— Я вижу, вы любящий сын, и, конечно, вам передалась ее «голубая» кровь, которая облагородила кровь более низкого происхождения.— Знаете, я ее понимаю. Она действительно благородный человек, и очень часто оказывается так, что во, многих вопросах она права.— Полагаю, я получила довольно точное описание леди Констанс и жизни в поместье Леверсон Мейнор.Как мне тогда хотелось побывать там! Хотя я вовсе не предполагала, что это когда-нибудь произойдет. В одном я была уверена: леди Констанс никогда бы не одобрила дружбы ее мужа с актрисой, пусть даже и знаменитой.Поэтому я и не рассматривала нашу прогулку как нечто большее, чем встреча случайных знакомых.Мы не могли долго засиживаться за чаем, хотя у меня создалось впечатление, что он был бы не против.Я взглянула на часы и сказала:— Спектакль скоро заканчивается.Мы вышли из кафе и дошли до расположенного неподалеку театра. При расставании у входа в театр он взял меня за руку и испытующе посмотрел в глаза.— Мы должны еще с вами встретиться, — сказал он. — Я получил истинное наслаждение. И мне еще так много нужно узнать об истории театра.— А мне бы хотелось еще услышать о древнеримских развалинах.— Тогда давайте еще как-нибудь встретимся, хорошо?— Да.— Когда следующий дневной спектакль?— В субботу.— Может быть тогда и встретимся?— С удовольствием.С легким сердцем поднималась я к маме в гримерную. Марта была там.— Не очень-то хороший зал, — сказала она. — Дезире всегда не любила дневные спектакли. Вечером совсем другое дело. И не все билеты распроданы. Ей это не понравится. Уж чего она терпеть не может, так это играть в полупустом зале.— А что, зал на самом деле полупустой?— Нет, всего лишь не совсем полный. Но она, конечно, это заметила — глаз наметанный. Она чувствует публику, как никто другой.Вопреки ожиданиям Марты, мама была в хорошем настроении.— Джефри поскользнулся, когда обнял меня и запел «Я б все так же любил тебя». Чтобы не упасть, он схватился за меня и, представьте, Марта, оторвал пуговицу сзади.— Вот неуклюжий, этот Джефри, — проворчала Марта. — Ну и вид у него, наверное, был — глупее не бывает.— Нет, зрители его любят. Эти золотистые волосы, щегольские усы. Женщины без ума от него. Подумаешь, слегка поскользнулся! Это всего лишь подчеркнуло, что в чем-то он такой же человек, как все. И у него не меньше почитателей, чем у меня.— Глупости. Весь спектакль только на вас и держится, не забывайте об этом. Я не для того все пальцы себе исколола, чтобы вы ставили себя ниже Джефри Коллинза.— Джефри считает, что это именно он собирает публику.— Ну и пусть себе считает, кроме него самого никто так не думает. Ну-ка, давайте сюда эту пуговицу. Надо ее поскорее пришить к вечернему спектаклю.— Ох, еще и вечером. Опять начнется все сначала. Ненавижу дневные спектакли.— Пришла Ноэль, чтобы вместе поехать домой.— Как мило, дорогая! Хорошо провела день?— О, да. Замечательно.— Я рада, что ты здесь.— И пора бы ехать, — сказала Марта. — Не забывайте, сегодня у вас еще спектакль.— Ах, не напоминайте мне, — вздохнула мама.У выхода нас ожидало несколько человек, желавших хоть мельком увидеть Дезире. Она лучезарно улыбалась и даже обменялась несколькими словами со своими поклонниками.Томас помог ей сесть в экипаж, Марта и я последовали за ней и сели рядом. Она весело помахала небольшой толпе у выхода и, когда экипаж отъехал, откинулась на спинку сидения, полуприкрыв глаза.— Ну, что, купила что-нибудь хорошенькое? — спросила она меня.— Нет, совсем ничего не купила.