Однажды я спросила ее:— Мари-Кристин, что у тебя на душе?Она притворилась, будто не понимает. Так она поступала довольно часто, если я задавала вопрос, на который ей не очень хотелось отвечать. Вот и на этот раз она спросила:— На душе? Что это значит?— Это значит, тебя что-то тревожит?— Меня тревожит? А, да. Мадемуазель Дюпон говорит, у меня уж-ж-жасно с математикой, — она на французский манер растянула это слово, чтобы оно звучало еще более устрашающе.Я рассмеялась.— Нет, я думаю, это что-то поважнее математики.— Математика имеет первостепенное значение, говорит мадемуазель Дюпон.— Я имею в виду другое, Мари-Кристин. Что-то беспокоит, печалит тебя… Что-то, о чем бы тебе хотелось рассказать?— Меня ничего не беспокоит, — твердо заявила она. — А что касается всякой там глупой математики, мне на нее наплевать.Но такой ответ меня не убедил. Я понимала ее. Разве у меня самой не было на сердце тайной печали, которую я бы не стала обсуждать с первым встречным.Однажды она сказала:— Я собираюсь взять вас с собой к моей тете Кандис.Меня это удивило, потому что я никогда не слышала от Робера или Анжель этого имени.— Она сестра мамы, — объяснила Мари-Кристин, когда мы после скачки пустили лошадей шагом.— Она живет поблизости?— Недалеко. Около получаса езды. Они с мамой близнецы.— Она не очень часто бывает в Мезон Гриз, правда?— Да, не часто. Анжель приглашала ее. И Робер тоже. По крайней мере, раньше приглашали. А теперь — нет. Она не хочет приходить к нам. Я думаю, потому что тогда все вспоминается снова, а она хочет забыть. Ну, в общем, она не приходит.— Но ты часто с ней видишься?— Не очень часто. Хотя бывает… иногда. Наверное, я слишком напоминаю тете Кандис мою маму, а она не любит этих воспоминаний.— Ты раньше никогда не рассказывала мне о своей тете.— Дело в том, что я не могу вам все рассказать… пока. Может быть, потом.Мы свернули на незнакомую мне тропинку и оказались у ручья.— Мельница уже недалеко отсюда, — сказала Мари-Кристин.— Мельница?— Мулен Карефур. Так называется дом. Он в самом деле расположен на перекрестке. Поэтому так и называется. Но мельницы там уже нет. Мой прадедушка был мельником.— В этом не так-то просто разобраться. Пожалуй, тебе стоит объяснить мне поподробнее, куда мы едем, и кто эти люди.— Я же вам сказала, что мы едем к моей тете Кандис. Она живет в Мулен Карефур, где когда-то была мельница у перекрестка.— Это я уже поняла, но…— Ну вот, мой прадедушка был мельником, но дедушка заработал кучу денег не то играя на бирже, не то еще что-то в этом роде и сказал, что никогда в жизни не будет мельником, закрыл мельницу и стал важным господином, но он испортил себе карьеру, женившись на безродной цыганке. У нее было две дочери — Кандис и Марианна. Марианна была самой красивой женщиной на свете. Он поехала в Париж и стала натурщицей. Потом она выщл замуж за моего папу, и родилась я… Когда мне было девять лет, она умерла. А тетя Кандис так и живет в Карефуре няней.— С кем?— С их старой нянькой. Они ее так и зовут с детства — Нуну. Она никогда бы не оставила Кандис. Ты ее тоже увидишь.— А Кандис… она не вышла замуж?— Нет. Она живет со старой Нуну. Я думаю, они никогда не смогут забыть Марианну.— Но это странно, что они не бывают у вас в доме.— В этом нет ничего странного. Ты сама в этом убедишься, когда их увидишь. Кандис не была у нас уже три года.— Но не с тех пор, как умерла ее сестра.— Да, верно. Поедем, я покажу тебе, где упала мама. Это несчастное место. Там однажды еще кого-то сбросила лошадь. И, главное, в том же месте. Оно называется coin du Diable. Ты знаешь, что это значит?