Я, например, в системе своих на-
казаний настаивал на таком принципе: в первую оче-
редь наказывать лучших, а худших в последнюю очередь
или совсем не наказывать. Это наш, советский принцип.
Мы от членов партии требуем больше и наказываем
сильнее, чем беспартийных. И поэтому лучшие комму-
нары, мои друзья, которым я могу доверить что угодно,
за пустяк* часто сидели под домашним арестом. Вот
есть в Москве мой друг Вася Клюшник, который коман-
довал три года первым комсомольским взводом. А что
такое комсомольский взвод, можете судить по тому, что
когда мы ехали в один поход и у меня был чемодан, в
котором было 55 тыс. рублей, я сказал: «Не хочу носить
293
двухпудовый чемодан в походе... Не могу носить его — я
не носильщик, кто будет носить?» Подумали, постанови-
ли: «Действительно, одному человеку все время носить
такой чемодан невозможно. Пусть носит первый комсо-
мольский взвод». Этот незапертый чймодан с 55 тыс.
болтался всегда у кого-то в первом взводе, и ни одна
трешка из него, конечно, не пропала.
Такой был комсомольский взвод. И вот его командир
Вася Клюшник, прекрасный человек, он у меня под аре-
стом сидел чаще других. Почему? Вот он говорит, что он
имеет право уходить без отпуска. Он не просил отпуска,
а докладывал мне: «Антон Семенович, я ухожу до семи
часов в отпуск».
Есть, записал. Я не имел права возразить. Он не
нуждался в разрешении, он сам отвечал за себя. Раз
уходит в отпуск,— значит, знает, что делает. Но пришел
в десять минут восьмого. Дал обещание, назначил срок
и опоздал. Садись под арест! Тебя никто не тянул гово-
рить, что вернешься в семь, а пришел в восьмом часу.
Дал обещание, назначил срок — исполни. А опоздал —
садись под арест!
От таких, как Вася Клюшник, я особенно требовал,
ничего не прощал. И Вася знал, что ему никакой пустяк
не будет прощен.
Я прощался с коммунарами... Вы понимаете; что для
меня это был один из трагических моментов моей жиз-
ни. Я получил телеграмму — немедленно прибыть к мес-
ту назначения в Киев. Неожиданная телеграмма. Я ра-
ботал в НКВД и должен был уехать с первым поездом.
Телеграмму я получил утром, а поезд отходил в пять
часов. И я должен был немедленно проститься.
Я работал шестнадцать лет в коллективе. И кто по-
нежнее, тот слезу пустил. И мне трудно было говорить.
На что уж заведующий хозяйством: такой хитрый был,
что к нему на козе не подъедешь, и тот стоит — плачет.
Вдруг вижу: в большом зале на рояле пыль. Я про-
должаю речь и тут же спрашиваю: «Кто сегодня убира-
ет?» Мне называют. «На пять часов под арест этого
коммунара!»
А он говорит: «Антон Семенович, ведь вы прощае-
тесь!» Но я и тут его наказал, и тут не простил.
И когда коллектив знает, что его лучшие получают
в первую очередь, тогда наказание приобретает настоя-
щий советский оттенок. Новенький придет, украдет, ну,
«попарят» его, но не наказывают. Если украдет во вто-
294
рой, в третий раз, его опять-таки не наказывают... И но-
вичок начинает мечтать о том времени, когда его начнут
наказывать, так как в этом заключается доверие к его
человеческой личности.
Вот условия дисциплины.
Т. 4. С. 354—355
Если воспитание ведется правильно с первого года
рождения, то наказывать никогда не приходится. Нака-
зание — это уже метод перевоспитания, а не воспитания.
Товарищам родителям это нужно очень хорошо знать.
В нашем советском воспитании не должно быть ника-
кого наказания.
Если вы настолько плохо воспитали своего ребенка,
что он начинает вас крыть, ругать и не слушается вас,
то вы хватаетесь за наказание, причем хватаетесь за не-
го неумеючи. Наказание — хитрая штука, а наказывать
нужно только умеючи. Наказывая неумеючи, можно ис-
портить все дело. О том, как наказывать умеючи, я в
своей книге думаю кое-что написать.
Но главная задача моя и ваша должна состоять в
том, чтобы воспитывать так, чтобы не нужно было нака-
зывать. Это очень нетрудно, если вы к делу воспитания
относитесь не как к забаве или игре, а как к серьезному
делу, порученному на вашу ответственность, как к та-
кому делу, за которое вы отвечаете перед всей Совет-
ской страной.
Вы должны понять, что плохо воспитанный ребенок—
это брак, который вы сдаете государству. В нашем се-
мейном производстве вы являетесь бракоделами, пользу-
ясь тем, что нет специального браковщика, который сто-
ял бы возле вас. Вы подсунете обществу либо лентяя, ли-
бо шкурника, либо портача, либо лакея, либо мошенника,
воспользовавшись тем, что его сразу не разобрали, а по-
том будут браковать, но вас уже не найдут. Если вы се-
рьезно, с первого дня рождения сына подумаете над во-
просом воспитания, то наказывать никогда не придется.
