И все время болтали – так, ни о чем. Мне это привиделось не далее как позавчера. Я проснулась и стала наблюдать, как за занавесками разгорался рассвет, и испытывала необычайное счастье. Я говорила себе, что скоро это повторится наяву. Что-нибудь подобное произойдет уже сегодня. Конечно, не обязательно мы будем распаковывать чемодан. Но что-то наподобие, что-то в этом роде нам светит уже сегодня. Повторяя себе эту фразу, необычайно счастливая, я снова заснула. Потом наступило утро. Странное дело, мистер Райдер, каждый раз повторяется то же самое. Когда начинается день, вступает в действие нечто иное, некая сила. И что бы я ни делала, наши отношения идут иначе, чем мне мечталось. Я боролась с этим, мистер Райдер, но год за годом неизменно терпела неудачу. Что-то… что-то со мной творится. Муж старается изо всех сил мне помочь, но не может. Когда наступает время спускаться к завтраку, все привидевшееся во сне уплывает куда-то в прошлое. Мы должны были разделиться, чтобы миновать несколько припаркованных на тротуаре автомобилей, и миссис Хоффман опередила меня на несколько шагов. Вновь поравнявшись с ней, я спросил:
– И что это такое, по-вашему? Сила, о которой вы говорили?
Она внезапно рассмеялась:
– Я не хотела, чтобы создалось впечатление, будто речь идет о чем-то сверхъестественном, мистер Райдер. Конечно, напрашивается ответ, что тут замешан мистер Кристофф. Было время, когда я и сама этому верила. Знаю: мой муж, разумеется, так и считает. Как многие в нашем городе, я думала, что можно просто заменить мистера Кристоффа в наших привязанностях кем-нибудь более основательным. Но потом я заколебалась. Я начинаю верить, что дело во мне. Это что-то вроде болезни. И даже связанной, быть может, с процессом старения. В конце концов, с возрастом и какие-то части нашего организма отмирают. Эмоции, быть может, отмирают также. Как вы думаете, мистер Райдер, такое возможно? Я боюсь, очень боюсь, что так оно и есть. Мы избавимся от мистера Кристоффа, но от этого, по крайней мере в моем конкретном случае, ничего не изменится.
Мы еще раз завернули за угол. Тротуары были очень узкими, и мы вышли на середину улицы. Мне казалось, что миссис Хоффман ждет ответа, и в конце концов я произнес:
– Не знаю, миссис Хоффман, как там с процессом старения, но, по-моему, вам нужно держаться бодрее, не поддаваться этой силе… что бы она собой ни представляла.
Миссис Хоффман подняла голову, разглядывая ночное небо, и некоторое время шла молча. Потом проговорила:
– Эти чудесные утренние сны. Когда наступает день и они не сбываются, я часто корю себя. Но заверяю вас, мистер Райдер, я пока не думаю сдаваться. Если я сдамся, моя жизнь совсем опустеет. Я не согласна махнуть рукой на свои сны. Я все еще хочу иметь любящую, дружную семью. Но дело не только в этом. Я, наверное, дурочка, мистер Райдер, – если это так, скажите мне прямо. Но я надеюсь в один прекрасный день уловить эту грезу. И когда мне это удастся, будет уже неважно, на протяжении скольких лет сны упорно повторялись: все эти годы растают как дым. Я чувствую, что это произойдет мгновенно, в секунду, лишь бы она была правильно выбрана. Словно внезапно дернут за шнурок, тяжелый занавес упадет на пол – и за ним откроется целый новый мир, полный солнечного света и тепла. Вижу, мистер Райдер, у вас на лице написано крайнее недоверие. По-вашему, я безумна, что воображаю себе такое? Будто после всех этих лет один миг, один точно выбранный миг переменит все…
То, что она приняла за недоверчивую гримасу, на самом деле не имело ничего общего с таковой. Слушая миссис Хоффман, я вспомнил о предстоящем выступлении Штефана и не сумел скрыть своего волнения. Я произнес, возможно с несколько излишней горячностью:
– Миссис Хоффман, мне не хотелось бы внушать вам ложные надежды. Но я не исключаю – именно не исключаю – что в самом скором времени такой миг, о котором вы говорите, наступит. Его вам может подарить ближайшее будущее. Случится нечто удивительное – и это событие заставит вас по-иному взглянуть на вещи и увидеть их в новом, более благоприятном свете. Это событие, в самом деле, смоет как волной все прежние злополучные годы. Я не хочу внушать ложные надежды, я говорю только, что это возможно. Такой миг может наступить уже сегодня, поэтому для вас так важно не падать духом.
