— Ладно, давай!Она встала, поправила одежду, снова села и как бы между прочим спросила у Баоюя:— Ты откуда сейчас пришел?Баоюю очень хотелось, чтобы Мяоюй с ним заговорила, тогда он ей все объяснил бы. Но ее вопрос заставил его насторожиться, неспроста Мяоюй его задала.Поэтому он отвернулся и ничего не ответил. Мяоюй засмеялась и завела разговор с Сичунь.— Ты почему не отвечаешь? — спросила Сичунь. — Ведь это самый обычный вопрос: «Ты откуда сейчас пришел?» Стоит ли смущаться?Тут Мяоюй вспомнила, что надо возвращаться, сердце дрогнуло, и ей стало не по себе.— Засиделась я, — сказала она, вставая, — мне пора.Сичунь знала, что удерживать Мяоюй бесполезно, и проводила ее до ворот.— Я давно не была у тебя, — сказала на прощание Мяоюй, — а дорога все время петляет, как бы не заблудиться.— Можно, я тебя провожу? — спросил Баоюй.— Не смею тебя утруждать, — ответила Мяоюй. — Но если хочешь, пожалуйста.Они попрощались с Сичунь и покинули террасу Ветра в зарослях осоки. Проходя мимо павильона Реки Сяосян, они услышали звуки циня…— Кто это играет? — с удивлением спросила Мяоюй.— Наверное, сестрица Дайюй, — отвечал юноша.— Разве она умеет? А я и не знала! — сказала Мяоюй.Тогда Баоюй рассказал ей о недавней беседе с Дайюй и предложил:— Давай зайдем, посмотрим!— С древнейших времен цинь только слушают, но чтобы смотрели — такого еще не было, — усмехнулась Мяоюй.— Давно известно, что я — человек невежественный, — сконфузившись, ответил Баоюй.Они подошли к павильону Реки Сяосян, сели на камень и стали слушать чистую, трогательную мелодию. Вскоре нежный голос запел: Дует, воет ветер холодный.Воздух осенью напоен,Но вдали от прекрасной девы,Одинок ты и удручен…Где вдали селенье родное?Край отеческий лик свой скрыл!И на платье горькие слезыЛью и лью, склонясь у перил… Голос умолк, а потом снова зазвучал: Беспокойны длинные реки,Вдалеке утесы круты,Свет луны на мое окошкоПлавно падает с высоты.Путь Серебряный вижу в небе,Но и ночью мне не до сна!Я замерзла в тонкой рубашке,На ветру роса холодна… Когда же опять наступила пауза, Мяоюй сказала:— Первая строфа на одну рифму, вторая — на другую. Послушаем дальше.Дайюй снова запела: Мне понятны ваши невзгоды,Нет свободы — и жизнь не та!У меня же свои напасти —Вечно хлопоты, суета…Если сердце твое горюет,Горе сердце мое поймет.Жены древности! Вы могли быМне помочь уйти от забот? Жены древности! Вы могли бы // Мне помочь уйти от забот? — Китайский комментатор считает, что строки эти созвучны строкам из стихотворения «Одежда зеленого цвета» («Книга песен», «Нравы царств». Песни царства Бэй).

— Вот и еще строфа, — промолвила Мяоюй. — Сколько в ней глубокой печали!— Я не разбираюсь в музыке, но эта мелодия и в мою душу вселила скорбь, — отозвался Баоюй.Снова зазвенели струны циня.— Слишком высоко взяла, — заметила Мяоюй, — не гармонирует с прежним.Вновь послышалось пение: Жизнь людей в этом бренном мире —Пыль житейская, круговорот.Все, что в небе, и все, что в мире,В прошлой жизни исток берет;Обретя исток в прошлой жизни,В смерти жизнь не найдет конца,Но с луною сравнятся развеЧеловеческие сердца? …Но с луною сравнятся разве // Человеческие сердца? — Эти слова написаны в подражание строкам из стихотворения Цао Цао:

Яркий свет —
Такой, как у луны, —
Может быть,
Когда-нибудь погаснет?
Цепь страданий,
Свойственная нам,
Не прервется, —
То не в нашей власти.


