– У нас есть что отметить. Одна замечательная новость.
– Генерал Клинтон посылает армию из своей цитадели в Нью-Йорк? – сухо спросила она.
– Никакой политики. Это дело личного характера. – Он заметил, как в ее глазах вспыхнул предостерегающий огонек, но упорно продолжал. – Веймоут сделал тебе предложение, Барбара. Улов сезона. Ты поймала его.
– Ну что ж, мне придется выбросить его обратно в реку. Я уже говорила тебе и Алексу, что меня не интересуют его ухаживания.
– Черт побери, он же виконт! Кого ты ждешь, принца Уэльского? В самом деле, Барбара, тебе пора иметь голову на плечах. Тебе известно затруднительное положение, в котором находится наша семья…
– Да, мне известно затруднительное положение, в которое нас поставила прославленная расточительность Карузерсов. В Лондоне я тоже была виновата в этом. Именно поэтому мама послала меня сюда, если помнишь. Теперь дома она одна проматывает состояние, а здесь ты наделал долгов. Мне жаль, Монти, но я не выйду замуж за мужчину, который вызывает у меня отвращение, даже если мне придется зарабатывать на жизнь шитьем!
– Какая оригинальная мысль. Это твоя подруга-гугенотка вбила тебе ее в голову? Теперь я уверен, что должен удерживать тебя от того, чтобы проводить так много времени с ней, мечтая о жизни в сельском уединении.
– Я хочу не сельского уединения, Монти. Я хочу любви, – выпалила она, затем покраснела до корней волос от смущения.
– Любви? – фыркнул он. – Теперь я абсолютно уверен, что должен запретить тебе общаться с этой женой предателя.
– Мои чувства не имеют никакого отношения к влиянию Мадлен.
– Так что же, бога ради, привело тебя к такому смехотворному порыву?
– Мужчина. – Она замолчала, зная, что теперь полностью завладела его вниманием. Что ж, почему бы и нет? Барбара видела свое будущее, уныло простирающееся перед ней, и ее так и подмывало рассказать правду. Ей хотелось сделать это с тех самых пор, как Девон оставил ее у Рейнольд-Сквер с тщательно отрепетированной историей.
– Все, что я рассказала тебе о своем спасении после кораблекрушения, было ложью, Монти. Не было никакого доброго рыбака и его жены.
– Какой-нибудь колонист нашел тебя? – У него пересохло в горле. Он подошел к столу, на котором стояла бутылка рома, и налил себе еще.
– Девон Блэкхорн нашел меня.
– Этот рейнджер? Сводный брат Эндрю… – Он побледнел.
– Да, Монти, совершенно верно. Брат Эндрю, в жилах которого течет кровь дикарей. Он спас мне жизнь и взял с собой в одну из их деревень. Я жила среди них все это время, пока меня не было.
– И, полагаю, вы с Блэкхорном были любовниками? – спросил он холодно, увидев по выражению ее лица, что это правда.
– Да, Монти, мы были любовниками. Я все еще люблю его и всегда буду любить, даже несмотря на то, что он упорно отказывается взять меня с собой. – Она издала печальный, иронический смешок. – Как ни странно, но Дев использует те же аргументы, что и ты, убеждая меня выйти за Веймоута и уехать из колоний до окончательного разгрома. Но я никогда не вернусь в Лондон. – Ее голос был мягким, но в нем чувствовалась железная решимость.
– Нет, вернешься! Я прикажу связать тебя по рукам и ногам и, если понадобится, сам отнесу на корабль.
Она невесело рассмеялась.
– Ты почти слово в слово повторил угрозу матери, к которой она прибегла, отправляя меня сюда. Я не поддамся на нее, Монти. Ты, мама, общество, даже бесценное имя Карузерс – все к черту. Я больше не позволю, чтобы мною манипулировали. – Она поставила бокал и насмешливо присела в реверансе. – А теперь прошу извинить меня. У меня что-то пропал аппетит.
Монти невидящим взглядом уставился в бокал с ромом, который он то и дело наполнял после шокирующих признаний Барбары. Его единственная сестра, этот удивительный бесенок, которого он так любил еще с тех пор, когда Барбара была малышкой, лежала с грязным дикарем. Мало того, что Девон Блэкхорн является младшим братом разорившегося колониста, так он, вдобавок, еще и индеец!
Стук в дверь библиотеки вывел его из угрюмой задумчивости.
– Скажи повару, что я не буду обедать, Хоукс, – сказал он, подумав, что пришли пригласить его к столу. У него тоже пропал аппетит.
– Прошу прощения, милорд. Вас спрашивает какой-то колонист. Говорит, его имя Арчи Бард. – В его голосе сквозило презрение к грязному грубому посетителю, который осмелился переступить порог дома самого барона Рушкрофта.
– Бард… – повторил Монти. Его затуманенный ромом мозг припомнил этого человека. – Какого дьявола ему нужно? Пусть войдет, Хоукс.