Я уже собиралась рассказать ей о своей встрече с Родериком Клеверхемом, но потом остановила себя. Я не знала, как она на самом деле отнеслась к тому, что в прошлый раз я привела его к нам. Тогда она перевела все в шутку, но, думаю, ситуация была довольно щекотливой.Всю свою жизнь она презирала условности и так много добра делала людям, предпочитая жить так, как ей хочется. Я не раз слышала от нее: если ты живешь, не причиняя никому зла, какой может быть в этом вред?До тех пор, пока леди Констанс не знала об этой довольно необычной дружбе между ее мужем и знаменитой актрисой, имело ли это какое-то значение? Для строгих блюстителей нравственности — да, но Дезире никогда к ним не принадлежала «Живи и не мешай жить другим — вот мой девиз», — частенько говаривала она. Но, когда тайная жизнь Чарли соприкоснулась с явной, обычной жизнью, может быть настал момент остановиться и подумать.Я не была уверена, поэтому ничего не сказала ей о своей встрече с Родериком.Я постаралась перевести разговор на другую тему, о только что закончившемся спектакле. Это она всегда готова была обсуждать. Наконец мы выехали на дорогу и лошадь, как обычно, навострив уши, что нас всегда забавляло, уже готова была понестись галопом, если бы Томас вовремя не придержал ее.Мама сказала:— Ну, что за прелесть. Чувствует, что там ее дом. Как это трогательно.Экипаж уже притормаживал, когда это случилось. Девушка, должно быть, перебегала дорогу как раз перед носом лошади. Я не сразу поняла, что же все-таки произошло. По-моему, Томас круто свернул, чтобы не сбить ее, а потом оказалось, что она лежит навзничь на дороге.Томас резко остановил лошадь и спрыгнул на землю. За ним последовали мама, Марта и я.— О, боже! — вскричала мама. — Она ранена.— Она кинулась прямо Рейнджеру под копыта, — сказал Томас.Он поднял девушку на руки.— Ну, как она, сильно пострадала? — взволнованно спросила мама.— Не знаю, мадам. Думаю, нет.— Я считаю, ее надо внести в дом, — сказала мама. — А потом мы вызовем доктора.Томас внес девушку в дом и положил ее на кровать в одной из двух свободных спален.Миссис Кримп и Кэрри вбежали в комнату.— Что это? — тяжело дыша проговорила миссис Кримп. — Несчастный случай, ее сбила лошадь? О, Господи, помилуй! Куда же катится мир?— Миссис Кримп, нам необходим доктор, — сказала мама. — Томас, вам нужно поторопиться. Поезжайте за доктором Грином и привезите его сюда. Бедняжка, она так бледна.— Такую и перышком можно сбить, не то что лошадью с экипажем. Вон какая тощая, — заметила миссис Кримп.— Бедняжка, — повторила мама. Она провела ладонью по лбу девушки, отбрасывая назад пряди волос, упавшие на ее лицо.— Такая молодая, — добавила она.— Я думаю, ей нужно дать выпить горячего чаю, — предложила я, — с сахаром, и побольше.Девушка открыла глаза и посмотрела на маму. Я заметила на ее лице выражение, которое уже видела раньше много раз у маминых поклонников и почувствовала гордость, что даже в такой момент она поняла, что перед ней знаменитая Дезире.И тут я узнала ее. Это была та самая девушка, что стояла у дома, когда мы вернулись из театра после премьеры.Значит, она уже приходила сюда раньше, чтобы увидеть Дезире. Скорее всего, она действительно одна из этих помешанных на театре девиц, которые обожают знаменитых актрис и мечтают быть похожими на них.— По-моему, она одна из твоих поклонниц, — сказала я маме. — Я видела ее раньше около нашего дома, она ждала, чтобы увидеть тебя.Даже сейчас маме было приятно получить подтверждение своей популярности.Вскоре принесли горячий чай, и мама сама держала чашку, пока девушка пила.