Парень в черкеске поймал кисть возлюбленной и легонько пожал ее, этого хватило, чтобы обоих пробрала дрожь, приковавшая языки к деснам. Девушка опомнилась первой, завернув за ухо светлую прядь волос, потащила руку к себе, ее пальцы скользнули по ладони молодого человека, ухватились за тонкий поясок на собственной узкой талии. Ручей мурлыкал у ног, стараясь унять их возбуждение, ноздри щекотал сладковатый запах цветов, но потуги природы оказались напрасными, чувства не угасали, наоборот, они разгорались все ярче.
– Айсет, я не в силах откладывать дальше наш с тобой побег,– переступил с ноги на ногу парень.
Он сказал это с придыханиями и по-татарски. Видимо, проблема назрела давно.
– Наши встречи могут продолжаться всю жизнь, а мы так и останемся знакомыми.
– Подождем еще немного, Панкрат, у брата Мусы уже родился сын, средняя сестра вышла замуж, теперь моя очередь решать свою судьбу.
– Но у нас все равно один выход. Твои родственники не позволят тебе выйти замуж за меня, а мои будут против свадьбы с тобой.
– Ты не совсем прав. У нас даже одного выхода нет, – вздохнула девушка.
Она тоже знала немного по-русски и в знак уважения пыталась включать в свою речь русские слова. Вот и сейчас она перешла на язык возлюбленного, заодно стараясь обратить его внимание на важные новости.
– Недавно брат намекнул своему другу о какой-то кровной мести, я подслушала разговор, но ничего не поняла.
– Вот видишь, снова между нами встанут наши родственники. – Панкрат как бы пропустил мимо ушей самую суть ее известия.
– Камни преткновения вокруг нас давно, мне скоро шестнадцать лет, к матери уже год как засылают сватов. Я говорила тебе, что один из женихов с каменным лбом и короткими ногами, похожий на кусок скалы, предупредил, что если я не выйду за него замуж, то он зарежет меня, а потом вырежет всю семью. Я знаю, что за такие угрозы Муса убьет его первым, он на это способен, а я устала придумывать причины отказа.
– Айсет, выдумками делу не поможешь, наступит день, когда ты будешь обязана дать согласие на свадьбу, иначе от тебя отвернутся все. Таков закон горцев, нарушать который никто не имеет права.
Панкрат крепче сжал рукоять кинжала, он понимал, что если сейчас не уговорит девушку убежать с ним, то их любовный союз перерастет во вражду. И тогда не будет врагов злее и мстительнее, нежели двое недавних возлюбленных. Тем более что она не знала правды о своей семье, о родном брате, от рождения повязанном кровной местью за убийство их деда и мужа с сестрами матери. Видимо, девушку в серьезные дела не посвящали. Если об этом сказать, то большие чувства разобьются о камни глиняным горшком.
– Айсет, я предлагаю тебе руку и сердце. Если ты дашь согласие стать моей женой, то мы тут же перейдем реку.
– Разве девушек в таких случаях спрашивают? – усмехнулась горянка. – Их просто крадут, а потом показывают родителям уже обесчещенными.
– Значит, ты не против? – воспрянул духом Панкрат.
– С первой нашей встречи я не желаю видеть ни одного мужчины, кроме тебя. Но дай немного времени, я должна решиться ослушаться воли семьи.
– Сколько дней ты будешь думать?
Девушка закусила губу. Хотя день был ясным и солнечные лучи насквозь прожигали тонкую материю платья, всю ее фигурку пронизывала крупная дрожь. Светло-русые густые волосы были по-девичьи заплетены в толстые косы, концами достающими до бедер, на голове белел легкий шелковый платок, а на ногах матово отливали чувяки, сшитые из мягкой выделанной кожи, надетые на разноцветные носки. В руках она держала старинный узкогорлый медный кувшин, украшенный по бокам кубачинской чеканкой.
Наконец Айсет глубоко вздохнула и подняла глаза на своего избранника.
– Завтра на этом месте в это же время я дам тебе окончательный ответ, – тихо сказала она. – А теперь уходи, иначе нас могут увидеть.
– Я приду, Айсет, – снимая напряжение с приподнятых плеч, переступил с ноги на ногу казак. – Я люблю тебя, как солнце любит землю, как луна гладит воды реки и как звезды не могут жить друг без друга.
– Я тоже тоскую по тебе и с нетерпением жду наступления нового дня, чтобы бежать к ручью за водой, – призналась девушка. – Я еще не встречала мужчины, достойней тебя.
Между двумя молодыми людьми подобно ручью потекли светлые чувства. И никто не волен был войти в него, чтобы прикоснуться к этому таинству природы, только царица всего земного могла изменить русло. Всего лишь русло, но поменять вкуса даже природа была не в силах. В этот момент в лесу перед скалами послышались звуки шагов, кто-то направлялся к водопаду по тропинке между деревьями. Со стороны маленькой чинаровой рощи донеслось собачье повизгивание, там поднялась в воздух стая фазанов, худых после весенних игр.
