.
Роберт был очарователен, как всегда.
– До чего же чудесно оказаться дома, – сказал он, – вдали от шумного двора.
– Ты говоришь так, будто тебе там не нравится.
– Как мне может нравиться то, что удерживает меня вдали от тебя и от дома?
Надув губки, Эми сообщила, что до нее дошли кое-какие слухи.
– Какие слухи?
– Говорят, королева к тебе очень милостива.
– Королева справедлива. Она помнит тех, кто оставался ее другом во времена бедствий.
Позже Роберт поехал с женой кататься верхом по поместью, выразив желание увидеть новорожденных ягнят, посмотреть, как косят овес и бобы. Он притворялся, будто его это интересует, и мысленно поздравлял себя с тем, что навеки ото всего этого избавился.
Роберт не мог скрыть от Эми, что приехал лишь проездом.
– Нет… нет, нет! – запротестовала она.
– Увы, любовь моя. Я послан королевой. Я должен вернуться и приготовиться к испытанию коронацией.
– Почему я не могу поехать с тобой, Роберт?
– Это невозможно.
– Но другие лорды берут своих жен ко двору.
– Только если они занимают должности при королевском дворе.
– Разве я не могу стать фрейлиной?
– Всему свое время, Эми. Подожди. Королева меньше месяца на троне, но уже одаривает меня милостями, как ты слышала. Я не могу сейчас просить у нее большего.
– Но разве это много – место при дворе для твоей жены?
Роберт иронично улыбнулся в ответ:
– Уверен, что слишком много, Эми.
– Но, Роберт, надо что-то делать. Я не могу сидеть здесь в одиночестве и ожидать тебя месяцами.
– Я буду приезжать повидаться с тобой, Эми, при малейшей возможности. Можешь быть в этом уверена. Но мои обязанности главного конюшего королевы отнимают у меня много времени. Не хотелось бы вызвать недовольство королевы моим долгим отсутствием.
– Я боюсь королевы, Роберт.
– И поступаешь очень мудро. Она придет в ярость, если узнает, что ты меня задерживаешь.
– И что, отправит тебя в Тауэр? О, Роберт, смогу ли я когда-нибудь оказаться при дворе?
Он успокоил ее ласками, нежными словами, планами их прекрасного будущего. И был безмерно рад, когда наконец вырвался, поскакал из Норфолка в Лондон к королеве.
За день до коронации Елизавета проехала по Сити, принимая поздравления своего любящего народа.
Она перебралась по реке из Вестминстерского дворца в Тауэр за несколько дней до той субботы, на которую был назначен церемониальный парад; и покинула Тауэр в субботу в своей колеснице – прекрасная и царственная фигура в алом бархате. Ей было около двадцати шести лет, но она выглядела моложе, чем тогда, когда совершала свое путешествие по Темзе в Тауэр в то скорбное Вербное воскресенье четырьмя годами раньше.
К ее восторгу, повсюду готовились такие же празднества и церемонии, какие в свое время были устроены для ее сестры Марии, но как по-разному вела себя при этом толпа! Лондон приветствовал Марию, но Мария держалась официально и холодно. Елизавета вела себя не так. Безусловно, вся в бархате и драгоценностях, она представляла собою ослепительное зрелище, однако при этом принадлежала своему народу так, как никогда не могла ему принадлежать Мария. В течение всего дня Елизавета усердно показывала людям, что думает о них так же, как они думают о ней, что ее единственное желание – доставить им удовольствие так же, как они желают почтить ее.
– Боже, храни вашу милость! – кричали лондонцы.
И она отвечала:
– Бог да хранит вас всех!
Даже бедняки принесли ей цветы. Ее окружение пыталось остановить их, но Елизавета не позволила этого сделать. Она должна была улыбнуться каждому, с каждым поговорить, какое бы низкое положение он ни занимал, и именно цветами беднейших подданных украсила свою колесницу.
Королева знала, что ее народ с ней. Несмотря на свою молодость, она была мудра. И внешние проявления любви ее народа вызывали у нее восторг.
Она улыбалась, проезжая через Спред-Игл на Грейсчерч-стрит, потому что поперек улицы была воздвигнута арка, на которой поместили панно, рассказывавшее о предках королевы. Ее дедушка и бабушка, Елизавета Йоркская и Генрих VII; ее отец, Генрих VIII, и портрет прекрасной, похожей на фею дамы, о которой никто не вспоминал уже много лет, – матери королевы, Анны Болейн. Ничто не могло порадовать Елизавету больше.
В Корнхилле и Чипе тоже были вывешены панно, и Елизавета сделала несколько уместных замечаний по поводу каждого из них. Она хотела бы, чтобы ее граждане знали, что она не просто зрительница; она – одна из них. Ее улыбки предназначались всем – олдерменам и членам гильдий Сити, управителям и ученым Больницы Христа, один из которых произнес речь, которую она выслушала с великим вниманием.
