Давайте лучше прибавим шаг, взберемся на гору и узнаем, насколько она высока.
Дурень Чжу Ба-цзе пустился наперегонки с Ша-сэном, то забавляясь, то ссорясь с ним. Конь у наставника полетел словно на крыльях, и вскоре путники очутились у подножья горы. Они начали подниматься вверх, ступая шаг за шагом, и вскоре глазам их представилась картина необычайной красоты.
Вот послушайте:
Бывает же такая красота,
Которой невозможно не плениться!
Бывает же такая высота,
Которой не достигнет даже птица!
Бывает же такая крутизна,
Что даже дух ее не одолеет,
И облаков такая белизна,
Что иней перед нею потемнеет!
Воистину, чудесная гора
Пред путниками нашими предстала!
Ее, как одеянье, облегала
Шершавая гранитная кора,
Ущельями покрытая, местами
Грозящая зубцами темных скал,
Таящая губительный обвал
Иль скрытая зелеными лесами.
Вершина, подпирая свод небесный,
Своим подножьем уходила в бездну.
А сколько в тех лесах гнездилось птиц,
А сколько серн там было и оленей,
Седых енотов, огненных лисиц,
И обезьян различных поколений!
Но можно было слышать там порой
И тигра кровожадного рычанье,
И волка душу леденящий вой,
Пугающие робкие созданья.
Увидеть можно было там не раз
Как, выйдя из засады, барс пятнистый,
С безвинной жертвы не спуская глаз,
Крадется тихо по тропе тенистой.
У Танского монаха при виде хищных зверей сердце сжалось от страха.
Но вы посмотрели бы, читатель, как Сунь У-кун, обладавший огромной волшебной силой, взмахнул своим посохом с золотыми обручами и рявкнул… Все звери с перепугу расступились, а он проложил дорогу и провел своего наставника прямо к вершине горы. Они благополучно перевалили через нее и спустились по западному склону на ровное плато. Тут они вдруг заметили чудесное сияние и клубы разноцветных воспарений, исходивших от дворцовых построек с высокими стенами и башнями. До их слуха донеслись мелодичные звуки колокола и била.
- Братья! - воскликнул Танский монах. - Посмотрите, что это за обитель?
Сунь У-кун поднял голову, приложил руку к глазам и стал всматриваться. До чего же красивое место он увидел! Вот уж поистине:
Обитель та чудесный вид являла:
Она невольно взоры привлекала
И благолепием и роскошью своей.
Святыни древние она напоминала,
И все ж немногие из них, пожалуй,
Своей красой могли б сравниться с ней.
Сквозь переплеты сучьев и ветвей,
Усыпанных прозрачною росою,
Блистающие сотнями огней
Виднелись малахитовые стены
С воротами из яшмы драгоценной,
И лестницы из розовых камней,
Пурпурные крученые перила,
Лазурные узорные стропила,
Тяжелые заслоны у дверей.
Вдали, подобный сну, подобный чуду,
Ввысь устремляется храм благого Будды
В неясном свете утренних лучей.
Так, разодрав завесу из туманов,
Предстал священный монастырь шраманов
Пред взглядом очарованных очей.
Все здесь великой прелестью пленяло,
Все расцветало, все благоухало,
Пел песню нежную свою ручей,
И вторил песне той в садах тенистых
Хор птичий, неумолчный, серебристый,
И светлым днем и в сумраке ночей.
Садам обители Циао лишь подобен,
И с ними он один соперничать способен.
Да, видно, был тот зодчий чародей,
Что в небо вывел башни из порфира:
Взглянув оттуда, ты узришь полмира,
Пространства снежные и синеву морей.
В покоях, где читаются деянья,
Луна в окно струит свое сиянье,
И тысячи лампад оно светлей;
Все стены отливают перламутром
В покое дивном, где внимает сутрам,
Вдыхая фимиам, толпа людей.