Июнь 1782 года
Блэкхорн-Хилл
Квинтин не принял никаких мер предосторожности, как в прошлом году, когда возвращался на плантацию. Опасность того, что патруль британцев захватит его, была незначительна в эти дни. Они уже полным ходом готовились к эвакуации из Саванны. Квинтин сильно сомневался, что кто-нибудь из воюющих роялистов или британских военных будет патрулировать так далеко к северу от города. Сельская местность принадлежала теперь американцам. Вскоре будут принадлежать и города.
Он опустил раненое плечо и снова пожелал, чтобы этот бесконечный конфликт поскорее закончился. В последнем официальном сообщении от Франклина указывалось, что мирные процессы продвигаются со скоростью улитки.
– Но для меня война уже закончилась, – пробормотал он Домино, окидывая взглядом процветающий дом на плантации и все прилегающие к нему поля и надворные постройки.
Квинт почувствовал головокружение от гнетущей полуденной жары, спешившись слишком быстро. Он взял свою фляжку, подошел к большому валуну, затеняемому деревом, и сел, чтобы напиться. Военный доктор предупреждал, что он еще слишком слаб, чтобы предпринимать такое длительное путешествие, но Квинтину до смерти надоело лежать в постели и не терпелось вернуться домой.
Понимая его чувства, Марион подписал приказ о его увольнении и пожелал ему счастливого пути. Прощание с маленьким гугенотом было одним из самых тяжелых моментов в жизни Квинтина Блэкхорна. Этот неразговорчивый человек стал не только почитаемым командиром и добрым другом, но почти отцом для Квинтина, которым Роберт Блэкхорн не был никогда.
Было все еще трудно – нет, невозможно – думать о Роберте Блэкхорне как о своем отце, после того как столько лет ему твердили, что он ублюдок. Теперь Роберт умер, каясь в своих грехах, но его раскаяние было слишком поздним как для Анны, так и для его сына. В течение долгого и медленного путешествия домой Квинтин очень много размышлял о том, что говорилось в письме Мадлен. Неужели Анна в самом деле была невинной жертвой? Если так, виновен ли он в той же самой необоснованной ревности по отношению к Мадлен? «Я должен сам прочитать этот дневник».
«Мадлен». Этот последний год он постоянно думал о ней. Он мечтал о ней, даже бредил ею в лихорадочном беспамятстве. Джеймсу теперь уже год. Похож ли мальчик на него?
Он встал и закрутил пробку фляжки. Больше никаких отсрочек встречи, чтобы она ни принесла ему. Квинтин взобрался на Домино и поехал по направлению к большому кирпичному дому, стоящему на вершине холма.
Мадлен была в коптильне и выбирала ветчину к обеду, когда услышала радостные крики, идущие со стороны дома. Квинтин вернулся! А она, как нарочно, вся вспотевшая, в грязной старой одежде. Даже кружево на корсаже было оторвано маленькими пальчиками Джеймса.
– Ничего не поделаешь, – философски пробормотала Мадлен, приглаживая волосы под чепцом. Выбившиеся пряди не слушались ее, отчаявшись, она сняла головной убор и встряхнула головой, отчего волосы рассыпались по плечам. С колотящимся сердцем она быстро пошла по тропинке к тому месту, где стоял Квинтин, окруженный толпой радостных слуг.
Почувствовав ее присутствие, он повернулся и посмотрел на дорогу, где она остановилась – маленькая, одинокая, в поношенной одежде. Мадлен заколебалась на мгновение, затем вновь зашагала навстречу ему с встревоженным сердцем.
Она окинула Квинта взглядом, отмечая бледность его заросшего лица, худобу тела, то, как он щадил свое левое плечо. Его лоб был покрыт испариной, и выглядел Квинтин так, словно вот-вот рухнет на землю.
– О, Квинт, ты же мог умереть в этих болотах! – Ее шаги перешли в бег, когда толпа расступилась, чтобы дать ей пройти.
Квинтин стоял, не шелохнувшись, глядя на нее с каким-то неясным выражением в глазах, давая ей возможность подойти к нему. В последний момент Мадлен остановилась перед ним и удержалась, чтобы не броситься в его объятия. Она стояла, протянув руки с открытыми ладонями, ожидая, чтобы он сделал движение.
– Добро пожаловать домой, Квинт. – Ее голос был неровным и запыхавшимся. Что же он, так и будет стоять и смотреть на нее, как на жалкую шлюху?
Квинтин взял ее руки в свои и почувствовал, как пульс его участился. Все вокруг померкло, когда он заглянул в ее бездонные янтарные глаза.
– Как хорошо снова быть дома, Мадлен.
Держась за руки, они пошли к парадной двери, не говоря больше ни слова.
Слуги радостно болтали о примирении между их хозяином и его женой, которую обвиняли в том, что она предала его.
Глава двадцать третья
Когда они подошли к парадной двери, Тоби широко распахнул ее и ждал со слезами на глазах.
– Я так счастлив, что вы снова дома, мистер Квинтин.
– Спасибо, Тоби. Я тоже счастлив видеть, что ты не изменился – такой же аккуратный, как всегда. – Он протянул руки и обнял старика.
