Стремительные птицы то и дело норовили перебежать широкий грунтовой тракт.

Глава десятая

Сначала на пути вырос армянский Нахичеван, сложенный из саманного кирпича, с похожими на турок жителями в длинных кафтанах, пузыристых шароварах и мягких чувяках с загнутыми кверху носами. Во дворах ревели ослы, через заборы перевешивались ветви со спелыми абрикосами, грушами и виноградом. Потом запестрели деревянные домики ростовской окраины, утопающие в запахах цветов, перезрелых фруктов и того аромата, который пропитывает южного человека на всю жизнь.
Софи втягивала этот запах, она старалась наполниться им, чтобы не отличаться от местных жителей. Дарган с улыбкой наблюдал за ней, он радовался тому, что его спутница отвлеклась от тяжких дум.
Завернув кабардинца с центральной Большой Садовой улицы на проспект Большой, он повел табун лошадей по направлению к городскому рынку, пришла пора пополнить запасы овса и продуктов для себя. Взору путешественников открылся собор Александра Невского с массивными стенами и монументальными входами с иконами над ними. Он был построен в виде четырех квадратных башен с луковкой над каждой, посередине соединенных одной крышей с большой маковкой, покрытой золотом. Картина была столь величественной, что Софи привстала в стременах, из ее груди вырвался изумленный возглас, и она устремилась вперед.
– О, базилик!… Среди степей… Откуда, кто?…
– Софьюшка, лувры с нотр дамами громоздятся не только в Париже, но и у нас есть на что посмотреть, – с гордостью сказал Дарган, снял папаху, перекрестился, а затем продолжил: – Видишь, красота какая, на века построенная.
– Ви, месье д'Арган, – не отрывая глаз от церкви, согласилась спутница. – Я хочу туда.
– Обязательно зайдем. Заповеди Христовы казаки блюдут свято.
На площади перед собором толпился разноликий народ, были здесь крещеные татары, хохлы, и вообще люди неизвестно какой национальности, принявшие православную веру, истово отбивавшие поклоны и целовавшие руки выходившим на улицу попам. Иногда внешностью они были похожи на пиратов или бродячих цыган с длинными волосами, с серебряными серьгами в одном ухе.
Подогнав лошадей к коновязям, Дарган закрутил уздечки вокруг бревна, на морды коней навесил торбы с остатками овса.
– Пойдем, Софьюшка, теперь не грех попросить у Бога и за себя, – тронул он спутницу за локоть. – Земля началась нашенская, и порядки тут тоже свои, вольные.
Они вошли под прохладные своды, осенив себя крестами, осмотрелись вокруг. Под куполом наблюдал за человеческой суетой седобородый Господь Вседержитель, окруженный ангелами, ниже расположились картины на библейские темы, затем шли изображения святых, и уже на стенах висели большие и маленькие иконы с зажженными перед ними лампадами. Сизоватый дымок струйками поднимался к потолку, сливаясь в призрачную синеватую твердь, отчего казалось, что Господь смотрит как бы из небытия. На клиросе бормотали молитвы священники, им подпевал церковный хор, голоса заполняли церковь, успокаивая нервы.
Софи сложила руки перед грудью и мысленно начала повторять молитвы на своем языке, она понимала, что Бог един и нет разницы, на каком наречии просить его о снисхождении, тем более что и церковь заполняли люди разных национальностей – приход был открыт для всех. Женщина перестала замечать все вокруг, она чувствовала, что молитвы доходят до Господа, что он внемлет ее устам и понимает ее.
Это продолжалось до тех пор, пока кто-то не тронул ее за плечо. Софи вскинула ресницы и увидела возлюбленного с папахой в руках, на лице его лежала печать умиротворения, складки разгладились, глаза светились любовью. Он словно помолодел сразу на несколько лет. Она вынула из небольшой сумочки купюру, опустила ее в прорезь церковной копилки и пошла к выходу.

На городском базаре толпился самый разный народ, это был не горластый и нахрапистый московский рынок, здесь явно ощущалось дыхание близкой Азии и недалекого Кавказа. Торговцы мягкими голосами расхваливали товар, уговаривая посетителей купить его только у них, они предлагали фрукты, огромные куски дынь или тыквы, протягивали деревянные ложки, наполненные медом. Горожане переходили от одного прилавка к другому, пробуя все подряд и лишь в конце решаясь на копеечную покупку.
Софи тут же переняла эту особенность, она пристроилась к медленно текущей очереди, отламывая, отщипывая, втягивая в себя дары щедрого края. Дарган плелся позади с дорожной сумкой, на дне которой лежала единственная селедка, купленная у лавочника. Гордому казаку выступать в подобной роли еще никогда не приходилось. Наконец спутница повернула к нему сытые глаза, разлепила измазанные ягодами губы.
