– Проигрался, пропился. Да, было дело, а теперь в этом домике век доживаем.
– А дети у вас есть? – как бы между прочим поинтересовался Дарган.
Он ехал в Новгород с намерением вернуть сокровища их владельцу, но теперь возникли сомнения в том, стоит ли это делать.
– Дети чуть ли не по миру пошли. Один на базаре торговлей занимается, а второй в Нарве толмачеством с немецкого промышляет, – мужчина откинул волосы со лба, разоткровенничался: – Мы бы поднялись, да супостаты выгребли из подмосковного имения фамильные драгоценности. Вот и живем по-мещански!… А ведь еще Иван Грозный произвел нашего пращура в княжеский титул.
– А сейчас вы не пьете? – Дарган пристально всмотрелся в худощавое лицо собеседника.
– С этой бедой я справился сам, – тоже присматриваясь к путникам, ответил тот с твердыми нотами в голосе.
– Тогда у нас к вам дело.
На крыльцо вышла миловидная, хорошо одетая женщина в кокошнике, из-под подола ее длинного платья выглядывали носки праздничных сафьяновых туфель. Всем своим видом она как бы старалась показать, что дух древнего рода умирать в этой семье не торопится. Оглянувшись на хозяйку, мужчина вскинул окладистую бороду и сказал:
– Серьезные дела на улице не решаются, пожалуйте в наши хоромы, дорогие путники.
Они сидели в уютной горнице на дубовых стульях за дубовым столом, возле печки возилась хозяйка, так и не переодевшаяся во что попроще. Большие глиняные тарелки с дымящимися щами и кусками мяса одна за другой появлялись перед гостями, рядом ложились черные ломти хлеба и деревянные ложки с разноцветным орнаментом. От вкусного варева путников прошиб обильный пот, Софи наворачивала еду за обе щеки. Глядя на нее, Дарган улыбался своим мыслям, уверенность сквозила в каждом его движении.
Наконец с едой было покончено, и потекла неторопливая беседа о том о сем. Хозяин, несмотря на постигшее его несчастье, здравого смысла и любопытства нисколько не потерял, его интересовали подробности битвы за Париж, нынешний уклад жизни французов.
– Бывал и я в столице Европы, – сказал он. – Дома и дворцы там сплошь из розового туфа. Еще юнцом батюшка посылал учиться разным премудростям в ихней Сорбонне. Мода такая пошла со времен Петра Великого – и говорить, и делать все по-французски, – разоткровенничался он. – Хорошо, конечно, но сия метода для России не подходит. Если вдруг допустить, что французы нас одолели бы, то через сотню лет они стали бы одинаковыми с нами. Чужеземной плетью нашего обуха не перешибешь, русский дух войнами да игом закален. – Собеседник хитро прищурил глаза. – Зато с делами житейскими они, может, еще лучше нашего управились бы, неисповедимы пути человечьи, особенно при чужом добре.
– Да и мне понравилось их бережное отношение к хозяйству. Я бы и у нас доверил им какое-нито занятие, – привалившись спиной к гладким бревнам стены, высказал свое мнение Дарган. – Но жить там я бы не стал – кругом одни камни.
– В том-то и дело, что взгляд наш ничем не ограничен, отсюда все наши беды.
– Ви говорить по-французски? – спросила у хозяина Софи, молчавшая до сей поры.
– Ви, мадам, – встрепенулся тот, переходя на ее родной язык. – Я сразу догадался, что вы парижанка, у нас таких… стройных не сыщешь.
– Мерси боку за комплимент, да, я из Парижа. И все-таки, если зрение раскрепостить, то можно увидеть Бога. Не так ли?
– Истинная правда, потому Русь и зовется святой. Но одновременно можно не узреть вообще ничего, потому что мир сам по себе противоречив.
– Согласна, философия штука – прекрасная, когда за спиной нет никаких забот. Но, пардон, я хотела бы уяснить для себя еще один вопрос, – пряча улыбку, потеребила в руках платочек Софи. Она поняла, о чем намекнул собеседник. – Со своим мужем я еду жить на его родину, в станицу на Кавказе.
– Это очень далеко, – поцокал языком собеседник. – И места там, простите, совсем дикие.
– Я буду благодарна, если вы прямо ответите на вопрос: Россия – это страна разбойников?
– Почему вы так решили?
– За дорогу нас уже несколько раз пытались ограбить.
– Разве во Франции было не так?
– Там было… по-другому.
– У вас шпаги, у нас – дреколье. Вот и вся разница. Вы сказали, что торопитесь на родину мужа, – хозяин прямо посмотрел в глаза собеседнице. – На первых порах вам будет очень трудно.
– А потом?
– Со временем вы подпадете под влияние местных обычаев и примете их или вернетесь назад.
Заметив, что на лицо спутницы упала тень озабоченности, Дарган вытащил из-под стола брошенную под ноги дорожную сумку, развязал тесемки.