— Чертов угол. Но должна быть какая-то причина, почему там все падают.— Говорят, это потому, что люди галопом мчатся по лугу и забывают, что дальше там перекресток — им приходится сразу останавливаться. Вот, смотри. Это здесь.Она резко натянула поводья. Я сделала то же самое. Перед нами была поросшая травой лужайка. А у ручья, который мог быть притоком протекавшей неподалеку реки, пересекались две дороги и стоял дом. Рядом с ним возвышалась мельница, а за ней — амбары.На воротах, от которых начиналась дорожка, ведущая к дому, виднелась надпись: «Мулен Карефур».— Твоя тетя ждет нас? — спросила я.— О, нет. Мы просто заедем ее проведать.— Но, может быть, она не захочет меня видеть.— Не волнуйся, захочет. А меня она всегда рада видеть. Нуну — тоже.Мы спешились, привязали лошадей к столбу у ворот и пошли по заросшей травой дорожке.Мари-Кристин взялась за дверной молоток и с громким стуком опустила его. В доме было тихо. Я почувствовала некоторое смущение. Нас не ждали. И почему это Мари-Кристин вдруг взбрело в голову поехать навещать свою тетю?Я уже с облегчением подумала, что в доме никого нет, когда дверь приоткрылась, из-за нее выглянуло чье-то лицо. Это была седовласая женщина лет семидесяти.— О, Нуну! — воскликнула Мари-Кристин. — Я заехала навестить вас. А это мадемуазель Тримастон, она приехала из Англии.— Из Англии? — старуха бросила на меня подозрительный взгляд, а Мари-Кристин продолжала:— Дедушка Робер был другом ее мамы. Она была знаменитой актрисой.Дверь широко распахнулась, и мы с Мари-Кристин вошли в темную прихожую.— Тетя Кандис дома? — спросила Мари-Кристин.— Нет, она уехала.— А когда вернется?— Вот уж не могу тебе сказать.— Ну, тогда мы поболтаем с тобой, Нуну. Как ты живешь?— Ревматизм замучил. Давайте-ка поднимемся в мою комнату.— Давайте. Может быть, тетя Кандис скоро придет.Мы поднялись по лестнице, прошли по коридору и оказались перед дверью, которую открыла Нуну. Мы вошли, и Нуну жестом предложила нам сесть.— Давненько ты не была у нас, Мари-Кристин, — сказала она. — Ты должна навещать нас почаще. Ты ведь знаешь, твоя тетя Кандис не любит ездить в Мезон Гриз.— Если бы она хотела меня видеть, она бы приехала.— Но она знает, что ты приедешь сюда, если захочешь видеть ее. Вам удобно, мадемуазель?— Тримастон, — подсказала Мари-Кристин. Поблагодарив, я сказала, что мне очень удобно.— Я показываю мадемуазель Тримастон наши места достопримечательности, знакомлю с людьми и все такое. Так что ты и тетя Кандис — часть нашей программы.— Как вам здесь нравится, мадемуазель Тримастон?— Я нахожу здесь все очень интересным.— Да, издалека вы приехали, из Англии. А вот я не выезжала из этих мест с тех пор, как родились Марианн и Кандис. А это немалый срок.— Нуну приехала сюда, когда они родились. Так ведь Нуну?— Их мама умерла от родов и кому-то надо было заботиться о детях.— Они тебе были как родные, правда, Нуну?— Да, как родные.Она сидела, глядя в пространство и, как представлялось мне, вспоминала то время, когда много лет назад она приехала сюда ухаживать за осиротевшими двойняшками.Она заметила мой взгляд и почти извиняющимся тоном сказала:— Когда нянчишь детей, к ним привязываешься. А я еще их отца нянчила. Он был смышленым, да… Он был мне как сын. Родная мать его так не любила. Он был толковый парень, умел зарабатывать хорошие деньги, такому, ясно, не на мельнице сидеть. И всегда заботился обо мне. Говорил, бывало, «Пока я жив, ты ни в чем не будешь нуждаться». А потом женился на этой цыганке. Подумать только, чтобы он, умный парень… и сотворил такое! Ну, а потом остался с двумя малышками на руках. Она была не создана, чтобы рожать детей. У одних это получается, у других — нет. И он сказал мне: «Нуну, приезжай». Я и приехала.