– Надо набрать продуктов, – сказала она, озабоченно прикусила нижнюю губу и показала пальцем на начало рядов. – Там дешево.
– Пойдем туда, – вздохнул Дарган.
Когда собрались идти назад, он заметил парнишку лет пятнадцати, вьюном крутнувшегося возле жены, но значения этому не придал. Он отвык от обыкновенной жизни, когда все вопросы следовало решать самому, в том числе и ходить на рынки. В Европе и в России чаще встречались разбойники с больших дорог, нежели обыкновенные воришки. Вспомнил он о пареньке лишь тогда, когда Софи, отобравшая кучу овощей и фруктов, уставилась на него круглыми от удивления зрачками.
– Ларжан пропал? – опередил он ее с недоуменным восклицанием.
– Нет ларжан, – развела она руками. – Я прятала деньги в сумочке.
– А надо было держать в руках, тогда целее были бы.
Дарган вынул из кармана штанов купюру, передал ее жене и прощупал толпу внимательным взглядом, но рассмотреть что-либо не представлялось возможным. От главного входа народ волнами растекался по базарной площади и такими же волнами выплескивался с нее на другом конце. Но ему повезло. За прилавками высились ряды навесов с гроздьями сушеной рыбы под ними, парнишка, который крутился возле спутницы, облокотился на одну из стоек, на лице его лежало явное довольство. Вокруг шмыгала носами ватага таких же оборванцев.
Дарган лавировал между людьми, он решил зайти с тылу, чтобы поймать паршивца за шиворот. Очередной людской водоворот закрутил его на месте, а когда он выбрался на свободное пространство, мальчишка куда-то исчез. Кудлатая голова воришки мелькнула уже возле выхода с рынка. Надо было спешить, потому что затеряться в ростовских улочках не составляло труда, тем более под крутым склоном, на берегу реки Дон, где громоздились хаотично построенные портовые склады с ватагами грузчиков между ними.
Казак заработал локтями, человеческая масса сдавила его, понесла к выходу, не давая возможности пошевелиться. Ему показалось, что кто-то потерся рукой о полу черкески, ощущение было мимолетным, не вызвавшим подозрений. Даргана вытеснили за деревянные ворота, где стояли мастерские ремесленного люда – лудильщиков, точильщиков, скорняков. Не заметив парнишки нигде, казак с досадой сплюнул. Нужно было возвращаться назад.
Спутницу он оставлял на другом конце базара и, чтобы не толкаться понапрасну, решил обойти его вокруг. Ряды телег, таратаек с бричками и пролетками запрудили пространство, возницы спали, набросив на головы покрывала, лошади хрумтели овсом и клевером. Везде соблюдались чистота и порядок, дворники набрасывались на свежие кучи навоза, не давая растаскивать его подошвами по площади. У церковки собралось много народа, рядом, у коновязи, переминались оседланные лошади. Дарган разглядел кабардинцев темной масти, которых предпочитали терские казаки, и завернул на церковный двор. В это время из храма, на ходу надевая папахи, стали выходить чубатые молодцы в черкесках и при кинжалах.
– Здорово дневали, братья-казаки, – подался он к ним. – Откуда путь держите?
– Будь здрав, брат, – окружили его станичники. – Мы из Шелковской, едем в Санкт-Петербург нести службу при дворе Его Императорского Величества. А ты кто таков?
– Я из Стодеревской, с войны возвращаюсь.
– Герой, – послышались громкие голоса, казаки подхватили Даргана, начали подбрасывать его в воздух. – Качать героя! Слава, слава, слава!
Это были подросшие сыновья казаков, несших службу по Кизлярско-Моздокской линии, а потом воевавших с наполеоновскими полками. Линия продолжалась Кубано-Черноморской, протянувшейся между Каспийским и Черным морями. На ней казаки селились по левому берегу Терека, охраняя окраину империи от набегов татар, чеченцев и турок, приходивших с враждебного правого берега.
Дарган вырвался из объятий, ему не терпелось расспросить о домашних делах. Молодежь старалась дотронуться до него рукой, потрогать Георгиевские кресты.
– Ух ты, целых три, – восклицали они. – И медали еще, да серебряные.
– Герой!
– С наших краев, терской казак.
– Что нового в станицах, братья? – наконец сумел вставить слово и Дарган. – Почитай, два года не был в родных местах.
– Все то же, дядюка Дарган, турка грозится, абреки чеченские с дагестанскими не дремлют, – за всех ответил старший отряда, урядник с едва пробившимися усами. – Народу убавилось, много казаков погибло на войне, да царь призвал в новое пополнение.
– В нашей и в Стодеревской мужчин повыбивало едва не через дом, хозяек забросали похоронными цидулами. В Червленой такая же история.
– Тревожно стало.
– Не впервой, переживем, – тряхнул плечами Дарган, и в воздухе завис мелодичный звон от наград. – На то мы и казаки.