Откроешь ты трехстворчатые двери,
И, выглянув, своим глазам не веря,
Подумаешь, что вдруг попал в Шэвэй.
Под небом звон струится колокольный,
Неся далеко над землей привольной
Искусство монастырских звонарей.
Свет солнечный здесь кажется отрадней,
А горный воздух чище и прохладней,
И ветерок приятней и свежей.
Здесь мир и добродетель, торжествуя,
Не допускают суету мирскую
С ее потоком гибельных страстей,
Здесь места нет соблазнам и обманам,
Желаньям плоти и иным дурманам,
Здесь не расставить злу своих сетей.
Здесь праведник, отринув с миром битвы,
Предастся в тишине спасительной молитве.
Осмотрев все, что охватывал взор, Сунь У-кун ответил своему наставнику:
- Учитель! Это в самом деле монастырь, но почему-то сквозь божественное сияние проступают струйки зловещего духа. С виду монастырь этот очень походит на храм Раскатов грома, но нам ни в коем случае не следует входить туда по своей воле, чтобы не попасть в лапы злодеям.
- Если ты говоришь, что монастырь похож на храм Раскатов грома, не значит ли это, что перед нами священная гора Линшань? Перестань дурачиться и не томи меня.
- Нет, нет! - отвечал Сунь У-кун. - Я ведь несколько раз бывал на священной горе Линшань и хорошо знаю дорогу.
- Ну, пусть даже так, - вмешался Чжу Ба-цзе, - все равно здесь наверняка живут добрые люди.
- Что думать да гадать! - сказал тут Ша-сэн. - Наша дорога пролегает мимо ворот монастыря. Вот мы и посмотрим, что это за монастырь.
- Совершенно верно, - сказал Сунь У-кун. - Ша У-цзин прав.
Танский монах стал подстегивать коня и, когда достиг ворот монастыря, то увидел вывеску, на которой красовались три больших иероглифа: «Храм Раскатов грома». В страхе и смятении он свалился с коня наземь и простерся перед воротами, сердито ворча на Сунь У-куна:
- Ах ты, противная обезьяна! Погибель ты моя! Ведь это храм Раскатов грома, а он вздумал еще потешаться надо мной!
Сунь У-кун услышал его ворчанье и засмеялся:
- Наставник! Не сердись на меня, а лучше взгляни хорошенько еще раз на вывеску. Ведь на ней не три, а четыре иеро - глифа. Как же это ты прочел только три и сразу стал бранить меня?
Танский монах, дрожа всем телом, поднялся на ноги, еще раз взглянул на вывеску и убедился, что на ней в самом деле четыре иероглифа: «Малый храм Раскатов грома».
- Ну и что же? - произнес он. - Пусть малый храм, но и в нем, безусловно, тоже находится Будда. Ведь в священных книгах говорится о трех тысячах Будд, стало быть Будда не находится в одной только стороне: подобно богине Гуаньинь у Южного моря на горе Эмэй и Вэньшу на горе Утай. Это, конечно, монастырь одного из Будд. У древних мудрецов есть такое выражение: «Где Будда, там и его учение». Я думаю, мы можем, откинув страх и сомнение, войти сюда!
- Нет, ни в коем случае! - вскричал Сунь У-кун. - Сюда заходить нельзя. Здесь мало добра, зато много зла. Если что-нибудь с нами случится, не пеняй на меня!
- Ну, пусть даже мы не найдем здесь живого Будды, но ведь его изображение должно быть на своем месте, - продолжал настаивать Танский монах. - Я хочу исполнить свой обет: поклоняться Будде везде, где встретится его обитель. С какой же стати я буду пенять на тебя?
И он велел Чжу Ба-цзе достать рясу, сменил свой головной убор, подпоясался и, приняв осанистый вид, торжественно направился вперед.
В это время в воротах кто-то крикнул:
- Танский монах! Что же ты не идешь, почему медлишь? Ты ведь прибыл сюда из восточных земель поклониться нашему Будде!
