Прошу вас. Если я поеду в больницу, может быть, уже будет поздно. Видите ли, сейчас самое время поговорить с ней. С Софи, я имею в виду. Мне действительно нужно с ней поговорить. Я знаю, вы сегодня очень заняты, но дело в том, что, кроме вас, никто не знает. О том, как мы относимся друг к другу и что между собой решили. Я знаю, сэр, что прошу слишком многого, но не согласитесь ли вы пойти и объясниться с ней? Кроме вас, это сделать некому.
– Простите, – отозвался я, искренне недоумевая, – о каком объяснении идет речь?
– Объяснить ей, сэр. Почему наше соглашение… почему его теперь нужно разорвать. Убедить ее будет нелегко, после всех этих лет. Но вы могли бы попытаться втолковать ей, что час настал. Я понимаю, что прошу слишком многого, но у вас еще есть немного времени перед выходом на сцену. И, как я сказал, вы единственный, кто знает…
Он умолк, и по его телу пробежала новая волна боли. Я чувствовал, как под одеялом напряглись все его мышцы, но на этот раз он не отрывал от меня взгляда и не закрыл глаза, даже когда все тело тряслось. Когда он расслабился, я произнес:
– Верно, у меня до выступления еще есть немного времени. Очень хорошо. Я отправлюсь и посмотрю, что можно сделать. Попытаюсь ее убедить. Во всяком случае, я привезу ее сюда как можно скорее. Но давайте надеяться, что вы вот-вот придете в себя и настоящее положение окажется отнюдь на таким критическим, как вы опасаетесь…
– Сэр, пожалуйста, буду вам очень благодарен, если вы приведете ее прямо сейчас. А я тем временем буду держаться изо всех сил…
– Да-да, я сию минуту отправляюсь. Пожалуйста, потерпите, я буду спешить.
Я поднялся и направился к выходу. Но у самой двери меня остановила одна мысль, и я вернулся к лежащей на полу фигуре.
– Борис, – произнес я, снова присаживаясь на корточки. – Как насчет Бориса? Его тоже привезти?
Густав поднял на меня глаза, глубоко вздохнул и опустил веки. Подождав несколько секунд и не получив ответа, я сказал:
– Возможно, лучше ему не видеть вас в таком… таком состоянии.
Мне почудился едва заметный кивок, хотя Густав молчал и не открывал глаз.
– В конце концов, – продолжил я, – у него сложился определенный ваш образ. Возможно, вы хотите, чтобы он таким вас и запомнил.
В этот раз кивок был более заметным.
– Я просто подумал, что обязан вас спросить, – сказал я, снова поднимаясь. – Очень хорошо. Приведу Софи. Я ненадолго.
Я снова добрался до двери и уже поворачивал ручку, но тут внезапно раздался крик Густава:
– Мистер Райдер!
Голос прозвучал не только удивительно громко – в нем была странная напряженность, и даже с трудом верилось, что он принадлежит Густаву. Но когда я вновь обратил взгляд к старому носильщику, он снова лежал с закрытыми глазами и казался совершенно неподвижным. Несколько испуганный, я поспешил к нему. Но тут Густав открыл глаза и посмотрел на меня.
– Бориса приведите тоже, – проговорил он спокойно. – Он уже не маленький. Пусть увидит. Ему нужно познавать жизнь. Взглянуть ей в лицо.
Глаза его снова закрылись и черты напряглись, и я подумал, что его настиг новый приступ боли. Но оказалось, это не таю тревожно всмотревшись, я увидел, что старик плачет. Несколько мгновений я наблюдал, не зная, что предпринять. Наконец я мягко тронул его за плечо.
– Постараюсь не задержаться, – прошептал я. Когда я вышел из уборной, другие носильщики, толпившиеся у двери, обратили ко мне тревожные взоры. Я проторил себе дорогу решительными словами:
– Пожалуйста, присматривайте за ним, господа. Я должен выполнить важное поручение, поэтому, простите, ненадолго удалюсь.
Кто-то хотел меня расспросить, но я поторопился уйти.
Я намеревался найти Хоффмана и настоять, чтобы он отвез меня на квартиру Софи. Но, стремительно следуя по коридору, я сообразил, что понятия не имею, где искать управляющего. Более того, сам коридор выглядел сейчас не так, как раньше, когда я шел вместе с бородатым носильщиком. Тележки с продовольствием по-прежнему попадались, но еще чаще встречались люди, в которых я заподозрил участников гастролирующего оркестра. По обе стороны виднелись артистические уборные, в нараспашку открытых дверях группами по двое-трое стояли музыканты, болтали и смеялись, иногда окликали друг друга через коридор. За одной дверью, закрытой, слышались звуки музыкального инструмента, но в целом настроение оркестрантов показалось мне удивительно легкомысленным. Я собирался остановиться и спросить кого-нибудь, где найти Хоффмана, как вдруг, через полуоткрытую дверь одной из уборных, увидел его самого. Я шагнул туда и открыл дверь пошире.