– Уходи, любимый, завтра я буду ждать тебя здесь, – испуганно вскинулась горянка, и на пылающем лице ее тревожно вздрогнули ресницами выразительные глаза.

Глава четырнадцатая

Панкрат поправил папаху и в неслышном прыжке одолел протоку, скоро его широкоплечая фигура скрылась в зелени кустов, лишь гибкие ветки подрагивали в такт кошачьим шагам. Казак торопился к берегу реки, нужно было успеть переплыть ее за время намаза, пятикратно совершаемого правоверными в честь Аллаха в течение одного дня. В остальное время за берегами следили десятки глаз с обеих сторон. Он почти добрался до заводи, поросшей камышом, оставалось перебежать саженей десять открытого пространства, чтобы раздеться и войти в воду, когда за спиной раздался треск ломаемых сучьев. Кто-то большой и сильный гнался за ним, не разбирая дороги.
Пускаться вплавь Панкрату показалось опасным, он спрятался за корявым стволом карагача и выдернул из-за спины пистолет с изогнутой ручкой и многогранным дулом с мушкой на конце. Это был подарок отца, привезенный когда-то из Парижа. Отведя курок назад, урядник припал на одно колено, всмотрелся в чащобу.
Треск приближался, незнакомец рвался к реке, не соблюдая осторожности, и когда он вылетел на прибрежный откос, казак испытал чувства охотника, взявшего на прицел крупную дичь. В двух саженях от него переводил дух мускулистый чеченец с крашеной бородой, усами и ногтями, который набивался в женихи к Айсет.
Девушка при встречах так живо описывала его, что ошибиться было невозможно – мощное туловище на толстых коротких ногах покачивалось с боку на бок, длинные сильные руки будто приготовились кого-то хватать, узкий лоб и чугунный затылок дополняли угрюмую картину. Шеи у этого человека почти не было, она ушла в покатые плечи, в ладонях он сжимал старинное ружье с кремневым запалом.
Панкрат прикинул, что пороху на полку соперник еще не насыпал, иначе тот распылился бы по тропе во время погони, значит, у него имелось первоначальное преимущество. К тому же абрек стоял к нему спиной, подставляя ее под удар.
Долго раздумывать не имело смысла, ко всему, вдали снова послышался нетерпеливый собачий лай. Могло статься, что пес отстал от хозяина, увлекшись погоней за какой-то дичью, и сейчас разыскивал его по следам.
– Эй, ночхой, повернись ко мне лицом, – по-татарски сказал Панкрат.
Как и все терские, гребенские и сунженские казаки, поселившиеся на Кавказе с незапамятных времен, он знал местные языки не хуже родного русского. Недаром только это обстоятельство да еще сила духа отличали вольных русских людей от кавказцев. Женщины в станицах по-москальски повязывали лишь головные платки, остальное – одежда, повадки, весь уклад жизни – было заимствовано у горцев.
Абрек развернулся, зашарил глазами по стволам деревьев с кустарником, пальцы его не переставая раздергивали мешочек с порохом, но казака, подавшего голос, он по-прежнему не замечал. Панкрат окликнул преследователя еще раз, он звал его по одной причине – тот был соперником, значит, имел право на честный поединок. Он подождал, пока противник зарядит ружье.
– Где ты прячешься, гяур, – чеченец наконец настроил ружье, в поисках цели поводил дулом по зарослям. – Выходи, поговорим по-мужски.
– Здесь я, медвежий выпестыш, не туда смотришь.
Казак вышел из-за карагача и, не опуская пистолета, сделал пару шагов навстречу сопернику. Тут же последовал выстрел, пуля чиркнула по щеке Панкрата, оставив на ней длинный след. Он присел, но в следующий момент трезвая мысль принудила его напружиниться. Больше чеченцу палить было не из чего, да он и сам это понимал, выдергивая из ножен турецкую саблю.
– Неверный гяур, я разрублю тебя на куски, как паршивого барана, – оскаливая зубы, брызнул он белой пеной. – Ты был у ручья, ты посмел разговаривать с моей невестой.
– Да, с прекрасной Айсет беседовал я, – не нашел нужным отпираться казак. Он смахнул рукавом черкески кровь с лица и добавил с нотами превосходства в голосе: – Завтра я переправлю любимую девушку на левый берег, и она станет моей женой.
– Этого не будет никогда!
Абрек прыгнул вперед, он был похож на медведя, поднявшегося на задние лапы, сабля в мощных руках казалась игрушечной, она полосовала воздух, отпечатывая в нем ослепительные высверки. Казак не стал дожидаться, пока его разделают на шашлык как безропотное животное. Вскинув пистолет, он нажал на курок. Но Аллах, как перед этим и христианский Бог, тоже был на стороне своего, или счел, что оба претендента имели на невесту равные права, потому что пуля лишь содрала кожу с обритого виска чеченца, прибавив ему бешенства.