Самой значительной оказалась ее встреча с двумя стариками, сидящими возле Литтл-Кондуит в Чипсайде, один из которых держал в руках косу и песочные часы, изображая собой Время. Время было ее другом, Елизавета всегда это говорила. Другой старик олицетворял Истину. Он дал ей Библию на английском языке. Все окружавшие видели, как королева трепетно взяла эту священную книгу, поцеловала ее. Потом, прижав Библию к груди, она подняла глаза вверх, а когда народ разразился приветственными криками, призывая на нее благословения, воскликнула:
– Будьте уверены, что я буду для вас хорошей королевой!
И так она прибыла в Уайтхолл, а на следующий день – в аббатство для коронования. Мечта стала явью. Над ней совершили помазание, в ее руки вложили державу и скипетр, а вокруг нее эхом разнеслись голоса:
– Да, да, да! Боже, храни королеву Елизавету!
Была еще одна обязанность, от которой Елизавета, по заверениям своих советников, не должна была уклониться. Страна не будет полностью счастлива до тех пор, пока во дворце не появится королевская детская и у Елизаветы не родится сын.
– Выйти замуж! – таков был настоятельный совет. – И чем быстрее, тем лучше.
Несмотря на кокетливые высказывания о своей любви к девственности, Елизавета ни в коем случае не стала избегать претендентов на брак с ней. А поскольку в мире не было более выгодной партии, чем королева Англии, нашлось немало желающих вступить в соревнование, чтобы получить ее руку.
Тем временем будущая политика Елизаветы становилась все более ясной.
Она тайно сообщила протестантским странам, что хочет вернуть Англию в реформаторскую веру, и в то же время, поскольку не имела желания оскорбить Францию или Испанию, дала понять, что намерена предоставить своим подданным свободу мысли в вопросах религии.
Папа был в ярости. Он заявил, что не в состоянии понять, как женщина, рожденная вне брака, может иметь право на трон. Более того, по его мнению, законной наследницей английского престола была не Елизавета, а Мария, королева Шотландии. Папа не понимал, каким образом эта новая доктрина свободы совести может быть успешной, и опасался ее последствий.
Королева, чувствуя себя в безопасности в своей стране, могла щелкнуть пальцами под носом у папы и знала, что большинство ее подданных хотели бы, чтобы она это сделала. Елизавета отозвала своего посла из Рима, но ему пригрозили отлучением от церкви, и он остался. Королеве это было безразлично. Англия с ней, а какое ей дело до всего остального мира? Католические пэры целовали ее в щеку и клялись в своей преданности. Народ твердо стоял за нее, потому что краткое возвращение владычества Рима при Марии, которое принесло с собой нищету и преследования, представлялись ему злом.
Елизавета продолжала проявлять великодушие к своим старым врагам, и они, обнаружив, что им нечего ее опасаться, как она и предполагала, выражали готовность служить ей.
Королева смеялась над их страхами.
– Мы из породы львов, – говорила она. – Мы не можем снизойти до уничтожения мышей.
После царствования Марии страна находилась в плачевном состоянии, но с приходом на трон новой молодой королевы у народа возродились надежды. Теперь все ждали ее брака. Государственные деятели считали, что, хотя Елизавета уже и проявила некоторую мудрость, все же, будучи женщиной, она нуждается в твердой мужской руке, которая поможет ей управлять страной.
Елизавета при этом только улыбалась. Она была намерена показать им, что львица так же, как и лев, способна защитить себя и своих.
Утонченная хитрость молодой королевы вскоре начала изумлять ее окружение; и никто не понимал этого лучше, чем испанский посол, граф Фериа. Надежды Фериа опирались на католических пэров, которые, как он был уверен, перешли на сторону Елизаветы только из соображений безопасности. Он сообщал своему господину, что этих людей легко переманить на службу Испании, при условии что суммы, предлагаемые для их подкупа, будут достаточно привлекательны. Филипп счел это разумным и был готов потратить большие суммы испанских денег на своих католических друзей в Англии.
Граф считал самым вероятным «пенсионером» лорда Уильяма Говарда, католика, которого королева сделала своим камергером; и он быстро выяснил, что Говард склонен к взяточничеству. Но прежде чем была сделана первая выплата, оказалось, что Говард вовсе не собирался брать деньги. Через несколько дней Говард пришел к Фериа и сказал:
– Я не мог принять ваше щедрое предложение, пока не узнал, как к этому отнесется королева.
Фериа был потрясен; он, естественно, с величайшей осторожностью обсуждал с Говардом вопросы оплаты, но ему никогда не пришло бы в голову, что этот человек не вполне ясно понимал, с какой целью ему будут платить деньги. Потом последовало еще более потрясающее откровение:
– Теперь я заручился согласием королевы и могу принять ваши деньги. Буду счастлив, когда вы передадите мне первую выплату.
Филипп и Фериа были потрясены, столкнувшись еще раз с остротой ума королевы.
Но Елизавета не собиралась оставлять это дело так. Она откровенно заявила Фериа, что она была восхищена рассказом о его щедрости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43