Меня остановила мысль, что я искушаю судьбу. В конце концов, хотя случайно услышанные обрывки игры Штефана произвели на меня немалое впечатление, но молодой человек, судя по всему, вполне мог не выдержать груза ответственности. Чем больше я об этом размышлял, тем более сожалел о своих словах. Однако, взглянув на миссис Хоффман, я убедился, что она нисколько не удивлена и не взволнована. После недолгой паузы она промолвила:
– Когда мы с вами встретились, мистер Райдер, я не просто прогуливалась: это неправда. Я готовилась. Потому что сама подумала о той возможности, которую вы имеете в виду. Ночь, подобная нынешней. Да, нынче многое возможно. Так что я готовилась. И, признаюсь как на духу, мне немного страшно. Потому что, знаете, такие моменты уже не один раз случались, и я оказывалась недостаточно сильна, чтобы их использовать. Кто скажет, сколько еще случаев припасено судьбой? Так что, видите, мистер Райдер, я готовила себя. Ага, вот мы и пришли. Здесь задний фасад. Эта дверь ведет на кухню. Я покажу вам вход для артистов. Сама я пока что не войду. Думаю, мне стоит еще подышать воздухом.
– Рад был встретить вас, миссис Хоффман. Вы очень любезны, что в такой ответственный для себя вечер взялись меня проводить. Надеюсь, все у вас сегодня сложится удачно.
– Спасибо, мистер Райдер. Вам тоже, наверное, есть о чем поразмыслить. Была счастлива с вами познакомиться.

29

Когда миссис Хоффман растворилась в ночи, я повернулся и поспешно вошел в дверь, которую она указала. При этом я говорил себе, что должен извлечь урок из недавней ложной тревоги; что настоятельно необходимо впредь исключить все помехи и сосредоточиться на важнейших задачах, которые меня ожидают. Собственно, в эти мгновения, когда я наконец переступал порог концертного зала, все предстоящее показалось мне вдруг совсем незамысловатым. Главное заключалось в том, что после всех этих лет мне предстояло вновь выступить перед моими родителями. А следовательно, моей первостепенной заботой было исполнение – самое глубокое, самое захватывающее, на какое я способен. Перед этой задачей отступали на второй план даже ответы на вопросы. Если сегодня вечером мне удастся главное, все неудачи и неурядицы последних дней окажутся не в счет.
Широкую белую дверь тускло освещал сверху единственный ночник. Чтобы открыть ее, пришлось налечь всем своим весом. Слегка запнувшись, я перешагнул порог.
Хотя миссис Хоффман уверенно назвала эту дверь входом для артистов, у меня создалось впечатление, что я попал в кухонные пределы. Я очутился в просторном пустом коридоре, скупо освещенном флуоресцентными лампами на потолке. Со всех сторон доносились выкрики, громыхание тяжелых металлических предметов, шум воды и шипение пара. Прямо передо мной находился столик на колесиках, за которым ожесточенно спорили двое мужчин в униформе. Один из них держал развернутый бумажный свиток, длиной почти до пола, и постоянно тыкал в него пальцем. Я думал прервать их спор и осведомиться, где найти Хоффмана, поскольку моя первая забота заключалась теперь в том, чтобы, пока не начала собираться публика, осмотреть зал и сам рояль. Однако спорщикам, казалось, было не до меня, и я решил идти наугад.
Коридор описывал дугу. Навстречу мне попалось много народу, но у всех был озабоченный и даже удрученный вид. Большинство из тех, кто мне встретился, были одеты в белую униформу и поспешно, не замечая ничего вокруг, тащили тяжелые мешки или катили тележки. Мне не хотелось их останавливать, и я продолжал шагать вперед, рассчитывая попасть в другую часть здания, где мог бы найти артистические уборные, а также, желательно, Хоффмана или кого-нибудь еще, кто покажет мне помещение и инструмент. И тут я обратил внимание на голос, который у меня за спиной выкрикивал мое имя. Я обернулся и увидел человека: он бегом меня догонял. Он показался мне знакомым, и я узнал бородатого носильщика, который сегодня вечером первым исполнил в кафе свой танец.
– Мистер Райдер! – проговорил он, задыхаясь. – Слава Богу, наконец я вас нашел. Я уже в третий раз обегаю все здание. Он держится молодцом, но мы все хотим отправить его в больницу, а он не желает сдвинуться с места, пока не поговорит с вами. Пожалуйста, сэр, туда. Но он держится ничего, молодцом, Господи его благослови.
– Кто держится молодцом? Что произошло?