Хоффман стоял перед высоким, в полный рост, зеркалом и внимательно себя изучал. Он был в парадном костюме, а лицо его покрывал такой толстый слой косметики, что крупинки пудры осыпались на плечи и лацканы пиджака. Не отрывая глаз от зеркала, он шептал что-то себе под нос. Затем он повел себя несколько странно. Внезапно наклонившись вперед, он с напряжением выбросил вперед локоть и стукнул себя кулаком по лбу – раз, другой, третий. При этом он не переставал рассматривать себя в зеркале и бормотать. Потом он выпрямился и стал смотреть на себя уже молча. Мне пришло в голову, что он собирается повторить предыдущую выходку, поэтому я поспешно кашлянул и произнес:
– Мистер Хоффман!
Он вздрогнул и уставился на меня.
– Я вас побеспокоил, – продолжил я. – Прошу прощения.
Хоффман растерянно огляделся, но потом, казалось, взял себя в руки.
– Мистер Райдер, – произнес он с улыбкой. – Как вы себя чувствуете? Надеюсь, вас все устраивает?
– Мистер Хоффман, возникла одна крайне срочная надобность. Мне сейчас требуется машина, чтобы как можно скорее добраться до места назначения. Нельзя ли устроить это немедленно?
– Машина, мистер Райдер? Сейчас?
– Дело не терпит отлагательства. Разумеется, я намерен быстро вернуться, чтобы иметь запас времени Для выполнения всех своих обязательств.
– Да-да, конечно, – Хоффман выглядел слегка озабоченно. – Организовать машину ничего не стоит. Разумеется, мистер Райдер, в обычных обстоятельствах я обеспечил бы вас и водителем или сам с удовольствием сел бы за баранку. Но, к несчастью, весь персонал сейчас по горло загружен работой. Что до меня самого, то, помимо множества хлопот, мне предстоит отрепетировать несколько скромных строк – ха-ха! Вы ведь знаете, я тоже произнесу этим вечером речь. Совсем незамысловатую, в отличие от вашей собственной и от выступления нашего мистера Бродского, который, кстати, немного запаздывает, но я все же должен подготовиться как можно лучше. Да-да, мистер Бродский в самом деле немного задерживается, но беспокоиться не о чем. Собственно, я в этой уборной шлифовал свою речь. Отличная уборная, очень удобная. Я совершенно уверен: он появится с минуты на минуту. Как вам известно, мистер Райдер, я был свидетелем… э-э… выздоровления мистера Бродского, и наблюдать это было весьма отрадно. Какая целеустремленность, какое достоинство! Поэтому сегодня, в этот решающий вечер, у меня нет и тени сомнения. Да-да, ни тени! Конечно, рецидив на данном этапе просто немыслим. Это стало бы несчастьем для всего города! И, само собой, для меня. Не осудите меня за суетность, если я скажу, что для меня самого срыв на этом этапе, в главнейший из вечеров, означал бы полный крах. Ожидая триумфа, я встретил бы свой конец. Унизительный конец! Я не смог бы больше смотреть в лицо никому из горожан. Мне пришлось бы спрятаться. Ха! Но с какой стати я сочиняю такой невероятный сценарий? Я ни минуты не сомневаюсь в мистере Бродском. Он придет.
– Да, я тоже в нем уверен, мистер Хоффман. Не сомневаюсь, весь сегодняшний вечер пройдет с огромным успехом…
– Да-да, знаю! – крикнул он нетерпеливо. – Мне не нужно, чтобы меня успокаивали! Я не завел бы этот разговор вообще, потому что до начала еще более чем достаточно времени, я бы не завел этот разговор, если бы… если бы не более ранние события.
– События?
– Ну да. Ах, вы ничего о них не слышали. Откуда вы могли слышать? Ничего особенно серьезного, сэр. Сегодня вечером вышло так, что в результате, несколько часов назад я оставил мистера Бродского наедине с небольшим стаканчиком виски. Нет-нет, сэр! Вижу, о чем вы подумали. Нет-нет! Он спросил совета у меня. После некоторого размышления я пошел на уступки, поскольку счел, что в данных особых обстоятельствах маленький стаканчик не повредит. Я решил, что так будет лучше, сэр. Возможно, я был не прав – посмотрим. Сам я так не думаю. Разумеется, если я совершил промах, весь вечер – ха! – будет катастрофой с начала и до конца! До последнего дня мне придется прятаться. Дело в том, сэр, что дела очень запутались и я был вынужден принять решение. В любом случае, развязка такова: я оставил мистера Бродского у него дома наедине со стаканчиком виски. Я уверен, что он ограничится этой порцией. Теперь меня беспокоит только одна мысль: нужно было, наверное, что-то сделать с этим буфетом. Но, опять же, я убежден, что был более чем осторожен. В конце концов, мистер Бродский достиг таких успехов, что заслуживает полного, абсолютного доверия. – Говоря, он теребил свой галстук-бабочку, а теперь отвернулся к зеркалу, чтобы его поправить.