– Я уже говорил, что у нас к вам дело, – взглянул он на хозяина дома.
– Весьма любопытно, – встрепенулся тот, разворачиваясь к нему. – Какое же?
Дарган освободил ларец от мешковины, поставил его на середину столешницы и заметил, как округлились глаза у собеседника, а в уголках век начали собираться слезы.
– Дарьюшка, посмотри, – после долгого молчания позвал он. – Господь оказался милостив и к нам, он решил нас простить за наши прегрешения.
За спиной мужчины раздался придушенный возглас, хозяйка застыла с прижатыми к груди ладонями, она словно увидела сон наяву. В горнице повисла тишина, нарушаемая лишь пением птиц за окнами, никто из присутствующих не решался первым прикоснуться к шкатулке. Дарган потому, что миссию свою посчитал выполненной, хозяева же опасались увидеть один только воздух внутри этого символа былого величия.
– Открой, – с придыханием попросила женщина своего супруга.
Тот неловко потянулся к ларцу, пробежался пальцами по крышке с уголками, окованными медью. Потом вдруг встал, прошел к старинному шкафу с посудой, вытащил из китайской фарфоровой кружки небольшой ключик.
– Замочек поломал я, когда наткнулся на шкатулку, – упредил мужчину Дарган. – Надо же было посмотреть, что там внутри.
– Без сомнений, иначе вы бы нас не нашли, – согласился Скаргин. – Там должна лежать грамотка с печатями.
– Я оставил все как было.
Дарган сказал о том, что иностранные монеты он из шкатулки выбрал и жена успешно их продала, ведь среди других сокровищ они смотрелись чужеродными. Меж тем хозяин все-таки поковырялся зачем-то ключом в замочке и только потом открыл крышку. Скаргины припали к содержимому шкатулки, выкладывая на столешницу изделие за изделием. Когда последняя из вещей заняла свое место, хозяин дома вытер вспотевший лоб и слепым взором уставился на Даргана.
– Это фамильные сокровища князей Скаргиных, ведущих род свой от столбового боярина Скарги. Вот грамота, которая подтверждает сказанное мною, их прямым потомком, – он поднял со дна ларца древнюю бумагу, развернул ее перед собой. – Все драгоценности до единой в целости и сохранности. Сударь, вы имеете право требовать от меня что угодно, я навеки ваш раб.
– Ничего нам не надо, – расслабленно улыбнулся Дарган. – Дай Бог, чтобы больше в Россию никогда не приходили такие гости, жадные до нашего добра.
Его собеседник, вновь обретший сокровища и почву под ногами, с нескрываемым уважением посмотрел на простого солдата, сидящего перед ним, склонил голову на грудь.
– Пусть ваши слова дойдут до Господа, кланяюсь вам в ноги.
Когда первое волнение улеглось, за столом вновь возник возбужденный разговор, вернее, не переставая говорил хозяин этого небольшого домика. Он перетряхивал цепи, перемеривал кольца с перстнями, поясняя, кому из его предков принадлежало то или иное украшение. Как только он дошел до ожерелья из крупного жемчуга, его супруга не выдержала и надела сокровище на себя.
– Вы знаете, кто носил это ожерелье? – с пафосом провозгласила она. – Оно принадлежало жене великого князя Ивана Третьего, константинопольской гречанке Софье Палеолог. Когда Новгород был присоединен к Руси, Софья самолично одарила им прапрабабушку моего супруга за ее красоту и незаурядный ум.
– Именно так, – подтвердил хозяин. – Посмотрите, между средиземноморскими жемчужинами нанизаны камни – рубины, сапфиры, аметисты, а посередине украшения достойное место занимает алмаз из короны последнего из Палеологов – царя Константина, дяди Софьи. Много раз его хотели огранить в бриллиант, но никто из Скаргиных так и не решился этого сделать. Хватило бы одного этого камня, чтобы выкупить родовой особняк, утраченный мною столь позорно.
– А этот женский перстень принадлежал безродной саамке – жене Петра Великого Екатерине Первой, она подарила его придворной фрейлине Скаргиной уже после смерти мужа, – жена хозяина примерила на средний палец левой руки красивый перстень с крупным изумрудом и с упреком добавила: – Высмотрел наш Петр в саамских ярангах себе невесту, да еще и в русские царицы ее произвел.
– Катька была не саамкой, а чухонкой, – не согласился с ней супруг.
– Чистая саамка, – топнула ногой женщина. – Самка беспородная. Своих самцов, закутанных в шкуры, да шведских ландринистых кобелей в чулках с башмаками ей было мало, так она нашего в ботфортах подхватила.
– Кстати, этот перстень похож на мужской, врученный другому моему предку императрицей Анной Иоанновной, – отмахнувшись от жены, хозяин подцепил из груды большую печатку с темным камнем и вензелями по бокам. – Дело в том, что оба изделия делались одним мастером, придворным ювелиром французского происхождения Франсуа Фабрегоном. Вы не представляете, какую сумму предлагали мне за обе эти вещи.