– А ни то, – сразу расправили груди станичники. – Дядюка Дарган, испей-ка чихиря с прошлогоднего урожая, настоялся в самый раз.
Кто-то сбегал за полным вина бурдюком, кто-то сунул в руки чапуру на восемь стаканов. Пальцы сложились в щепоти, замелькали перед лицами казаков, сотворяя крестные знамения. Раздалось дружное гудение:
– Отцу и Сыну… Отцу и Сыну…
Виноградное сухое вино оросило глотку, наполнило силой. Стало легко и свободно, будто долгий путь к родному дому взяли и отрубили, как хвост у ящерицы. Хорунжий заломил папаху на затылок, махнул широким рукавом черкески.
– Эх, братья-казаки, неужто добрался!
– Чуток осталось, дядюка Дарган, заедешь до наших, передавай приветы.
– О как, а до этого все я просил…
Софи ждала мужа у главных ворот рынка, прижимая к груди небольшую сумочку, у ног ее стояла дорожная саква, наполовину заполненная продуктами. Окинув казака пристальным взглядом, она сдула с губ тонкую прядь волос и спросила:
– Месье д'Арган, ты ходил в кабак?
– О чем ты, Софьюшка, какой кабак, когда земляки объявились, – приобнял он ее за талию. – Господь станичников послал, погутарили малость, выпили, не без того.
– Очень хорошо, если станичники, – успокоилась женщина. – Я уже думала, что ноги повели тебя в шинок.
– О жизни вспомнили, о родных поговорили, – не слушая ее, улыбался Дарган. – Забыл я все, как корова языком слизала, а теперь на душе радость и успокоение. Домой возвращаемся, милая.
– О, домой! – грустно улыбнулась она и сразу взяла себя в руки. – Коням надо корм, продукты еще купить.
– А ты разве не скупилась? – тряхнул чубом казак. – Я тебе деньги оставлял.
– Нет денег, я кофту взяла и платье.
Спутница выдернула из сумки вещи, прикинула их на себя. В нарядах местных модниц она смотрелась как настоящая казачка. Дарган с удовольствием повертел женщину в разные стороны и подумал, что ей к лицу будут и цыганские сережки, и перстенек с камушком, которыми на станичной площади любили похвастаться скурехи. Драгоценностей они везут немало, можно выбрать хоть цепочку на шею, хоть браслет на запястье.
– На это денег не жалко, – откидывая полу черкески, полез он в карман штанов. – Ты правильно поступила, что решила навести казацкий фасон, быстрее за свою примут.
Дарган долго шарил по просторному карману, в который раз прощупывая все закоулки, улыбка на его лице улетучивалась, уступая место растерянности. Он специально не разменивал бумажные деньги на серебряные монеты, иначе они протерли бы материю до дыр. Наконец казак с недоумением уставился на собеседницу.
– Нет ларжан? – на сей раз она опередила его с восклицанием.
– Были же ассигнации, – Дарган развел руками в стороны. – Сам запихивал, когда на базар собрались.
– Я тоже в сумочку запихивала, – сдерживая приступы смеха, призналась спутница.
Дарган недобро покосился вокруг, но людская толпа равнодушно текла мимо. Он сплюнул, растер плевок подошвой сапога и подумал, что хоть Ростов и расположен на Земле Войска Донского, а все же город этот не казачий, а купеческий с воровскими замашками. За подобное в Новочеркасске, например, или в Стодеревской на станичном кругу шкуру бы спустили. Одно слово – большой и сытый российский лабаз. Проводив раскаленным взглядом ватагу оборванцев, он подхватил полупустую сумку и под хитроватые усмешки спутницы заспешил к лошадям, оставленным под присмотром дворника. Украденных денег было жалко, но оставшихся хватало на все с лихвой.

До границы с землями Кубанского войска всадники добрались за два дня, дальше путь пролегал через станицы, основанные запорожскими сечевиками, изгнанными сначала Петром Первым, затем Екатериной Второй из старой и новой Сечи. Если у донских казаков курени из-за разливов Дона по большей части строились на сваях, а на уровне второго этажа их опоясывали галереи, называемые на местном диалекте галдареями, подсмотренные у турков, то кубанцы жили в саманных мазанках с глиняными полами, похожих на украинские хатки. Но встречались и настоящие дворцы, не уступающие султанским, с искусно расписанными окнами, с широкими подворьями. В них жили казаки зажиточные, объединяли которых с остальными вольными людьми лишь вислые хохляцкие усы да длинные волосяные хвосты посередине обритых голов.
По шляхам разъезжали патрули, состоящие из нескольких всадников при кривых турецких саблях и при пиках, на въездах в населенные пункты стояли посты. Казалось бы, все опасности остались позади – это была не безликая Россия, контролируемая крепостным сермяжным усердием, имеющим привычку взрываться мужицкими бунтами, а населенный воинами край.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47