– Мистер Хоффман, – проговорил я, – что именно произошло? Если что-то случилось с мистером Бродским или вмешались еще какие-нибудь события, меняющие общую картину, я, разумеется, должен сразу об этом узнать. Уверен, вы со мной согласитесь, мистер Хоффман.
Управляющий слегка хохотнул:
– Мистер Райдер, вы меня поняли совершенно превратно. У вас нет ни малейших причин волноваться. Посмотрите на меня: разве я волнуюсь? Нет. Моя репутация целиком и полностью зависит от этого вечера, но все же я спокоен и уверен в себе. Повторяю, сэр, вам тревожиться не о чем.
– Мистер Хоффман, что вы имели в виду, когда упомянули буфет?
– Буфет? Да просто буфет, который я обнаружил сегодня в доме мистера Бродского. Вы, быть может, знаете, он уже много лет живет в старом деревенском доме чуть в стороне от Северного шоссе. Я, конечно, много раз бывал там прежде, но среди некоторого беспорядка (у мистера Бродского, безусловно, свои представления о домашнем обустройстве) у меня не было возможности хорошенько оглядеться. То есть я только сегодня вечером обнаружил, что у него все же сохранился запас спиртного. Он клялся, что совершенно об этом забыл. Это выплыло только сегодня, когда я сказал, что в данных особых обстоятельствах (расстройство в связи с мисс Коллинз и прочее), поскольку они в самом деле из ряда вон выходящие, я с ним согласен: необходимо восстановить равновесие и с этой целью употребить один, всего один стаканчик виски, пусть это даже немного рискованно. В конце концов, сэр, история с мисс Коллинз совершенно выбила человека из колеи. И только когда я предложил принести из автомобиля фляжку, мистеру Бродскому вспомнилось, что один из буфетов не совсем опустошен. И мы пошли в… кухню, так, я думаю, следует называть это помещение. Мистер Бродский в последние месяцы занимался ремонтом и очень продвинулся. Он работал над этим постоянно, и теперь осадки внутрь почти не проникают, хотя окон как таковых пока что нет. Так или иначе, но он открыл буфет, лежавший практически на боку, и там оказалось около дюжины старых бутылок со спиртным. В основном с виски. Мистер Бродский был удивлен не меньше моего. Должен сказать, меня тут же посетила мысль, что я обязан предпринять какие-то действия. Забрать бутылки с собой или, может быть, вылить на пол содержимое. Но, сами понимаете, сэр, это выглядело бы как оскорбление. При том, как мужественно и решительно вел себя мистер Бродский. А ведь его самолюбие уже понесло сегодня урон из-за мисс Коллинз…
– Простите меня, мистер Хоффман, но что вы имеете в виду, когда упоминаете о мисс Коллинз?
– А, мисс Коллинз! Это другая история. Из-за нее меня и занесло в жилище мистера Бродского. Видите ли, мистер Райдер, мне выпало сегодня вечером быть гонцом, несущим в высшей степени недобрые вести. Такой обязанности никто не позавидует. Собственно, в последнее время я все больше беспокоился, даже перед их встречей в зоопарке. То есть меня тревожила мисс Коллинз. Кто бы мог подумать, что их отношения так быстро пойдут по нарастающей, и это после стольких лет? Да-да, я тревожился. Мисс Коллинз – очень милая дама, и я питаю к ней величайшее уважение. Мне невыносимо было бы наблюдать, как ее жизнь снова покатится под уклон. Видите ли, мистер Райдер, мисс Коллинз – бесконечно мудрая женщина, это вам подтвердит весь город, но в то же время – и будь вы жителем нашего города, вы бы со мной согласились – она очень беззащитна. Мы все ее безмерно почитаем, многие находят ее советы неоценимыми, но одновременно – как бы удачней выразиться? – мы всегда относились к ней покровительственно . Когда мистер Бродский в последние месяцы несколько… пришел в себя, возникло много разных соображений, прежде ускользавших от моего внимания, и я, как уже было сказано, обеспокоился. Так что можете себе представить, сэр, мои чувства, когда я отвозил вас в город после фортепьянных занятий и вы, ни о чем не подозревая, упомянули, что мисс Коллинз согласилась на рандеву с мистером Бродским и что как раз в эти минуты он ждет ее на кладбище святого Петра… Бог мой, такое стремительное развитие событий! Наш мистер Бродский, определенно, имел в себе что-то от Валентино! Мистер Райдер, я понял, что не могу сидеть сложа руки. Нельзя допускать, чтобы мисс Коллинз вновь погрузилась в пучину бедствий, тем более я был бы этому отчасти виновником, пусть косвенным. И вот, после того как вы весьма любезно позволили мне высадить вас на улице, я воспользовался этим, чтобы посетить мисс Коллинз в ее квартире. Она, конечно, была удивлена, увидев меня. Ее поразило, что я явился сам, да еще в такой вечер. Иными словами, само мое прибытие означало чрезвычайно многое. Она немедленно меня впустила, и я попросил прощения за то, что, по недостатку времени, не могу проявить той осторожности и такта, которые счел бы необходимыми, говоря о столь деликатном предмете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76