Да простит нас читатель за эти оговорки, но нам трудно называть отцом и матерью людей, готовых лишить жизни собственное дитя. Девушка остановилась. Любопытство оказалось сильнее ее: она прильнула к двери, ведущей в гостиную, где разговаривали Кончини и королева. С их стороны дверь была скрыта тяжелой бархатной портьерой.
Кончини никак не думал, что Леонора может оставить девушку дожидаться ее в кабинете, смежном с гостиной. Если бы он хотя бы заподозрил это, он сразу увел бы королеву в другую гостиную или по крайней мере убедился бы, что дверь за портьерой хорошенько заперта и через нее не доносится ни звука.
Отчего же всегда столь предусмотрительная Леонора совершила такую грубую оплошность? Причина проста: она не очень хорошо знала расположение комнат в маленьком особняке своего мужа. Стремясь не упустить Одэ де Вальвера и Ландри Кокнара, она постаралась как можно скорее избавиться от девушки, стеснявшей ее, и отвела ее в первый попавшийся кабинет, не зная, что вторая дверь его ведет как раз в гостиную, куда отправились Мария и Кончини.
Как бы там ни было, несчастная дочь Кончини и Марии Медичи не устояла перед искушением и, скрытая тяжелой портьерой, вся обратилась в слух.
Так она узнала историю своего рождения. Мы можем только спросить себя, как это нежное и чувствительное создание выдержало и не потеряло сознания, внимая сему страшному рассказу. Но девушка проявила незаурядное мужество, дослушав все до конца и ничем не выдав себя.
Родители цинично и в подробностях обсуждали свое прошлое. Оставаясь невидимой, девушка слышала страшный торг, слышала, как ее отец, охваченный суеверным страхом, пытался сохранить ей жизнь. Мы же поспешим добавить, что только в одном из своих подозрений девушка ошибалась: противоестественная любовь навсегда и бесследно покинула сердце Кончини.
Наконец Леонора сообщила, что отправляется за Флоранс. Тогда бедняжка поняла, что если жене Кончини станет известно, что она подслушивала, то ей уж точно не выйти живой из этого дома. Она неслышно прикрыла дверь и села как можно дальше от нее.
Вот почему она не узнала, что ее жених Одэ де Вальвер и Ландри Кокнар заперты в спальне Кончини, словно мыши в мышеловке. Если бы девушка слышала их короткий спор, она вряд ли согласилась бы безропотно следовать за королевой. Но приверженность истине вынуждает нас сказать, что за все это время она сама ни разу не вспомнила ни о Вальвере, ни о малютке Лоизе.
Сейчас она — что, впрочем, вполне естественно — думала только о своих неожиданно обретенных родителях, встреча с которыми произошла при столь драматических обстоятельствах. И она с ужасом убеждалась, что не рада этой встрече.
Особенно много она размышляла о матери. Чудовищное безразличие, граничащее с отвращением, с которым Мария Медичи говорила о ней, заставило девушку подумать:
«Моя мать!.. Как, неужели женщина, которая хотела и до сих пор хочет убить меня — моя мать?.. Разве такое возможно?.. Неужели мать может желать смерти своему ребенку?.. Нет, это невероятно, этого не может быть. Конечно, я просто не расслышала, не поняла… А если мне ничего не почудилось, то, значит, есть вещи, о которых я не знаю… которые заставляют ее говорить так против ее воли… Да-да, это именно так. Я уверена, что она только и ждет случая, чтобы раскрыть мне свои объятия и назвать своей дочерью… И, она это непременно сделает… Тогда мне придется просить у нее прощения за то, что я усомнилась в ней… Усомниться в собственной матери!.. Господи, какая гнусность!.. Разве ребенок имеет право судить собственную мать?.. К тому же она королева… Короли связаны строгими правилами этикета, они не всегда могут следовать велению сердца… Если она была холодна, если она хотела уничтожить меня, значит, у нее были на то веские причины… Я же должна помнить только об одном: она — моя мать… моя мать!.. И моя мать не может признать меня, не рискуя оказаться обесчещенной в глазах своих подданных…»
Заметим, что она совсем не думала о своем отце. Не думала потому, что им был Кончини, человек, которого она давно уже презирала, а потом, когда тот начал преследовать ее своей яростной животной страстью, стала страстно ненавидеть. Такое трудно сразу забыть, и она по-прежнему не доверяла ему.
