Я ощутил, можно сказать, кожей, как меня обволакивают волны уважения. Во взгляде пухлолицего молодого человека читался едва ли не благоговейный трепет. Женщина в алом анораке бормотала «вот-вот», словно я высказал мысль, которую она годами безуспешно пыталась сформулировать. Человек по имени Клод встал и приблизился ко мне на несколько шагов, энергично кивая. Доктор Любанский тоже кивал, но медленно, с закрытыми глазами, как бы говоря: «Да-да, дождались наконец настоящего знатока». Молодая женщина в очках с толстыми линзами не пошевелилась, но продолжала внимательно за мной наблюдать. – Я понимаю, – продолжал я, – существует соблазн прибегнуть к подобным хитроумным приемам. Музыкант испытывает естественный страх перед музыкой, превышающей его исполнительские возможности. Однако вводить ограничения – это не выход: нужно либо принять вызов, либо – если задача не по силам – не браться за Казана вообще. И уж в любом случае не следует делать из нужды добродетель.
Услышав последнее замечание, многие из присутствующих перестали сдерживать свои чувства. Седой мужчина в грязных ботинках оглушительно зааплодировал, бросая при этом злобные взгляды на Кристоффа. Кое-кто снова принялся на него кричать, а женщина в алом анораке приговаривала как прежде, но только громче: «Вот-вот, вот-вот». Непонятно отчего я почувствовал радостное возбуждение и, возвысив голос над нарастающим гомоном, продолжил:
– Подобное малодушие сочетается нередко – я это знаю по опыту – с другими не слишком привлекательными чертами. Нелюбовь к интроспективным интонациям, признаком которой чаще всего является избыток унылых каденций. Пристрастие к бессмысленному соединению надерганных отовсюду отрывков. А на более личном уровне – мегаломания, спрятанная под скромной и мягкой манерой исполнения…
Мне пришлось прерваться, потому что окружающие принялись громко изобличать Кристоффа. Тот, в свою очередь, подняв голубую папку и перебирая в воздухе страницы, восклицал:
– Вот они, факты! Вот!
– Конечно, – напряг я голос, – еще одно распространенное заблуждение – считать, будто достаточно поместить что-то в папку и оно тут же обратится в факты!
В ответ прозвучал взрыв смеха – подоплекой его была нараставшая ярость. Молодая женщина в очках с толстыми стеклами поднялась с места и двинулась к Кристоффу. Она невозмутимо преодолела небольшое свободное пространство, еще отделявшее виолончелиста от толпы.
– Старый дурак! – произнесла она прежним четким голосом, ясно различимым сквозь шум. – Сам влез в историю и нас втянул. – Она решительным движением подняла ладонь и отвесила Кристоффу пощечину.
Мгновенно установилась тишина. Затем народ начал подниматься со стульев и проталкиваться к Кристоффу – очевидно, в нетерпеливом желании последовать примеру молодой женщины. Я был настолько захвачен происходящим, что первое время не замечал руки, трясшей меня за плечо.
– Нет-нет, достаточно! – Доктор Любанский, который умудрился добраться до Кристоффа первым, поднял вверх руки. – Нет, оставьте Анри в покое! Вы что, с ума сошли? Довольно!
Возможно, только вмешательство доктора Любан-ского спасло Кристоффа от натиска толпы. У меня перед глазами мелькнуло ошеломленное, испуганное лицо виолончелиста, потом злые физиономии тех, кто его окружал, и затем вся картина скрылась за спинами. Кто-то снова потряс меня за плечо, я обернулся и увидел бородатого человека в переднике (мне вспомнилось, что его зовут Герхард), протягивавшего мне миску с картофельным пюре, из которой поднимался пар.
– Не желаете ли приступить к ланчу, мистер Райдер? – спросил он. – Простите, что немного задержался. Нам пришлось снова загружать чан.
– Вы очень добры, – отозвался я, – но мне, правда же, пора. Меня ждет малыш. – Затем, отведя его в сторонку, где было потише, я попросил: – Не могли бы вы провести меня в переднее помещение? – Я только-только сообразил, что это кафе и то, другое, где я оставил Бориса, являются, на самом деле, частями единого комплекса; все же заведение в целом принадлежит к числу тех, которые обслуживают разные категории клиентов, для чего в нем имеются изолированные один от другого залы, выходящие на разные улицы.
Мой отказ от ланча явно разочаровал бородача, но тот быстро пришел в себя и проговорил: – Разумеется, мистер Райдер. Прошу сюда.
Я последовал за ним в передний конец зала и за стойку. Там бородач отпер небольшую дверцу и сделал мне знак войти. В дверях я бросил последний взгляд на публику и увидел, что пухлолицый взгромоздился на стол и размахивает голубой папкой Кристоффа. Злобные восклицания перебивались теперь раскатами смеха, а голос доктора Любанского моляще повторял: «Нет, хватит с него! Пожалуйста, пожалуйста! Довольно!»