– Сюда, сэр. Поспешим, если вы не против. Простите, мистер Райдер, я говорю обрывками. Это Густав, ему сделалось плохо. Меня самого не было, когда это случилось, но двое наших ребят, Вильгельм и Хуберт, работали здесь с ним, помогая с приготовлениями, они и дали знать. Конечно, когда я об этом услышал, кинулся сюда сломя голову, и остальные ребята тоже. Похоже, Густав трудился как ни в чем не бывало, но потом ушел в туалет и долго не возвращался. Поскольку на него это непохоже, Вильгельм пошел посмотреть, в чем дело. Как я понял, сэр, Густав стоял, склонившись над раковиной. Тогда он был еще ничего. Он сказал Вильгельму, что у него чуть-чуть закружилась голова и нечего из-за этого поднимать шум. Вильгельм, как всегда, растерялся, тем более Густав не велел поднимать шум, и тогда он побежал за Хубертом. Хуберт с первого взгляда понял, что Густава нужно уложить. Они подхватили его с двух сторон и тут только заметили, что он в обмороке, хотя стоит на ногах и цепляется за раковину. Он вцепился в край раковины как клещами – Вильгельм говорит, что пришлось разжимать ему пальцы один за другим. Тогда Густав как будто немного оклемался, и они под руки вывели его наружу. А Густав все твердил, что не нужно поднимать шум, что он, мол, в полном порядке и готов продолжить работу. Но Хуберт ничего не хотел слушать, и они отвели его в одну из артистических уборных, тех, что пустуют.
Носильщик энергичным шагом поспешал впереди, не переставая через плечо обращаться ко мне. Он примолк, только когда мы огибали тележку.
– Неприятная история! – отозвался я. – Когда точно это случилось?
– Думаю, пару часов назад. Вначале он был не так плох и все повторял, что ему нужно всего лишь перевести дыхание – четверть часа, не больше. Но Хуберт перепугался и вызвал нас, и мы за считанные минуты собрались все до единого. Мы нашли матрас, чтобы его уложить, и одеяло, но ему, кажется, стало хуже, и мы, обсудив это дело, решили: нужна врачебная помощь. Однако Густав не хотел ничего слушать. Он вдруг заупрямился и заявил, что желает непременно поговорить с вами, сэр. Он упорно стоял на своем и обещал, что, так и быть, направится в больницу, но только после разговора с вами. Он скисал прямо на глазах, но уговаривать его было бесполезно, так что мы снова вышли вас искать. Слава Богу, что я вас нашел. Вот та дверь, сэр, в самом конце.
Мне уже начало казаться, что коридор представляет собой полную окружность, но тут я увидел его конец – кремового цвета стенку. Последняя дверь была открыта нараспашку, и бородатый носильщик, остановившись на пороге, осторожно заглянул внутрь. Затем он подал мне знак, и я, вслед за ним, вошел в комнату.
У двери толпилось человек десять-двенадцать, которые обернулись и, увидев нас, расступились. Я предположил, что это тоже носильщики, но не стал их рассматривать, а устремил взгляд на Густава, который находился в дальнем конце комнатки.
Прикрытый одеялом, он лежал на матрасе, который был постелен на кафельном полу. Один из носильщиков сидел рядом с ним на корточках и что-то тихо говорил, но при виде меня поднялся. В одно мгновение комната опустела, дверь закрылась, и мы с Густавом остались наедине.
В крохотной уборной не было никакой мебели, даже деревянного стула. Помещение не имело окон, и хотя из-за вентиляционной решетки под потолком доносилось тихое жужжание, воздух все же был пропитан затхлостью. Пол был холодный и твердый, верхний свет перегорел или вовсе отсутствовал, и комнату освещали только лампочки вокруг туалетного зеркала. Тем не менее мне было хорошо видно, что лицо Густава приобрело странный серый оттенок. Он лежал на спине и был бы совершенно неподвижен, если бы по его телу время от времени не проходила волна, заставлявшая его крепче вжиматься затылком в матрас. Когда я вошел, он улыбнулся, но ничего не сказал – очевидно, не хотел тратить силы, пока мы не останемся одни. Теперь он заговорил слабым, но на удивление спокойным голосом:
– Прошу прощения, сэр, что заставил вас сюда явиться. Досадно, что такое приключилось, и не когда-нибудь, а именно сегодня. Как раз когда вы собираетесь оказать нам такую великую услугу.
– Да-да, – быстро вставил я, – но не в этом дело. Как вы себя чувствуете? – Я присел на корточки рядом с ним.
– Кажется, не очень. Думаю, позже придется отправиться в больницу и кое-что уладить.
Он умолк, потому что по его телу вновь пробежала волна. Несколько секунд на матрасе продолжалась подспудная борьба, во время которой старый носильщик прикрыл глаза. Затем он разомкнул веки и произнес:
– Мне нужно поговорить с вами, сэр. Обсудить некоторые вопросы.
– Пожалуйста, позвольте сразу вас заверить, что я по-прежнему на вашей стороне. Собственно, мне даже не терпится открыть сегодня всей публике, насколько несправедливому обращению подвергались годами вы и ваши коллеги. Я решительно намерен указать на многочисленные случаи непонимания…
Я остановился, заметив, что Густав пытается что-то сказать.
– Я ни минуты не сомневался, сэр, – немного помолчав, произнес он, – что вы сдержите слово. Очень признателен вам за намерение выступить в нашу защиту. Но я хотел поговорить о другом. – Он снова сделал паузу: безмолвная борьба под одеялом повторилась.
– В самом деле, – сказал я, – мне кажется, разумнее было бы вам сию же минуту отправиться в больницу…
– Нет-нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76