— Ну, вот, — сказала мама. — Уже лучше, правда? Скоро придет доктор. Он посмотрит, нет ли каких-нибудь повреждений.Девушка попыталась присесть на кровати, и мама успокаивающе сказала ей:— Лежите-лежите. Вы отдохнете здесь, пока не почувствуете себя достаточно хорошо, чтобы идти. У вас может быть слабость.— Я… со мной все в порядке, — проговорила девушка.— Нет, не все. Во всяком случае, не настолько, чтобы встать и идти. Вы останетесь здесь до тех пор, пока мы вам не скажем, что вы можете идти. Может быть, вы хотели бы известить родных или друзей? Они будут беспокоиться о вас?Она покачала головой и бесцветным голосом, выдававшим ее состояние, произнесла:— Нет. У меня никого нет.Губы ее начали подрагивать, и я увидела искреннее сострадание в глазах мамы.— Как тебя зовут? — спросила она.— Лайза Феннел.— Так вот, Лайза Феннел, ты останешься здесь, по крайней мере, до утра, — сказала мама. — Но сначала мы должны дождаться доктора.— Не думаю, что с ней что-то серьезное, — сказала Марта. — Это просто шок, вот и все. А у вас сегодня еще спектакль. Вы ведь знаете, какая бывает перегрузка в эти дни с дневными спектаклями. Если хотите знать мое мнение, я бы их вообще отменила.— Вашего мнения никто не спрашивает, Марта. Вы ведь и сами прекрасно знаете, что нам необходимо выжимать из публики все, до последнего пенса, если мы не хотим разориться.— Думается мне, и без дневных спектаклей мы бы неплохо прожили, — настаивала на своем Марта.— Подумайте обо всех этих людях, которые могут позволить себе сходить куда-нибудь только днем и всего лишь раз в неделю.— Я думаю о нас, несчастных.— Наш долг — думать о других. Особенно в театре.— Не сказать, чтобы все так делали.Лежащая на кровати девушка внимательно слушала. Глядя на нее, я подумала, что она не очень пострадала. Приехавший доктор подтвердил мои предположения.— У нее всего лишь несколько синяков, — сказал он нам потом. — Ну и, разумеется, шок. Но через день-два все будет в порядке.— Я предлагаю оставить ее до утра у нас, — сказала мама.— Хорошая мысль. А как на это посмотрит ее семья?— По-видимому, у нее никого нет.— Ну, в таком случае для нее, конечно, лучше остаться. Я дам ей легкого успокоительного, и она хорошо выспится. Пусть она его выпьет на ночь, перед сном. А до этого пусть просто отдыхает.— А теперь, — сказала Марта, — давайте-ка займемся своими собственными делами, а то вы разочаруете своих поклонников. Они ведь придут ради мадам Дезире, а не ради ее дублерши Дженет Дэар.— Бедная Дженет, — сказала мама, — Она была бы счастлива показать, на что способна.— Мы все и так знаем, на что она способна, и это совсем не то, что нужно.Когда мама уехала в театр, я пошла в комнату нашей гостьи и встала у ее кровати.— Вы были так добры ко мне, — сказала она.— Это самое меньшее, что мы могли сделать. Как это случилось?— Я сама виновата — не заметила, что экипаж еще движется. Мне хотелось взглянуть на Дезире, я так восхищаюсь ей. Я три раза ходила на «Графиню Мауд», сидела там наверху, на галерке — лучших билетов я не могу себе позволить. Самое ужасное, когда впереди усаживается какой-нибудь толстяк и ничего не видно. Она великолепна.— Многие так считают.— Я знаю. Она сейчас на вершине успеха, правда? А вы — ее дочь. Как вам повезло!— Расскажите мне о себе. Чем вы занимаетесь?— В данный момент ничем.— Вы хотите стать актрисой? — предположила я.— Вы угадали.— Этого многие хотят. Вы понимаете, люди видят маму на сцене и думают, какая замечательная у нее жизнь. Но на самом деле это огромный тяжкий труд. Это совсем не легко, поймите.