Мяоюй изменилась в лице.— Почему она перешла на другой тон?! От такой печальной мелодии могут расколоться даже камни! Это уж слишком!— Что значит «слишком»? — спросил Баоюй.— А то, что она долго не проживет! — отвечала Мяоюй.В это время послышался жалобный звук — будто струна лопнула. Мяоюй быстро встала и пошла прочь.— Что случилось? — окликнул ее Баоюй.— Скоро сам поймешь, — последовал ответ, — не стоит сейчас об этом говорить!Баоюй, полный уныния и дурных предчувствий, направился во двор Наслаждения пурпуром. Но об этом здесь речи не будет.Даосская монахиня пропустила Мяоюй в ворота кумирни и заперла их. Мяоюй прошла к себе в келью, прочла сутру, поужинала, воскурила благовония и отпустила монахинь.Опустив занавески, она села на молитвенный коврик за ширмой, поджала под себя ноги и предалась созерцанию.В третью стражу Мяоюй вдруг услышала шум на крыше. Подумав, что напали разбойники, она испуганно вскочила и выбежала на террасу. Вокруг не было ни души, только по небу плыли одинокие облака и ярко светила луна.Было не холодно. Мяоюй постояла, опершись о перила террасы, и вдруг услышала мяуканье кошек на крыше.Вспомнились слова Баоюя об успокоении души, сердце затрепетало, Мяоюй вся горела, но, овладев собой, вернулась в келью и вновь опустилась на молитвенный коврик. Однако душа никак не могла успокоиться и вдруг рванулась куда-то; Мяоюй почувствовала, как коврик уходит из-под нее, ей почудилось, будто она вне кумирни. Вдруг появилась целая толпа знатных юношей, все они жаждали взять ее в жены, подхватили и потащили к коляске. Потом налетели разбойники и, угрожая ножами и палками, поволокли Мяоюй за собой. Она громко плакала, звала на помощь.Разбуженные криками, прибежали монахини с факелами и светильниками, столпились вокруг Мяоюй, а она лежала, широко раскинув руки, с пеной на губах. Когда ее попытались привести в чувство, она, с выпученными глазами и проступившими на щеках красными пятнами, закричала:— Мне покровительствует бодхисаттва! Как вы, насильники, смеете так обращаться со мной?Перепуганные монахини не знали, что делать.— Очнитесь, это мы!— Я хочу домой! — крикнула Мяоюй. — Отвезите меня!— Ваш дом здесь, — сказала старая даосская монахиня. — Куда же вас везти?Она велела буддийским монахиням помолиться богине Гуаньинь, а сама решила погадать. Вытащила гадательную бирку, открыла соответствующее место в книге толкований и прочла, что странное поведение Мяоюй можно объяснить ее встречей с духом зла в юго-западном углу.— Да! — подтвердили остальные монахини. — В юго-западном углу сада Роскошных зрелищ никто никогда не жил. Наверняка там обитает дух зла.Все переполошились, бегали вокруг Мяоюй.Монахиня, которую Мяоюй привезла с собой с юга и которая была предана ей больше других, сидела на своем молитвенном коврике у постели Мяоюй, не отходя ни на шаг.Вдруг Мяоюй повернулась к ней и спросила:— Ты кто?— Ведь это же я, — отвечала монахиня.— Ах, ты! — произнесла Мяоюй, пристально посмотрела, обняла монахиню и сквозь рыдания проговорила: — Ты моя мать, если ты не спасешь меня, я погибла!Монахиня ласково гладила ее, утешала. Старуха даоска налила чаю, Мяоюй выпила немного и лишь на рассвете уснула. Послали за доктором и стали гадать, что за болезнь приключилась с монахиней.Все говорили по-разному: нервное расстройство от чрезмерных забот, горячка, наваждение, простуда.Пришел доктор и первым делом спросил:— Она предается созерцанию?— Постоянно, — последовал ответ.— Заболела вечером?— Да.— Значит, в нее вселился дух блуждающего огня, — определил доктор.— Это опасно? — с беспокойством спрашивали монахини.— К счастью, она предавалась созерцанию не очень долго, — ответил доктор, — злой дух не успел глубоко проникнуть, и ее можно спасти.Он прописал жаропонижающее лекарство, Мяоюй приняла его и постепенно успокоилась.Между тем слухи об этом происшествии распространились за пределы дворца Жунго, и конечно же нашлись любители посплетничать.— Разве может молодая женщина вести монашескую жизнь? — говорили люди. — Она хороша собой, вот только характер странный! Интересно, кому попадет такой лакомый кусочек?Прошло несколько дней. Мяоюй понемногу приходила в себя, но душа ее по-прежнему пребывала в смятении, мысли путались.Однажды к Сичунь пришла Цайпинь и спросила:— Слыхали, что случилось с настоятельницей Мяоюй?— Не слыхала. А что?— Как я поняла из разговора барышни Син Сюянь со старшей госпожой Ли Вань, — принялась рассказывать Цайпинь, — на Мяоюй нашло наваждение. Как раз в тот вечер, когда вы играли с ней в шашки. Всю ночь она кричала, будто ее хотят похитить разбойники. Она и сейчас еще не совсем здорова. Не кажется ли вам все это странным, барышня?Сичунь промолчала, а про себя подумала: «Мяоюй непорочна, но нити, связывающие ее с бренным миром, пока не оборваны. Жаль, что я родилась в знатной семье, а то непременно пошла бы в монахини, порвала бы все связи с суетным миром и не думала бы ни о чем мирском. Тогда никакое наваждение не страшно!»Тут на Сичунь будто снизошло просветление, и она сочинила гату: Уж если великая сила миров Уж если великая сила миров… — Имеется в виду учение Будды.