Я сказала:— Думаю, вы и сами этого хотели.Мари-Кристин довольно улыбалась. Я заметила, ей нравилось, какое направление приняла наша беседа. Она с гордостью поглядывала на меня, вероятно, потому, что Нуну нашла в моем лице сочувствующего слушателя.— И вот, все осталось на мне, — продолжала та. — Они стали моими девочками. Марианна, та с малолетства была красавицей. Такая уж уродилась. Я себе говорила: «Хлебнем мы с ней лиха». Как чуть подросла, парни косяками стали за ней ходить. Если бы вы ее увидели, сами бы поняли, почему. Мадемуазель Кандис тоже неплоха, но Марианне и в подметки не годится. А потом, вот… такая смерть.Она замолчала, и я увидела как слезы текут по ее щекам.— И как это вы меня так разговорили? Не хотите ли стаканчик вина? — спросила она. — Мари-Кристин, ты знаешь, где я его держу. Налей мадемуазель стаканчик. Не знаю, тебе стоит ли давать. Разве что разбавить водой.— Я не хочу разбавленного, Нуну. Я буду пить его так, как есть, — с достоинством сказала Мари-Кристин.Она налила вина в стаканы и раздала нам, не забыв себя.Нуну, торжественно подняв свой стакан, сказала:— Добро пожаловать во Францию, мадемуазель!— Благодарю вас.— Надеюсь, вы еще зайдете к нам, — она вытерла платком глаза, в которых все еще стояли слезы. — Уж простите старуху, — продолжала она. — Со мной иногда бывает. Это так тяжко, терять тех, кто тебе дорог.— Я знаю, — сказала я.— И забываешь, что это только твое горе. Я ведь в ней души не чаяла. Такая была красавица. И чтобы вот так ее не стало. Иногда думаю, это выше моих сил.— Я понимаю вас, — сказала я.— А теперь расскажите мне о себе.— Сейчас я гощу здесь, в Мезон Гриз.— Мари-Кристин говорит, мсье Бушер был в большой дружбе с вашей мамой.— Да, — вмешалась в разговор Мари-Кристин, — и когда ее мама умерла, мадемуазель Тримастон приехала к нам. Чтобы не оставаться там, где это случилось. Она еще не решила, что будет дальше делать.— Надеюсь, у вас все будет хорошо, дорогая моя. Нравится вам это вино? У нас во Франции лучшие в мире вина.Нуну явно жалела, что дала волю своим чувствам, и теперь старалась перевести разговор в более привычное русло. Мы еще немного поговорили о местных традициях и об отличиях французского образа жизни от английского. В разгар этой беседы вернулась Кандис.Мы услышали, как она вошла, и Мари-Кристин встала со своего места.— Тетя Кандис, тетя Кандис! Я здесь с Нуну. Я приехала с мадемуазель Тримастон.Кандис вошла в комнату. Она была высока, стройна и довольно привлекательна. Отдаленно она напоминала виденный мною портрет ее сестры Марианны. Цвет ее волос и глаз был таким же, что и у девушки на портрете, но несколько приглушенным, глаза смотрели серьезно и, главное, совершенно отсутствовало выражение дерзкого вызова, делавшее столь неотразимой ее сестру. Она казалась бледной копией Марианны.Будучи, как видно, очень сдержанной в проявлении чувств, она почти не выразила удивления по поводу приезда Мари-Кристин с неожиданным гостем.Меня представили.— Я слышала, что вы живете в Мезон Гриз. В деревне не бывает тайн, все на глазах. Вижу, Мари-Кристин взяла над вами шефство.— Мы большие друзья, — объявила Мари-Кристин. — Я учу мадемуазель Тримастон французскому языку, а она меня — английскому.