Танский монах при этих словах тотчас начал отбивать поклоны. Чжу Ба-цзе встал на колени и тоже бил челом об землю. Ша-сэн вслед за ним повалился на колени, и только один Великий Мудрец Сунь У-кун невозмутимо стоял позади них и, держа коня под уздцы, приводил в порядок поклажу. Путники вступили в монастырь и, когда дошли до вторых ворот, глазам их представился великий дворец Будды Татагаты. Перед входом, внизу, у престола Будды, выстроились рядами пятьсот архатов, три тысячи подвижников, вникших в учение Будды, четыре махарачжи - хранителя Будды, восемь бодисатв, монахини-бикшуни, упаны, упасики, а также бесчисленные толпы премудрых монахов и праведников. Вот уж поистине это зрелище являло собой картину, достойную быть воспетой в стихах:
Благоуханные цветы своею красотой блистают,
А благовещие пары над ними в воздухе витают.
Танский монах, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн так были смущены этим зрелищем, что еле-еле продвигались вперед, на каждом шагу отвешивая поклоны. Так они дошли до священного трона и с поклоном остановились перед ним. Только Сунь У-кун не кланялся.
Вдруг с того места, где находился трон, устроенный в виде цветка лотоса, послышался злой окрик:
- Эй! Сунь У-кун! Ты почему не кланяешься, представ перед Буддой Татагатой?
Сунь У-кун внимательно всмотрелся в того, кто крикнул, и, распознав в нем обманщика, выдававшего себя за Будду, бросил коня и узлы с поклажей и вооружился посохом.
- Ах ты, негодная скотина! - заорал он. - До чего же ты обнаглел? Как посмел ты принять вид Будды и осквернить его чистую добродетель?! Стой! Ни с места!
С этими словами Сунь У-кун стал вращать колесом свой посох и бросился вперед, намереваясь побить обманщика. Но в этот момент в воздухе что-то звякнуло и вниз полетела пара музыкальных тарелок из золота, которые сжали Сунь У-куна с обеих сторон вместе с головой и ногами и захлопнули его. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, придя в смятение, поспешно выхватили один - грабли, другой - волшебный посох, но не успели они и пальцем шевельнуть, как их сразу же окружили плотным кольцом все архаты, приверженцы Будды, премудрые монахи и праведники. Танского монаха тоже схватили, и их всех вместе крепко-накрепко связали толстыми веревками.
Восседавший на троне обманщик оказался царем оборотней, а вся толпа, которая стояла перед его троном, в том числе и архаты, - разными мелкими оборотнями и чертями. После того как пленники были связаны, оборотень принял свой настоящий облик и поволок свои жертвы в заднее помещение, где спрятал их, а Сунь У-куна так и оставил в металлических тарелках. Тарелки были возложены на драгоценный трон Будды и по истечении трех суток находившемуся в них Сунь У-куну суждено было превратиться в сгусток гноя и крови. После этого царь оборотней предполагал посадить учеников Танского монаха в железные решета, сварить их и съесть.
Все эти печальные события описаны в стихах:
Мартышка наша, зоркое созданье,
Сумела ложь от правды отличить
И духов злых в обмане обличить;
Последователь школы созерцанья
Сумел узреть лишь образ золотой,
Пред ним, как пред святыней, преклонился,
Поклоны бил и Чжу Ба-цзе дурной,
Да и Ша-сэн, то видя, соблазнился.
К тому ж он был почти совсем слепой!
А оборотень злой, себе поживу чуя,
В упрямой голове мысль затаил такую;
Природе истинной наперекор пойти,
Монахов с истинного совратить пути
И загубить людей, угодных небу:
Погибель их злодею на потребу.
Недаром же про дьявола толкуют;
«В его ученье правды ни на грош,
Зато коварства много там найдешь!».
