Роберт оторвался от окна и пронзил ее взглядом своих холодных голубых глаз. Своевольная девчонка слишком дерзка. Тео плохо воспитал ее. Обычно, когда он смотрел на кого-то таким убийственным взглядом, люди тут же приходили в замешательство и опускали глаза, но не Мадлен. Она смело встретилась с его взглядом, ожидая ответа. Он молча выругал Эндрю за то, что ему вздумалось водить знакомство с этим чертовым отродьем Карузерсов.
– Я не буду обсуждать с тобой вопрос такого личного свойства. Поступай как хочешь, но я не потерплю ни Рушкрофта, ни его сестру под моей крышей. Это понятно? – И, не дожидаясь ответа, он выскочил из гостиной.
Этим вечером Мадлен одевалась с большой тщательностью, выбрав желтое муслиновое платье с более темными желто-оранжевыми нижними юбками. Нел, укладывая ее волосы, была в сильном волнении по поводу смерти служанки Фоби.
– Я говорю вам, эту ленивую нахалку следовало оставить в коровнике на плантации.
– Но она ужасно обращалась с несчастными животными, – возразила Мадлен, вспомнив, как Фоби била корову.
– Уж лучше с животными, чем с людьми. Нам приходилось делать всю работу за нее, а она только и знала, что бегать на верфи и трясти там своими юбками перед всяким сбродом. Получила то, что заслужила, вот так.
– Никто, даже Фоби Баршан, не заслуживает такой ужасной смерти, – сказала Мадлен с содроганием.
– Малышка Лотти Барнес должна была работать внизу, пока эта проклятая госпожа Ошлви не всунула свою племянницу. Ну, и что теперь? Эта старая карга не пришлет Лотти.
– Я поговорю с госпожой Ошлви, Нел. Большие руки Нел на секунду замедлили свои проворные движения, и на ее круглом, добром лице появилась озабоченность.
– Я не хочу причинять вам еще больше печали, госпожа. Вы и так пережили уже достаточно.
Мадлен успокаивающе улыбнулась.
– Мне нужно что-то, что отвлекло бы меня от мысли о муже, Нел Возможно, хорошая стычка с госпожой Ошлви будет именно тем. «Это то, что я уже давно собиралась сделать».
Когда Нел закончила колдовать над ее волосами, Мадлен еще раз придирчиво оглядела себя и решила, что шерстяная шапка с яркими, модными перьями будет ей вполне к лицу.
– Если бы только на щеках было хоть немного румянца, – пробормотала она тихо. Последние недели были для нее очень тяжелыми, и она знала, что внешность выдавала это.
Эндрю наблюдал, как Мадлен спускается по лестнице с решительностью в каждом шаге. Он улыбнулся и прикоснулся к ее руке целомудренным поцелуем.
– Вы выглядите восхитительно, моя дорогая.
– Я выгляжу достаточно бледной и измученной, но надеюсь, леди Барбара и майор извинят меня. Было очень мило с вашей стороны устроить для меня эту встречу с вашими друзьями, Эндрю.
– Они, как и я, считают вас очаровательной. Я всегда счастлив сделать что-нибудь, чтобы вызвать радость на вашем лице.
– Вы очень добры, сэр, – сказала она, улыбнувшись, и они вышли из дома.
По дороге Мадлен раздумывала, стоит ли спросить Эндрю о причине такого гневного неприятия Робертом семьи Карузерсов, но решила не делать этого. Они болтали о разных пустяках, не затрагивая темы об измене Квинтина и его вступлении в армию мятежников Некоторые вещи были слишком болезненны, чтобы обсуждать их.
– Я так благодарна вам за вашу дружбу, кузен. Без нее я совсем бы растерялась.
– Нет, моя дорогая, это я должен быть благодарен вам, – он сдержанно откашлялся и оставил этот разговор, тогда как карета остановилась перед домом Карузерсов.
Они были встречены слугой-негром, который проводил их в изысканно обставленную гостиную. Сочувствующая мятежникам семья, которой принадлежал этот дом, обладала безупречным вкусом. Размышления Мадлен были прерваны, когда вошла высокая, поразительно красивая женщина с серебристо-золотыми волосами, искусно уложенными в высокий помпадур. Ее платье было из бледно-лавандовой парчи, нежный оттенок которой прекрасно оттенял ее голубы; глаза. Барбара тепло приветствовала Мадлен, и даже Эндрю удостоился ее очаровательной улыбки.
– Я так рада, что вы смогли прийти к чаю.
– И я тоже, разумеется, при условии, что вы оставили своего сторожевого пса дома. Мне бы не хотелось подвергнуться участи лейтенанта Гудли, – сказал Монти с озорными искорками в глазах, становясь рядом со своей сестрой.
Мадлен заметила смущение Эндрю при упоминании о ее собаке.
– Гулливер спит на коврике перед камином в моей комнате, майор. Вы в полной безопасности, уверяю вас.
Когда они рассмеялись, лицо Эндрю сморщилось от раздражения, которое он спрятал за кривой улыбкой. Монти поспешил рассказать о своей неудачной попытке спасти Мадлен в крикской деревне.