Я вошел в просторную кухню, сплошь отделанную белым кафелем. Сильно пахло уксусом. Я поймал взгляд крупной женщины, которая склонялась над шипящей плитой, но бородач уже достиг дальнего конца кухни и открывал другую дверь.
– Сюда, сэр, – проговорил он, пропуская меня вперед.
Дверь была на удивление высокой и узкой. Чтобы протиснуться в нее, мне даже пришлось повернуться боком. Более того, внутри была полная темнота, и я даже подумал, не чулан ли это для швабр. Однако бородач повторил приглашающий жест и произнес:
– Пожалуйста, мистер Райдер, будьте осторожны на ступенях.
Только тут я разглядел, что непосредственно у порога находятся три ступеньки: похоже было, что они сколочены из деревянных ящиков. Пробравшись внутрь, я аккуратно, шаг за шагом, их одолел. Оказавшись на верхней ступени, я обнаружил впереди небольшой светящийся прямоугольник. Я прошел два шага в том направлении и остановился перед застекленным окошком, которое смотрело в комнату, наполненную солнечным светом. Я видел столики и стулья: это был зал, где я расстался с Борисом. На месте была и пухленькая официанта (окошко было расположено за ее стойкой), и Борис, который сидел в своем углу и с кислым видом глазел по сторонам. Он уже покончил с пудингом и теперь рассеянно водил вилкой по скатерти. Других посетителей в кафе не бьшо, если не считать молоденькой пары у окна.
Я почувствовал толчок в бок и заметил бородача, который протиснулся следом за мной и теперь, согнувшись в темноте, звенел ключами. Через мгновение перегородка распахнулась – и я вошел в кафе.
Официантка обернулась ко мне и просияла улыбкой. Потом она крикнула Борису.
– Посмотри, кто пришел!
Борис скорчил недовольную гримасу.
– Где ты был? – утомленно спросил он. – Мне уже надоело ждать.
– Ради Бога, прости, Борис! – отозвался я. И спросил, обращаясь к официантке: – Он хорошо себя вел?
– Он просто душка. Рассказывал мне о том, где вы прежде жили. В микрорайоне у искусственного озера.
– А, ну да. У искусственного озера. Да, туда мы сейчас и направляемся.
– Но тебя так долго не было! – протянул Борис. – Уже слишком поздно!
– Мне очень жаль, Борис. Не волнуйся, у нас еще полно времени. Старая квартира ведь никуда не убежит? Но ты прав, нам нужно отправляться прямо сейчас. Мне только бы выяснить… – Я снова обернулся к официантке, которая начала что-то рассказывать бородачу. – Простите, не можете ли вы сказать, как побыстрее добраться до искусственного озера?
– До искусственного озера? – Официантка указала в окно. – Вон тот автобус. Он довезет вас прямо туда.
Я проследил за ее жестом и увидел за тентами автобус, стоявший на обочине оживленной дороги против окна.
– Он стоит уже довольно долго, – пояснила официантка, – так что вам лучше поторопиться. Он может отойти в любой момент.
Я поблагодарил ее и, знаком подозвав Бориса, вышел из кафе на солнечный свет.

15

Мы вскочили в автобус, когда шофер уже заводил мотор. Покупая у него билеты, я заметил, что салон заполнен, и озабоченно спросил:
– Надеюсь, мне и мальчику достанутся места рядом?
– Не беспокойтесь. Они добрые люди. Положитесь на меня.
Сказав это, водитель обернулся и гаркнул что-то через плечо. В автобусе царило необычное веселое оживление, но, услышав голос водителя, все примолкли. В следующий же миг пассажиры повскакивали с мест и принялись, размахивая руками, обсуждать, куда нас лучше посадить. Какая-то крупная женщина высунулась в центральный проход и закричала: «Сюда! Садитесь сюда!» Но из другого конца салона раздался возглас: «Если вы с ребенком, лучше идите сюда – здесь его не укачает. А я пересяду к мистеру Хартману». Другие пассажиры тоже обсуждали, как устроить нас поудобней.
– Видите, все они – добрые люди, – весело заметил водитель. – О приезжих всегда заботятся в первую очередь. Ну ладно, располагайтесь – и в путь!
Мы с Борисом поспешили к двум пассажирам, которые стояли в проходе и указывали нам места. Я пропустил Бориса к окну и сел, после чего автобус сразу тронулся.
Почти сразу же кто-то хлопнул меня по плечу. С заднего сиденья мне протягивали пакет со сладостями.
– Мальчику, наверное, понравится, – произнес мужской голос.
– Спасибо, – сказал я. И повторил громче, чтобы слышали все в автобусе: – Спасибо. Большое спасибо всем. Вы все очень любезны.
– Смотри! – Борис возбужденно схватил меня за рукав. – Мы выезжаем на Северное шоссе.
Прежде чем я успел ответить, рядом со мной в проходе показалась женщина средних лет. Схватившись, чтобы не упасть, за подголовник моего кресла, она вложила мне в руку кусок кекса в бумажной салфетке.