Уж на что босяки приходят в коммуну им. Дзержин-
ского, а ведь наказание там — редкое явление.
Т. 4. С. 33—34
Вообще всегда нужно стараться наказывать как мож-
но реже, только в том случае, когда без наказания нель-
зя обойтись, когда оно явно целесообразно и когда оно
поддерживается общественным мнением.
Т. 1. С. 294
295
Следующий вопрос — о значении поощрений.
Я противник излишних поощрений. У нас в коммуне
лучшим поощрением считалась благодарность в при-
казе, объявленная по коммуне. А приказ слушали все
стоя. Приказ — это выражение воли коллектива, это кол-
лективное поощрение. Так у нас велось непрекращаю-
щееся, постоянное соревнование отрядов по всем пока-
зателям.
Т. 4. С. 355—356
Точно так же нужно быть осторожным и с поощрени-
ем. Никогда не нужно объявлять вперед какие-либо пре-
мии или награды. Лучше всего ограничиться простой
похвалой и одобрением. Детская радость, удовольствие,
развлечение должны предоставляться детям не в качест-
ве награды за хорошие поступки, а в естественном по-
рядке удовлетворения правильных потребностей. То, что
ребенку необходимо, нужно дать ему при всех условиях,
независимо от его заслуг, а то, что для него не! нужно
или вредно, нельзя давать ему в виде награды.
Т. 4. С. 87
Мы решительно не рекомендуем применять в области
труда какие-либо поощрения или наказания. Трудовая
задача и ее решение должны сами по себе доставлять
ребенку такое удовлетворение, чтобы он испытывал ра-
дость. Признание его работы хорошей работой должно
быть лучшей наградой за его труд. Такой же наградой
будет для него ваше одобрение его изобретательности,
его находчивости, его способов работы. Но даже и таким
словесным одобрением никогда не нужно злоупотреблять,
в особенности не следует хвалить ребенка за произве-
денную работу в присутствии знакомых ваших и друзей.
.Тем более не нужно ребенка наказывать за плохую ра-
боту или за работу непроизведенную. Самое важное в
этом случае — добиться того, чтобы работа была все-та-
ки выполнена.
Т. 4. С. 101
Разумеется, в семье тоже возможно некоторое поощ-
рение, нечто похожее на премирование; но ни в коем слу-
чае «ельзя детей премировать за послушание, за хоро-
шее отношение к родителям. Можно премировать за хо-
рошую учебу, за выполнение действительно какой-ни-
будь трудной работы. Но и в этом случае никогда нель-
296
зя заранее объявлять ставку и подстегивать детей в их
школьной или иной работе соблазнительными обеща-
ниями.
Т. 4. С. 69
Ответы на вопросы
Вопрос с места. Одна из товарищей, говоря о
воспитании своих детей, сказала, что она премирует ребят
за хорошие поступки. Правильно ли это?
Макаренко. Я это записал. Что касается преми-
рования шоколадкой, то я против этого. В семье одно
премирование должно быть: «Ты поступил правильно».
Вы можете дать шоколадку независимо от поступков.
Мои коммунары жили богаче, чём многие дети в се-
мье. Они делали фотоаппараты. Мы построили прекрас-
ное здание: паркет, зеркала, прекрасные картины. Вы
можете прочитать «Флаги на башнях», печатается в
«Красной нови». Этот вопрос о премировании меня всег-
да занимал. Как это просто — подкупить ребенка: сдела-
ешь это — получишь премию. Я всегда сопротивлялся.
Никакой премии. Самая большая премия: «Правильно
поступил». Еще большая премия — благодарность в при-
казе. Это высшая награда, и никто из коммунаров ника-
кой другой награды не получал.
Если какой-нибудь мальчик поступил безобразно,
некрасиво, я его наказывал. Как я мог наказать? Под
арест или в наряд, но лишить его пищи или сладкого, не
дать чего-нибудь — этого я себе не позволял. Шоколад
всем полагается, и ты получи, как бы ты ни был плох.
Ни премирование, ни наказание при помощи сладостей
не допустимы.
Это небольшая опасность, но это приучает к бухгал-
терии, расчету. До одиннадцати лет эти «бухгалтеры»
себя не проявляют, а когда им будет 18—20 лет, вы уви-
дите неприятные последствия. У вас прекрасная норма
строгости и ласки, но в шоколадках что-то есть, что надо
пересмотреть.
Т о в. Л. Я не премирую их каждый день. Мне нужно
идти на собрание, они остаются одни. Я им говорю:
— Ребята, будете вести себя хорошо, я вам вкусных
вещей принесу.
Макаренко. В этом случае вы поступаете^ как
старомодная мамаша. Вы такая сильная мать, вы може-
те без этого обойтись. У вас это, может, вреда не прино-
297
сит, потому что у вас и без того хорошо, а у кого сла-
бовато, это может быть и вредно.