— Я прекрасно это понимаю. Я не такая, как те люди. Мне всегда хотелось быть на сцене.Я грустно посмотрела на нее.— Но я умею играть, умею петь, умею танцевать, — с жаром проговорила она. — Уверяю вас, я умею все это.— Вы уже пытались где-то выступать?— Да, я участвовала в спектаклях, пела и танцевала.— Где?— В любительских спектаклях. Я была ведущей актрисой нашей труппы.— Но это совсем другое, — мягко сказала я. — Для профессиональной актрисы все это не так уж много значит. Сколько вам лет? Впрочем, извините, я не должна была спрашивать, я вижу себя как театральный агент по найму.— Я и хочу, чтобы вы вели себя со мной как агент по найму. Вы ведь, конечно, хорошо разбираетесь в этом благодаря своей маме. Мне уже семнадцать, и я чувствую, что не могу больше ждать.— Вы давно в Лондоне?— Три месяца.— И чем вы занимались все это время?— Пыталась найти агента.— И безуспешно?— Я их не интересовала — нет опыта выступлений на сцене. Они даже не хотели посмотреть, что я умею делать.— Откуда вы приехали?— Есть такое местечко — Уоддингтон, небольшой поселок. О нем никто не знает, кроме его обитателей. Это недалеко от Херефорда. Там у меня, конечно, не было никакой перспективы. Единственное, что я могла делать, это петь в церковном хоре, да на концертах — там мои выступления всегда шли на «бис».— Я понимаю.— А когда я увидела вашу маму в «Графине Мауд», мне захотелось быть как она. Она так великолепна! Весь спектакль зрители следят за ней, затаив дыхание.— Итак, вы уехали из этого местечка около Херефорда. А как же ваша семья?— У меня сейчас нет семьи, и дома тоже нет. Мой отец снимал небольшой домик, и мы неплохо жили там, пока он не умер. А мама умерла еще раньше, когда мне было пять лет; я даже плохо помню ее. Я управлялась по дому и немного работала на ферме.— Понятно. И все это время вы хотели стать актрисой. Ваш отец знал об этом?— Да, конечно. Но он считал, что это всего лишь мечты. Он очень гордился мной, когда я пела на концертах, садился, бывало, в первый ряд и не сводил с меня глаз. Отец понимал меня, но он был из тех людей, которые обычно говорят: «Ну, что же, раз это невозможно — смирись». А я не такая. Я должна попытаться сделать все, чтобы моя мечта исполнилась.— Конечно, только так и можно чего-то добиться. Моей маме сначала тоже пришлось нелегко.— Я так и думала. Такое совершенное мастерство легко не дается. Когда отец умер, я решила попытать счастья. Я бы никогда не простила себе, если бы не сделала этого. С отцом случился удар. Я полтора месяца ухаживала за ним, потом он умер. Тогда я распродала все, что у нас было, и уехала в Лондон.— Вы пробыли здесь уже три месяца и ничего не добились. Сейчас вы там же, с чего начали.— Да, только стала намного беднее.— Боюсь, ваша история не оригинальна. Так много встречаешь людей с честолюбивыми устремлениями, и так мало тех, кто добивается успеха.— Знаю. Но я хочу попробовать. Ведь ваша мама, например, как она добилась успеха? Она боролась за него. Вот и я собираюсь делать то же самое.— Мне понятны ваши чувства, — сказала я, — но сейчас вам следует отдохнуть. Думаю, вы должны принять успокоительное, которое оставил доктор, и заснуть. Но сначала что-нибудь поешьте. Я уверена, это именно то, что вам нужно. Тогда, может быть, сон сам придет к вам.— Вы так добры.Я оставила ее и спустилась на кухню. Всем не терпелось узнать, что же произошло, и они жадно слушали мой рассказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49