За окнами начало темнеть, Дарган со спутницей, разморенные сытным обедом и благодушной обстановкой, и не заметили, как на них накатила дрема. Пускаться в дорогу расхотелось, они бы с удовольствием провели ночь под крышей этого уютного домика. Впрочем, хозяева и сами не выпустили бы их, они так обрадовались возвращению драгоценностей, что не знали, как отблагодарить нежданных гостей. Но лошади, привязанные возле крыльца, были голодны и хотели пить, а трава и вода были лишь за городом, на сочных лугах у прохладного Волхова. Дарган встряхнулся, приподнялся со стула.
– Никуда мы вас не отпустим, – в один голос воскликнули хозяева. – Сейчас будем ужинать, а потом пойдете отдыхать.
– Нам уезжать пора, да и лошади не кормлены, – пояснил казак.
– Мы сделаем все сами.
Скаргин направился было к двери, уже взялся за ручку и вдруг с дрожью в голосе спросил:
– Прошу простить, но я до сих пор не в силах взять в толк, – он переступил с ноги на ногу. – Объясните неразумному, почему вы не присвоили драгоценности себе, а вернули их нам? Кроме всего прочего, путь из-за этого вы проделали немалый.
Дарган покосился на спутницу и, пожав плечами, как-то обыденно сообщил:
– Кто знает… Наверное, насмотрелся в парижах, с каким уважением люди относятся друг к другу, как умеют беречь собственное добро. Хорошо бы и нам перенять их привычки.
Софи, опустившая было голову, вскинула ресницы, в глазах ее вспыхнула благодарность. Она порывисто обняла возлюбленного за плечи, гордая за свой правильный выбор.

И снова запылили под копытами лошадей бесконечные проселочные дороги необъятной России. Поначалу Дарган объезжал почтовые станции и пикеты с полосатыми шлагбаумами, торчащими перед въездом в населенные пункты, но чем дальше они углублялись в пространства огромной страны, тем меньше, казалось бы, оставалось у них повода для волнений.
Но Софи вдруг осознала, что здесь они действительно никому не нужны, то есть они могут пропасть, и никто пальцем не шевельнет для их поиска. Она, привыкшая ощущать на себе заботы родственников и даже посторонних людей, начала испытывать чувство страха. На одном из забытых богом перекрестков ее охватила паника, женщина сорвала с пояса спутника баклажку с вином, сделала несколько крупных глотков.
Дарган остановил коня.
– Что с тобой происходит? – внимательно присмотрелся он к ней. – Который день ты не находишь себе места.
– Нам далеко до станица? – судорожно дергая горлом, спросила она.
– До Москвы дня три езды, а от нее около месяца еще. Скажи спасибо, дождей нет и дороги подсушило, – похмыкал он в усы. – К уборке винограда как раз поспеем, если ничего не случится.
– О, мон дье!
Софи вцепилась в холку лошади, замотала головой. Она поняла, что и назад пути не будет, и впереди их ждет беспросветная даль, укрытая лесами, реками да изредка встречающимися деревнями с жителями, похожими на первобытных людей. Она устала, она никогда не уезжала от дома так далеко. Ей захотелось вскинуть голову и закричать в голос. Софи так и сделала бы, если бы не воспитание и не любовь к Даргану. Это большое чувство было сильнее всех остальных. Девушка собралась с силами и смогла-таки взять себя в руки, обратила на возлюбленного глаза, полные слез и нежности.
– Я люблю тебя, я всегда буду с тобой, – упрямо тряхнула она распущенными волосами. – Мы приедем в Москва?
– Если ты хочешь, – кивнул казак, понявший ее состояние. – Но после пожара ее, наверное, еще не отстроили, вряд ли тебе понравятся головешки. Разве что кремль, да и тот испоганили твои земляки.
– О кремле я много слышала, – встрепенулась она. – Едем скорее.
– Воля твоя.
Они пустили лошадей в галоп, Софи словно задалась целью разом поглотить все расстояние, отделявшее их от русской столицы, она давно перестала озираться по сторонам, нацелившись только вперед, и сейчас была похожа на птицу, которая, может, и взлетела бы в небеса, спела бы там песню, да запуталась в сетях любви, сама себе подрезав крылья.
Дарган молча скакал рядом, терпеливо ожидая, когда его жена пропитается Россией насквозь, как впитала она самого Даргана. А ждать он умел, недаром удачливый охотник дедука Евсей из всех станичных пацанов брал с собой только его. И еще он думал о том, что с этого момента они будут продвигаться только по наезженному тракту, на котором и людей побольше, и не так бросается в глаза пустота вокруг.

До Москвы оставался один переход. Они доскакали до очередной почтовой станции под вечер, когда смотритель зажег над входом масляный фонарь. Солнце уже закатилось, вечерняя мгла покрыла окрестности синим дымком. Управившись с лошадьми, Дарган со спутницей захватили поклажу и пошли к дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47