Тов. Л. Ведь лучших стахановцев на заводе преми-
руют, и дети знают, что и папу премируют. Вот папа по-
лучил премию, а почему мне нельзя?
Макаренко. Если вы дадите длительное задание
детям на год вперед,— за перевыполнение плана — пре-
мия. Но при этом должна быть не конфетка, не шоколад-
ка, не велосипед, а что-нибудь такое, что ему нужно для
работы: инструмент или молоток. Тут выбирать не так
легко. А это — «будешь хорошо вести — дам конфетку»—
я никогда не применял бы.
И часто вы хвалите. А если редко хвалишь, то похва-
ла действует очень сильно. Иногда я приглашал того или
другого коммунара официальной запиской: «Прошу при-
быть в 11 часов». Когда он приходил, я вставал и гово-
рил в таких случаях: «Ты поступил правильно»,— и это
для всей коммуны было событием. Я признал его посту-
пок правильным.
Т. 4. С. 227
«ЛИЦО» МЕТОДА И ЛИЧНОСТЬ УЧИТЕЛЯ
Вместе со всем советским народом учительство за ис-
текшие два десятка лет прошло боевой путь. От старого
мира мы получили жалкое наследие— и материальное
и духовное. Ни в какой другой области не было такого
«чистого» места, как в области педагогической органи-
зации и работы. Буржуазное наследие в большей своей
части оказалось вредным. До самых последних лет его
удушливые газы отравляли воздух, а мы не всегда уме-
ли разобрать, чем пахнет. Наше дело — одно из самых
тонких и нежных человеческих дел, и здесь легче всего
прививаются бактерии враждебных и чуждых влияний.
Обидно теперь вспоминать, какие искренние и горя-
чие наши взлеты, какие высокие педагогические мечты
были отравлены сначала убийственным формализмом
«комплекса», потом «лабораторно-бригадным методом».
Обидно вспомнить потому, что ведь не так много нуж-
но было с нашей стороны бдительности и чувства от-
ветственности, чтобы разглядеть истинное лицо этих «ме-
тодов». Точно так же можно было почувствовать фальши-
вое ханжество «свободного» воспитания и знахарскую
возню педологии. То, что мы так долго терпели рядом
со своей героической работой эту шарлатанскую, бес-
298
принципную, чуждую галиматью, указывает на главное
«препятствие» из всех тех, которые мешали нашей рабо-
те. Это препятствие — в нас самих. Мы очень медленно
освобождались от интеллигентной бесхарактерности, от
непротивленчества, от боязни самокритики. Долгое вре-
мя у нас не было настоящего, зоркого, большевистского
глаза, обходились мы все тем же мирным прекрасноду-
шием и бесхребетной уступчивостью. Мы терпели нахаль-
ство разных псевдоученых и трусливо встречали каж-
дое живое, настоящее педагогическое слово. Мы мало-
душно смотрели, как педологи на наших глазах душили
свежие, самые нежные ростки нашего дела.
Не менее сильные препятствия мы должны были пре-
одолеть и в материальной обстановке нашей работы.
Школьные здания были запущены. Наново пришлось
создавать весь строй учебников — тот строй, который
обыкновенно создается и проверяется десятилетиями.
И в этом деле наши усилия регулярно отравлялись все
теми же болтающими, безответственными лжеучеными,
все той же средой дешевых фокусников. Из года в год
мы переживали тетрадный голод: ведь в старой России
даже сравнительно ничтожное количество школ вынуж-
дено было прокармливаться бумагой, привозимой из-за
границы. В нашем развороте всеобщего образования
пришлось с самого первого дня революции считаться с
нищенской бумажной промышленностью, полученной от
старой России.
Страдали мы и от недостатка учительских кадров.
Учителя составляли одну из самых многочисленных и
самых демократических прослоек дореволюционной ин-
теллигенции. Совершенно естественно, что во время гран-
диозной борьбы с контрреволюцией и при стройке новой,
Советской страны, когда сразу потребовалась большая
мобилизация интеллигентских сил, значительная часть
учительства ушла в другие области работы. Некоторая
часть учительства из средней школы просто отпала как
враждебно настроенная. Пришлось почти наново созда-
вать учительские кадры для широко развернувшейся,
действительно народной всеобщей школы.
И, несмотря ,на все эти препятствия, мы заканчиваем
наш двадцатилетний путь с грандиозными достижениями
в сознании исполненного долга. Конечно, мы еще не раз
задумаемся над путями улучшения нашего дела. Но сей-
час мы с гордостью говорим: наше дело не отстало от
общего движения страны.
299
Партия создала учительские кадры социалистической
страны. Они работают преданно и самоотверженно и по-
следовательно идут за Коммунистической партией. Совет-
ская учительская армия таит в себе богатейшие силы и
возможности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57