Рев раненого зверя огласил окрестности, противник рванулся к Панкрату, занося саблю над головой, тот едва увернулся от удара, успев подставить шашку. А чеченец уже накапливал силы для нового броска, упорно приближаясь к Панкрату, он закрутил оружие в невероятной карусели. Умения у него было не отнять, впрочем, искусством джигитовки владели почти все кавказские воины. Когда до казака осталась пара шагов, незадачливый жених вдруг сунулся ему навстречу, пытаясь острием дотянуться до горла.
Панкрат куницей шмыгнул в бок, принудив противника полоснуть саблей по стволу карагача, а сам моментально принял боевую стойку. Он собрался с маху раскроить тяжелый затылок, но тут же отпрянул назад. Казак не ожидал такой прыти от соперника, с разворота пустившего оружие плашмя, намереваясь пройтись поперек его туловища. Снова оба поединщика затанцевали друг перед другом в смертельном танце, норовя подловить момент, чтобы подсечь врага наверняка.
Панкрат понимал, что стоит джигиту подобраться к нему вплотную, и бой можно будет считать законченным, такой силы ударов он не встречал ни у кого. Он попытался собраться с мыслями, но этого не получалось, противник не давал возможности принять верное решение, принуждая лишь защищаться. Будоража лесную чащобу грозным рычанием, он напирал разъяренным зверем.
И вдруг отдушина высветилась, она была связана с воспоминаниями отца о войне. Панкрат отвлек внимание соперника ложным выпадом, выхватил из ножен кинжал и метнул его в грудь абрека. Этот прием в здешних местах был неизвестен, чеченцы, как и казаки, им никогда не пользовались, предпочитая применять клинки не как метательные снаряды, а прямо по назначению.
Это было поразительно, но чеченец и здесь сумел среагировать, отбив кинжал кривым лезвием. И все-таки он не рассчитал, от неловкого движения рукоятка сабли вывернулась из пальцев, и оба клинка упали на землю. Казак рванулся вперед, чтобы нанести завершающий удар, заметив, что рука разбойника метнулась к ножнам на поясе, он с лету полоснул по ней. Широкая ладонь замерла на костяной ручке кинжала, уцепившись за нее железной хваткой. Чеченец вскинул обрубок кисти и издал душераздирающий вопль, от которого по телу Панкрата забегали мурашки. Чтобы прекратить надсадный вой, он воткнул острие шашки под газыри на черкеске соперника и провернул лезвие в ране.
– Гяу-ур-р… я ненавижу тебя, – прохрипел умирающий, не сводя раскаленного взгляда с казака. – За меня отомстят.
Абрек наклонился набок, его глаза утратили живой блеск, выставив вперед кровоточащий обрубок, он упал под корни карагача. Но даже мертвым он казался огромным медведем, готовым вновь выпустить наточенные когти.
Панкрат подобрал свой кинжал и повернулся лицом к тропе, от которой доносился быстро приближающийся собачий лай со злобными нотами в нем. Поединок нельзя было считать законченным, он продолжался предсмертной угрозой поверженного врага. Но мрачное намерение пса не испугало казака, ему не хотелось лишний раз орошать шашку кровью, но другого выхода не было, потому что чеченские волкодавы, стерегущие отары овец, были копией своих хозяев. Они разрывали на куски любое живое существо, посягнувшее на их свободу или территорию, редко прислушиваясь даже к окрикам чабанов.
Вот и сейчас лохматый кобель ростом с годовалого теленка с разбега взметнулся в воздух, целясь оскаленной пастью под подбородок человека. Под собранным в гармошку черным носом клацнули острые клыки, зверь на лету подвернул рыластую морду, норовя покрепче вцепиться в горло человеку. Он забыл про свои сильные передние лапы, одним ударом сбивавшие жертву с ног.
Панкрат всадил кинжал как раз между ними, ощутил, как затрепетала жизнь на острие клинка, как принялась собираться она в воспаленную точку, от которой даже ручка булатного оружия показалась горячей. Пес рыкнул смертельно раненным барсом, соскользнул с лезвия под ноги казаку и забился в конвульсиях.
Молодой урядник перевел дыхание, прислушался к лесным шорохам, к шелесту листвы на деревьях, но кроме этих шумов больше ничего не было слышно. Скорее всего, салаты – намазы, во время совершения которых правоверные казаки на кордонах тоже приступали к обильной трапезе с добрыми порциями чихиря, еще не закончились, и путь на другую сторону Терека по-прежнему был свободен.
Панкрат не стал по обыкновению заметать следы, ему показалось, что после тяжелого поединка дотащить до реки два огромных трупа, чтобы пустить их по течению, было бы не под силу даже былинному казаку Мингалю. Перейдя открытое пространство до поросшей осокой заводи, он разделся, собрал одежду в узел, поднял его над головой и вошел в воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47