– Я росла с двумя борзыми, которых обожала, и была безутешна, когда они в конце концов умерли от старости, – сказала Барбара. – Мне бы хотелось познакомиться с Гулливером. Что, он действительно так ужасно свиреп?
Мадлен ответила Барбаре с такой же обаятельной улыбкой:
– Только когда защищает меня, но я уверена, что вас он сразу же полюбит, как и я.
Наконец-то Мадлен нашла себе подругу в Саванне.
Декабрь 1780 года
Сноу-Айленд, Южная Каролина
Местность была низкой и болотистой, изморозь хрустела под ногами измученных, оборванных мужчин, которые старались не затрачивать лишних усилий, двигаясь вокруг лагерных костров, укрытых от серого зимнего неба кронами сосен, и сооруженных на скорую руку шалашей. Одни партизаны чистили мушкеты и винтовки, другие клочками оленьих шкур латали прохудившиеся сапоги и сюртуки. Все были обросшими и грязными, их спутанные волосы и немытые тела служили надежным приютом для всевозможных паразитов.
Запах жарившегося сладкого картофеля, главного продукта их рациона, наполнял воздух с тошнотворной настойчивостью. Квинт окинул взглядом притихший лагерь, видя, как мужчины, с которыми он воевал последние несколько месяцев, готовились еще к одной вылазке против драгун полковника Тарлетона. Если бы только у них была возможность наполнить свои урчащие от голода желудки чем-то более существенным, чем картофель. Но у них было мало патронов, чтобы можно было тратить их, охотясь на дичь, а большинство рек слишком замерзли для успешной рыбалки.
Поднявшись, Квинт потер свой поросший щетиной подбородок и потянулся, разминая тело, уже привыкшее спать на сырой, стылой земле. Он посмотрел в ту сторону, где маленькая фигура склонилась над грубо сколоченным деревянным столом, сосредоточенно изучая разложенную на нем карту и отхлебывая из побитой кружки. Блэкхорн прошел мимо мужчин, желая им доброго утра и получая от них молчаливые приветственные кивки, люди слишком устали от сражений, чтобы говорить.
Дойдя до большого шалаша из веток, в котором расположился Фэнсис Марион, Квинтин остановился и, прочистив горло сказал:
– Доброе утро, Фрэнсис. Ну как оно, быть генералом? Как спалось после получения сообщения о твоем давным-давно запоздавшем назначении?
Подняв взгляд от карт и бумаг, Марион позволил мимолетной улыбке тронуть его губы.
– Бригадный генерал, капитан, – поправил он. – Это назначение лишь местного характера. Я по-прежнему подполковник в континентальных войсках Я бы с радостью стал простым лейтенантом, лишь бы только нам удалось выдворить Тарлетона из Каролины. – Он сделал еще один глоток из кружки и продолжил изучение карты. – Думаю, наш старый приятель Мясник Банастр вот здесь. – Он указал место на карте, очертив болотистую местность по обеим сторонам реки Пи Ди Ривер.
Квинт сел напротив командира и посмотрел на карту.
– Возможно. Корнуоллис знал, кого послать к нам. Этот ублюдок никогда не спит и гонит своих людей, как надсмотрщик.
Марион насмешливо вскинул брови.
– Меня обвиняли в аналогичной тактике. – Он предложил Квинтину свою кружку. – Не хочешь немного подкрепиться?
Квинта передернуло.
– Нет, спасибо, Фрэнсис. Ты сделан из более стойкого вещества, чем я, если можешь пить эту противную воду.
– Без сомнения, благодаря моим предкам гугенотам, – ответил Марион, затем помолчал, заметив краткую вспышку боли в глазах Квинтина. – Все думаешь о своей жене?
Квинт выдавил улыбку.
– Иногда. С тех пор как мы зимуем здесь, где относительно спокойно, но, ради бога, не думай, что все гугеноты ассоциируются у меня с предательством из-за моей маленькой жены-тори.
Марион задумчиво потер подбородок.
– Я знал семью ее матери. Равенали были замечательными людьми. Обеих, Мари и Изольды, уже нет в живых… – Он посмотрел на своего молодого офицера. – Твоя жена, должно быть, была одинока до того, как вышла за тебя замуж. Я также встречал несколько раз Тео Дево и его сестру Клод. – Он неприязненно поморщился – Едва ли они могли предложить ей достаточное утешение.
Вспомнив угрюмую старую деву и напыщенного офицера королевской милиции, Квинт ответил:
– Я предоставил ей удобные средства избавления. Она же предпочла искать утешение в своем одиночестве в другом месте.
Марион знал, что лучше оставить эту тему. Квинтин был одним из его лучших людей, холодным и невозмутимым под огнем Марион знал, что он несколько лет был шпионом, пока не был выдан англичанам. Выдан своей собственной женой. Сколько же таких трагедий породила эта война? Он снова сосредоточился на карте.
– Я читал донесение Грина, – сказал Квинтин, окидывая взглядом лагерь. Голые кусты и поросшие мхом кипарисы выглядели угрожающе, особенно в ледяном холоде зимы.