— По-моему, вы это прекрасно придумали. Полагаю, вы познакомились с мсье Бушером еще в Лондоне?— Да, он был другом моей мамы.— Ее мама была знаменитая актриса, — пояснила Мари-Кристин.— Я слышала об этом, — сказала Кандис. — Ну, как вам нравится Франция? Наверное, здесь многое по-другому.— Да, пожалуй. Но как раз это и привлекает.— И сам Мезон Гриз очень интересен, не правда ли?— Исключительно.— Вы уже успели побывать в Париже?— Пока нет.— Вы, конечно, съездите туда.— Надеюсь, вскоре… Мы уже об этом говорили. Сделаем некоторые покупки… И еще, мне бы хотелось увидеть студию отца Мари-Кристин.Ее лицо на мгновение как бы окаменело. У меня сразу же промелькнула догадка: «Она испытывает к нему сильное чувство и даже при одном упоминании о нем не может этого скрыть».— Париж — очень интересный город, — сказала она.— Я с нетерпением жду этой поездки.— Вы собираетесь долго пробыть во Франции?— Она еще долго поживет у нас, — ответила за меня Мари-Кристин. — Дедушка Робер говорит, она должна считать Мезон Гриз своим домом.— Я еще окончательно не решила, — сказала я.— Потому что ее мама, эта знаменитая актриса, умерла, — опять вставила Мари-Кристин.— Простите, — сказала Кандис. — Смерть, это всегда ужасно.Я подумала: всех в этом доме преследуют воспоминания о Марианне. Кандис переживает ее гибель не меньше, чем Нуну.Кандис сказала уже совсем другим тоном:— Этот дом в старину был мельницей. Я должна вам показать его, пока вы здесь. Но уже после дедушки он стал обычным жилым домом. Хотя кое-что от старых времен еще осталось.— Я бы с удовольствием посмотрела.— Тогда пойдемте прямо сейчас. Мы еще зайдем к тебе, Нуну.Нуну кивнула, и мы вышли.— Всю мою жизнь я живу здесь, — сказала Кандис. — К таким домам как-то особенно привыкаешь. Конечно, при мне мельница уже не работала.Она провела меня по дому. Он был удобный и уютный, хотя маленький, но таким, вероятно, показался бы мне любой другой дом после Мезон Гриз.— На верхнем этаже живет прислуга: муж и жена Грильон. На них вся работа по хозяйству. Жан ухаживает за садом, заботится о лошади и коляске и делает многое другое — он просто незаменимый работник. Луиза готовит и убирает в доме. Нас ведь только двое, поэтому больше слуг нам не нужно. Нуну раньше тоже много занималась хозяйством, но сейчас заметно стареет. Боюсь, ей не дают покоя мысли о прошлом. Надеюсь, она не слишком утомила вас своими воспоминаниями?— Она рассказывала мадемуазель Тримастон о моей маме, — сказала Мари-Кристин.Я заметила выражение легкой посады, промелькнувшее на лице Кандис.— О, да, — сказала она. — Это у нее навязчивая мысль. Она до сих пор не оправилась от смерти моей сестры — то и дело заговаривает об этом. Даже с людьми, которым это, может быть, совсем не интересно. Внезапная смерть, это такой удар.— Мне это хорошо известно, — сказала я. — Моя мама скоропостижно умерла совсем молодой.— Тогда вам будет нетрудно понять и простить бедную Нуну. Вот это была наша комната — детская. Нуну сама здесь наводит порядок. Это ее владения. Я думаю, она сидит здесь и вспоминает разные случаи из прошлого. Не знаю, на пользу ли это ей или во вред.— Я думаю, она получает от этого своего рода утешение. Так иногда бывает.Я увидела в комнате две маленькие кроватки, туалетный столик, окно, выходящее на ручей и мельницу.— Очень живописно, — заметила я.Она повела меня к выходу, и мы прошли через сад к ручью.— Детьми мы часто играли на мельнице, — сказала Кандис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49