– Да вы же едва не умерли с голоду, мистер Квинтин. Я собираюсь откормить вас! – Делфина враскачку вплыла в передний холл, чтобы хорошенько рассмотреть его своими проницательными черными глазами. Она подержала его на длину вытянутых рук, затем прижала к своим необъятным габаритам. – Боже праведный, да вы тощий, как новорожденный теленок! Вы с миссис Мадлен пока поговорите, а я начну готовить. – Делфина повернулась и пошла обратно через холл.
– Если хотите, я приготовлю вам хорошую освежающую ванну, хозяин, – предложил Тоби.
– Это было бы замечательно. Я могу сосчитать все ванны, которые принимал за последние полтора года.
– Ты хотел бы отдохнуть в кабинете, пока все будет готово, Квинт? – спросила Мадлен, когда они остались вдвоем. Нервно разглаживая свои пыльные юбки, она добавила: – Мне тоже нужна ванна. – И лицо ее вспыхнуло от неумышленного намека.
Квинтин улыбнулся. Глаза его отдавали голодным блеском.
– Я бы предложил разделить мою, но боюсь, я слишком грязный. А впрочем… – Он многозначительно замолчал.
Мадлен снова покраснела, и ее рука непроизвольно поднялась к груди.
– Я должна покормить Джеймса. Я уже почти отняла его от груди, остался лишь один раз в день, в это время… – Она вызывающе посмотрела ему в глаза. – Ты не хочешь посмотреть на своего сына, Квинт? Он становится похожим на тебя.
«Узнаешь ли ты собственного ребенка? Роберт не узнал…» Квинт никогда не знал материнской любви. Сумеет ли он дать своему сыну то, чего не испытал сам?
Он вдруг испугался.
– Возможно, будет лучше, если я сначала вымоюсь, – неловко предложил он, и сам услышал, как фальшиво прозвучал его голос. «Трус». – Я пойду наверх, приму ванну и побреюсь, пока ты покормишь его.
– Как долго ты пробудешь дома, Квинт? Война закончилась?
– Для меня – да. Марион дал мне окончательное увольнение из-за ранения и лихорадки. Я лишь недавно смог сесть на лошадь. Последние несколько месяцев с меня было мало толку, да, впрочем, нам особенно и нечего было делать. Мирные переговоры уже ведутся, Мадлен, даже если между патриотами и роялистами все еще происходят стычки внутри страны.
– Ты выиграл все, Квинт, – добавила она мягко, затем повернулась и пошла кормить Джеймса.
Квинт заколебался, не пойти ли с ней посмотреть на их сына. Джеймс. Его сын? Как он – сын Роберта. Все еще чертовски слабый после стольких дней в седле, он почувствовал жар и головокружение. Или это потому, что он здесь, рядом со своей женой и болезненным прошлым, которое она так драматически воскресила?
Он поднялся по лестнице и вошел в свою спальню. Двое слуг-мальчишек только что наполнили ванну в гардеробной. Он сбросил с себя одежду, настолько привыкший одеваться и раздеваться сам, что Тоби наверняка ахнул бы. Поблагодарив мальчишек и отпустив их, Квинтин со вздохом облегчения погрузился в прохладную воду.
Тоби вошел в комнату и положил рядом с ванной стопку чистых полотенец, затем собрал грязную, разорванную одежду хозяина, бормоча, что ее следовало бы сжечь.
– Делай с ней что хочешь, Тоби. Только принеси мне что-нибудь чистое, и я буду тебе бесконечно благодарен.
Мадлен накормила Джеймса и положила его в кроватку.
– Скоро, малыш, скоро он узнает, – ворковала она, гладя его мягкие черные волосики, когда он засыпал. Затем она торопливо сбросила с себя все и обмылась из большого таза, который принесла Нел. После этого надела чистое ситцевое платье ярко-желтого цвета и завязала волосы лентой.
Нервно взглянув на дверь в гардеробную, соединяющую их спальни, Мадлен решила не прерывать его купания. Она прошла через коридор и вошла в его комнату, где Тоби раскладывал на столе горы ветчины, острого сыра, хрустящих кукурузных лепешек и свежую малину со сливками. Он открыл бутылку охлажденного белого вина и наполнил им два хрустальных бокала, затем повернулся к Мадлен, улыбаясь:
– Если я вам понадоблюсь, буду внизу.
Через несколько минут Квинт вошел, и она предложила ему бокал.
– Делфина превзошла себя, – сказала Мадлен, предлагая ему место за раскладным столом у окна.
– Поскольку это не сладкий картофель и рыба – с удовольствием, – весело ответил он, поднимая бокал, и отпил большой глоток.
Мадлен лишь пригубила, поставила свой бокал на стол и подошла к его конторке. Она достала старый кожаный дневник и положила на стол.
– Хочешь сейчас почитать это? – мягко спросила она.
– Нет, мне нужно время… «Больше, чем я мог представить», – подумал он печально.
Набравшись мужества, она сказала:
– Я знаю, что это очень болезненно для тебя, Квинт, но, прочитав дневник, твой отец страдал намного сильнее, чем ты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53