Своих не оставит на свете следов, —На что уповать остается тому,Кто видит в Ученье основу основ? В том суть, что любой, кто на свете живет,Пришел в эту жизнь из пространства пустот,А после того, как свой век отживет, —Назад, в пустоту совершит поворот! …Назад, в пустоту, совершит поворот!.. — Согласно чань-буддизму, вещам и явлениям не присуще тление: пустота порождает все сущее, а все сущее возвращается в пустоту.

После этого Сичунь приказала девочке-служанке воскурить благовония, посидела немного, раскрыла книгу по шашкам и отыскала главы, написанные Кун Юном и Ван Цзисинем Кун Юн и Ван Цзисинь — знаменитые шашисты, первый из которых жил в эпоху Троецарствия, второй — при династии Тан.

. Здесь перечислялись приемы игры «как в лист лотоса завернуть краба», «как иволга сражается с зайцем», но этот раздел Сичунь показался скучным, а раздел «тридцать шесть способов вырваться из угла» — непонятным и путаным, остановилась она на разделе «десять драконов убегают от коня».Но только было она углубилась в чтение, как во дворе послышались шаги и кто-то крикнул:— Цайпинь!Если хотите узнать, кто это был, прочтите следующую главу. Глава восемьдесят восьмая Баоюй, к великой радости всей семьи, расхваливает сироту; Цзя Чжэнь для поддержания порядка в доме наказывает дерзких слуг
Итак, кто-то снаружи позвал Цайпинь. Сичунь показалось, что это Юаньян, и она не ошиблась.Цайпинь вышла и вскоре вернулась вместе с Юаньян и девочкой-служанкой, которая несла что-то завязанное в желтый платок.— В будущем году старой госпоже исполняется восемьдесят один год, что соответствует «тайной девятке», — сказала Юаньян. — По этому случаю будут заказаны молебны на девять дней и девять ночей и дан обет переписать три тысячи шестьсот пятьдесят один раз «Алмазную сутру» — «Цзиньганцзин» «Алмазная сутра» («Цзиньганцзин»), «Книга сущности» («Синьцзин») — названия древних буддийских сутр.