– Это от джентльмена, который сидит сзади, – пояснила она. – Он это не доел и хотел бы угостить молодого человека.
Я с благодарностью принял угощение и еще раз сказал «спасибо» всем, кто находился в автобусе. Когда женщина удалилась, я услышал чуть поодаль голос:
– Приятно посмотреть, когда отец с сыном так дружны. Вот ведь собрались вместе на прогулку? В наши дни не часто такое увидишь.
При этих словах сердце мое наполнилось гордостью – и я взглянул на Бориса. Вероятно, он тоже их слышал, потому что в его улыбке, обращенной ко мне, сквозил явный заговорщический оттенок.
– Борис, – я протянул ему кекс, – правда, чудесный автобус? Разве не стоило подождать, чтобы в нем проехаться?
Борис снова улыбнулся, но его внимание переключилось на кекс – и ответа я не получил.
– Борис! – продолжал я. – Я собирался тебе сказать… Ведь ты, наверное, иногда задаешь себе этот вопрос. Знаешь, Борис, мне всегда больше всего хотелось… – Внезапно у меня вырвался смешок. – Звучит глупо. Я имею в виду, что я очень счастлив. Из-за тебя. Очень счастлив, что мы вместе. – Я снова засмеялся. – Тебе нравится поездка?
Борис, с набитым кексом ртом, кивнул:
– Здорово! Очень нравится. И все вокруг такие добрые.
В заднем конце автобуса несколько пассажиров затянули песню. Я расслабился и откинулся на спинку кресла. Небо за окном снова заволоклось тучами. Мы еще не выехали за черту города, но я заметил два мелькнувших один за другим дорожных знака с надписью «Северное шоссе».
– Простите, – послышался за спиной мужской голос – Вы как будто сказали водителю, что вам нужно к искусственному озеру? Надеюсь, вы не продрогнете там до костей. Если вы просто не знаете, где провести время, я бы порекомендовал вам сойти чуть раньше, у парка Марии-Кристины. Там есть пруд, где катаются на лодках. Молодому человеку должно прийтись по вкусу.
Говоривший сидел непосредственно за нами. Спинки у кресел были высокие, и я, даже вытянув шею, не мог хорошо его разглядеть. Тем не менее я поблагодарил его за совет, данный, очевидно, от чистого сердца, и начал объяснять, что к искусственному озеру мы едем не просто так. Я не собирался вдаваться в детали, но, заговорив, обнаружил, что компанейская атмосфера располагает к обстоятельности. Собственно, мне нравился сам тон моей речи, взятый случайно: в нем сочетались серьезность и шутливость. Более того, сочувственное хмыканье у меня за спиной свидетельствовало о том, что попутчик слушает внимательно и заинтересованно. Так или иначе, вскоре я, сам не зная как, пустился в описание Номера Девять и его отличий ото всех прочих. Я только-только начал рассказывать о том, как Борис забыл его в коробке, но тут сосед сзади прервал меня деликатным покашливанием.
– Простите, – произнес он, – подобные поездки неизбежно связаны с разного рода беспокойством. Это вполне естественно. Но, ей-богу, если позволите мне так сказать, у вас есть все основания надеяться на успех. – Он, вероятно, наклонился к самой спинке моего кресла, потому что его голос, размеренный и успокаивающий, доносился как раз оттуда, где соприкасались наши с Борисом плечи. – Уверен, вы найдете этот Номер Девять. Конечно, сейчас у вас на душе тревожно. Ведь могло произойти все что угодно, думаете вы. Это так естественно. Но из рассказанного вами я заключаю, что все кончится хорошо. Разумеется, когда вы постучите в дверь, новые жильцы, не зная, кто вы, поведут себя с опаской. Но после ваших объяснений они не смогут вас не впустить. Если дверь откроет женщина, она воскликнет: «А, наконец! А мы все гадаем, когда же вы придете». Так и слышу ее слова. Потом она обернется и крикнет мужу: «Это мальчик, который раньше здесь жил!» И тогда выйдет муж, эдакий добряк: ваш стук, наверное, застанет его за отделкой нового жилья. И он скажет: «Ага, наконец! Входите, попейте чаю». И он проведет вас в большую комнату, а жена выскользнет в кухню, чтобы собрать на стол. И вы сразу заметите, как много здесь произошло перемен, а муж, угадав, о чем вы подумали, сперва начнет извиняться. Но вы объясните, что ничуть не против переделок, и он, разумеется, поведет вас по квартире, показывая одно новшество за другим, и с гордостью объявит, что очень многое сделал собственными руками. Потом жена принесет в гостиную чай и домашнюю стряпню; вы сядете за стол, станете в свое удовольствие есть, пить и слушать рассказы супругов о том, как нравится им квартира и весь микрорайон. Конечно, все это время вы будете возвращаться мыслями к Номеру Девять и ждать удобного случая, чтобы раскрыть цель своего прихода. Но, думаю, они заговорят первыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76