– Что ты думаешь о нашем новом командующем на Юге? – спросил Марион.
Квинт почесал ребра через грязную куртку из оленьей кожи. Боже, чтобы он только не отдал за ванну…
– У старика Нейта Грина по крайней мере больше мозгов, чем у этого идиота Гейтса.
Слабая улыбка заиграла на губах Мариона.
– Господь не посчитал нужным одарить Горацио Гейтса слишком большой сообразительностью, ни военной, ни какой-нибудь другой. Каждое заранее подготовленное сражение давалось ему дорогой ценой – огромными потерями. Даже когда он выигрывал, это были пирровы победы. У британцев на южном фронте больше хорошо обученных солдат, а у патриотов, увы, их недостаточно. Генерал Грин понимает, что не может позволить сейчас добиваться победы такой ценой.
– Он проявляет осторожность. Видит бог, ему нельзя терять людей, ибо у него и так их слишком мало. Я очень хочу, чтобы этот человек понял, какую важную роль в его стратегии играют партизаны. Он не может победить без нас.
– Не волнуйся, капитан. Не победит, – сухо ответил Марион.
Глава семнадцатая
Декабрь 1780 года
Саванна
Мадлен, белая, как полотно, сидела у огня. Несмотря на то, что день был прохладным, ее кожа блестела от испарины. Нел прикладывала влажное полотенце ко лбу своей госпожи, кудахча, как наседка, пока кухонная прислуга выносила тазик и его содержимое из столовой.
– Ну вот, теперь вам станет легче. Должно быть, вы что-то съели за завтраком.
Мадлен усмехнулась, беря полотенце из рук Нел.
– Я выпила только чаю и съела две сухие ячменные лепешки, так что завтрак тут ни при чем. Думаю, мы все знаем, что беспокоит меня, не так ли, Нел?
– Вы счастливы или нет? – Добродушное лицо служанки выражало любовь и заботу, которые светились в ее темных глазах.
– Я не знаю, в самом деле. Я…
– Значит, слухи верны. Ты беременна, – прервал ее Роберт, входя в столовую. Он изучал ее с большим интересом, чем проявлял к ней все время ее замужества.
Мадлен отпустила Нел, но не поднялась, чтобы приветствовать своего свекра. Она осталась сидеть в конце огромного обеденного стола, подальше от буфета, уставленного жаренным мясом, овсянкой, сливками, пирожными и яйцами. Она смотрела, как он, прямой и негнущийся, как высохшая палка, подошел к столу и сел во главе его. Слуга начал наполнять его тарелку, хотя все знали, что он в состоянии проглотить не больше, чем она. Его волевое, когда-то красивое лицо было обезображено изнуряющей болезнью: кожа мешками висела под глазами и на щеках. Он уставился на нее лихорадочно горящими глазами. Слуга поставил перед ним тарелку, налил чай в чашку и повинуясь повелительному жесту Роберта, вышел из комнаты.
– Ты не ответила, Мадлен. Ты довольна, что носишь наследника Блэкхорн-Хилла? – Он ждал, словно коршун, сидящий на вершине дуба, глядя на нее, как на жирного кролика, пойманного в открытом поле.
– Это единственное, что вас волнует, – ваш драгоценный наследник для всего этого? – Она обвела рукой роскошную комнату с хрустальными канделябрами, французскими шелковыми обоями и турецкими коврами.
Мадлен сжала в руке фарфоровую чашку, испытывая безумное желание швырнуть это изящное изделие в ненавистного человека, сидящего с таким высокомерием на противоположном конце стола.
Его лицо потемнело.
– Если бы у Квинтина Блэкхорна была бы хоть капля совести и чувство долга, он был бы здесь и занимался делами, а не воевал против короля и страны как мятежник и предатель! Но по крайней мере хотя бы одну обязанность он за свою жалкую, никчемную жизнь выполнил должным образом. – Он помолчал, затем его холодные глаза пронзили ее. – Или нет? Интересно, смею ли я надеяться, что везение Блэкхорнов с женами настолько продвинулось?
– На что вы намекаете?
Его смех был резок и отвратителен:
– Только на то, что ребенок может быть Эндрю, не Квинтина.
Она поборола приступ тошноты.
– Вы выглядите точно так же, как Квинт со своими низкими обвинениями, возмутительно даже говорить об этом. Ребенок, которого я ношу, – моего мужа. И никого больше.
Он пожал плечами и откусил кусочек зажаренной куропатки.
– Жаль. Я бы охотнее воспринял потомство Эндрю.
– Потому, что он стойкий роялист, или потому, что Квинт не ваш сын. – Она смело глядела на него, радуясь, что может, наконец, высказать все ему в глаза.
– Значит, он сказал тебе, не так ли? – констатировал Роберт, вытирая рот накрахмаленной салфеткой. Его глаза так потемнели, что стали казаться черными, а бледное лицо светилось, как маска смерти. – Этот ублюдок не рассказывал об этом ни единой живой душе. Я ясно дал ему понять, когда ему было еще семь лет, каковы будут последствия, если он позволит просочиться слухам о семейном позоре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53