. Переписчиков уже наняли. Обычно «Цзиньганцзин» считают оболочкой, а «Книгу сущности» — основой, поэтому при переписке в «Цзиньганцзин» решено включить «Книгу сущности». Старая госпожа высоко ценит эту книгу, а поскольку бодхисаттва Гуаньинь почти всегда является в облике женщины, необходимо, чтобы невестки и внучки старой госпожи переписали эту книгу триста шестьдесят пять раз. Так они проявят уважение к старой госпоже и сами очистятся от грехов. Все барышни грамотны, кроме второй госпожи Фэнцзе, у которой, кстати, и времени нет, и могут переписать каждая понемногу. Да и супруга старшего господина Цзя Чжэня на это согласна, что же говорить о нас?— Чего-нибудь другого я, может быть, и не смогла бы сделать, а сутры перепишу с большой охотой, — промолвила Сичунь и предложила Юаньян: — Садись, выпей чаю!Юаньян положила на стол сверток и села рядом с Сичунь.— А сама ты будешь писать? — с улыбкой спросила Сичунь.— Шутите, барышня! — укоризненно произнесла Юаньян. — В прежние годы я, правда, этим баловалась, но видели ли вы, чтобы в последнее время я кисть в руки брала?— А ты возьми! По крайней мере зачтется тебе в заслугу, — отвечала Сичунь.— Мне другое зачтется, — промолвила Юаньян. — Как уложу старую госпожу спать, так начинаю читать молитвы и после каждой молитвы откладываю по зернышку риса. Вот уже три года, а то и больше. Зернышки я храню, и когда старая госпожа в день своего рождения закажет молебствия, сварю их и поднесу Будде, выразив тем самым свое почтение старой госпоже.— Ну, тогда старая госпожа наверняка превратится в Гуаньинь, а ты — в ее прислужницу Лунънюй! — засмеялась Сичунь.— Разве я достойна такого счастья?.. — покачав головой, отвечала Юаньян. — Я никогда никому не прислуживала, кроме старой госпожи, и не знаю, какими узами нас связала судьба в прежней жизни!Она поднялась, но прежде, чем уйти, велела девочке-служанке развернуть сверток, вынула содержимое и сказала:— Здесь пачка тонкой белой бумаги, на нее и следует переписывать «Книгу сущности». А вот тибетские благовония, воскурите их, когда будете переписывать.На том Юаньян распрощалась и вышла.Вернувшись в комнаты матушки Цзя, она застала там Ли Вань — они играли со старой госпожой в нарды, и Ли Вань выигрывала.Глядя на них, Юаньян едва сдерживала смех.В этот момент вошел Баоюй с двумя бамбуковыми корзиночками в руках. В корзиночках были цикады.— Я слышал, бабушка, вы по ночам плохо спите, — сказал, он, — вот и принес вам цикад, чтобы по ночам скучно не было.— Опять балуешься! — засмеялась матушка Цзя. — Пользуешься тем, что отца дома нет.— Я не балуюсь, — отвечал Баоюй.— А почему цикад ловишь, вместо того чтобы в школу ходить? — спросила матушка Цзя.— Я не ловил их, мне Цзя Хуань дал, — оправдывался Баоюй. — Тут как-то учитель велел Цзя Хуаню и Цзя Ланю придумать параллельные фразы, но Цзя Хуань не смог, и я подсказал ему. Учитель похвалил Цзя Хуаня, и он в благодарность купил мне этих цикад. А я вам их принес в знак своего глубокого уважения!— Ведь Цзя Хуань каждый день ходит в школу, почему же не смог выполнить задания? Надо было учителю его побить хорошенько! Тебе и без того достается. Помнишь, как ты перепугался, когда отец заставлял тебя сочинять стихи? А ты еще лезешь с подсказкой? Этот Цзя Хуань просто бессовестный, воспользовался чужим трудом и решил подарком отделаться. И как только ему не стыдно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81