Попали странники в беду лихую…
И ты себе такую ж обретешь,
Когда не в те ворота попадешь!
Толпа оборотней стала стеречь Танского монаха и его спутников, спрятанных в заднем помещении. Там же привязали коня. Рясу и головной убор Танского монаха уложили в узел и тоже спрятали вместе с остальными вещами путников. О том, какие еще были введены строгие меры, мы здесь рассказывать не будем.
Вернемся к Сунь У-куну, зажатому тарелками. Его окружал непроницаемый мрак, и он обливался потом от нестерпимой жары. Мечась из стороны в сторону, он не находил выхода и, доведенный до исступления, стал яростно колотить своим посохом куда попало, однако тарелки ни на волос не поддались! Не зная, что придумать, Сунь У-кун решил пробить тарелки и бросился на их стенки всем своим телом; затем он прочитал заклинание и сразу же вырос в вышину на тысячу с лишним чжан. Но, о чудо! Тарелки соответственно увеличились и нисколько не разжались. Даже луч света не проникал сквозь них. Тогда Сунь У-кун снова прочел заклинание и уменьшился до размеров горчичного зернышка, однако тарелки соответственно уменьшились, и снова никакого просвета в них не оказалось. Сунь У-кун взял свой железный посох, дунул на него и воскликнул: «Изменись!» Посох сразу же превратился в шест, похожий на древко с перекладиной, как для хоругвей. Сунь У-кун раздвинул шестом стенки тарелок, а затем нащупал на затылке самые длинные волоски, выдернул два и крикнул: «Изменись!» И волосы превратились в сверло с пятью лепестками, напоминающими цветок сливы. Сунь У-кун приладил сверло к посоху и начал сверлить, вращая более тысячи раз. Раздался скрежет, но ничего не получилось, ни малейшего углубления. Сунь У-кун заволновался, но все же еще раз прочел заклинание:
- Аньлань! О мир невозмутимого покоя Будды! Цянь-юань-хэн-ли-чжэнь.
Сразу же снаружи послышались голоса повелителей духов пяти стран света, духов-служителей Лю-дина и Лю-цзя и восемнадцати духов-хранителей кумирен и пагод.
- Великий Мудрец! - разом воскликнули все духи-небожители. - Мы давно уже здесь: защищаем твоего наставника и не допустим, чтобы дьявол-оборотень причинил ему вред. Зачем ты вызвал нас к себе?
- Мой наставник не послушал меня, - ответил Сунь У-кун, - и если даже его лишат жизни, я о нем не пожалею! А вас я прошу как можно скорей разнять эти тарелки, освободить меня, и тогда мы решим, как действовать дальше. Здесь у меня совсем темно, свет не проникает, я задыхаюсь от жары. Так и умереть недолго!
Все духи взялись за тарелки, но тарелки будто срослись вместе, и их нельзя было разнять ни на волосок. Тогда Златоглавый дух крикнул Сунь У-куну:
- Великий Мудрец! Эти тарелки волшебные. Они словно срослись, и мы не в силах разжать их!
- Да я уже пускал в ход все свое волшебство: ничего не вышло, - отозвался Сунь У-кун.
Златоглавый дух, услышав эти слова, тотчас велел духу Лю-дин взять под защиту Танского монаха, а Лю-цзя - сторожить тарелки. Духам - хранителям кумирен он приказал вести разведку, а сам вознесся на благодатном луче к Южным небесным воротам. Не дожидаясь, пока его позовут, он вошел прямо во дворец Чудотворного неба и распростерся ниц перед Нефритовым императором, докладывая ему:
- О владыка всех владык. Я - повелитель духов всех пяти стран света, вникающих в явления природы, взываю к тебе. Известный тебе Великий Мудрец, равный небу, Сунь У-кун, которому поручено охранять Танского монаха в его паломничестве за священными книгами, проводил своего учителя через гору, на которой стоит монастырь под названием малый храм Раскатов грома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79