Для матери же она стремилась найти оправдания, к матери стремилось ее сердце, все ее существо. Без сомнения, она уже давно мечтала обрести мать, хотя никогда не знала ее. Не раз видела она ее во сне, окруженную ореолом всяческих добродетелей. Скажем сразу: Мария Медичи совершенно не походила на тот идеальный образ, что сложился в голове девушки. Надо было быть совсем слепой, чтобы не заметить этого. Флоранс отнюдь не была слепа, она просто сознательно закрывала глаза на все плохое, что ей уже довелось увидеть и услышать. Ценой собственной жизни она готова была сохранить созданный ее воображением образ матери, наделенной всевозможными достоинствами.
Мы согласны, что дочерняя любовь заслуживает поощрения, однако сейчас эта любовь вполне могла стать для нашей героини роковой. Она уже совершила непоправимую ошибку, отправившись следом за Медичи, в то время как внутренний голос настойчиво убеждал ее остаться подле Вальвера — своего жениха и защитника. К несчастью, она не прислушалась к нему. Поэтому — увы! — нам остается только с горечью наблюдать за тем, как далеко заведет ее любовь к королеве-регентше.
Леонора Галигаи нашла девушку сидящей в кресле. Она была бледна, глаза лихорадочно блестели, однако величайшим усилием воли ей все же удалось сохранить спокойствие. Леонора внимательно оглядела комнату и осталась удовлетворена. Единственный раз — когда взгляд Леоноры упал на дверь, ведущую в соседнюю гостиную, — Флоранс вздрогнула. Однако жена Кончини не стала проверять, была дверь заперта или всего лишь плотно прикрыта. Флоранс же сумела быстро справиться со своим волнением.
Сколь проницательна ни была Леонора, она не заметила ничего подозрительного. Поэтому она повела себя с девушкой весьма обходительно, почти по-родственному.
Леонорой руководил холодный расчет: ей было необходимо поскорей завоевать доверие Флоранс. Будучи женщиной решительной, она хотела побыстрей выведать у девушки, что ей известно о ее матери.
И Галигаи бы наверняка добилась своего, ибо при желании умела быть весьма обходительной. Но, к счастью, девушка была предупреждена и не дала себя провести. Хотя противник и был силен, она знала его карты и потому могла вести свою игру. Итак, Леонора была заранее обречена на поражение, но она об этом не догадывалась, а потому первой начала атаку. Здесь мы вынуждены прибегнуть к военной терминологии, ибо между обеими женщинами развернулось настоящее сражение.
— Дитя мое, вы ведь знаете, кто ваш отец? — вкрадчиво спросила Леонора.
Задав этот вопрос, она не без оснований надеялась получить на него утвердительный ответ.
Флоранс не обманула ее ожиданий и ответила четко и откровенно:
— Да, знаю. Это маршал д'Анкр.
Леонора удовлетворенно улыбнулась и продолжила свой допрос:
— Откуда вы это знаете?
— Об этом говорили те люди, что стояли возле меня.
— И вы, разумеется, хорошо знакомы с ними, раз поверили им на слово?
— Нет, сударыня, это сказал человек, которого я не знаю, поэтому если бы я не получила иных, более веских доказательств, я бы ему не поверила: не так уж я легкомысленна. Но он произнес это перед самим господином маршалом, и господин маршал не стал отрицать. Ведь если бы он хоть чуточку усомнился в сказанном, он наверняка тотчас же заявил бы об этом.
— Ваши рассуждения справедливы. А дальше?
— Дальше: господин маршал не только не стал ничего отрицать, но напротив, тут же заговорил обо мне с Ее Величеством королевой…
— Простите, — прервала ее Леонора, — вы знали, что дама, которая в ту минуту вошла в комнату, была королева?
— Да.
— Откуда вы это знали? Никто не объявлял о ее приходе.
— Сударыня, мое ремесло — продавать цветы на улицах Парижа, я часто бываю возле Лувра и не раз видела Ее Величество. Я сразу узнала ее… так же как и вас, сударыня. Вы — жена маршала д'Анкра.
— Понимаю. Так вы говорите, что маршал сразу заговорил о вас с королевой?
— Да, сударыня. И он наверняка сообщил ей, что я его дочь.
— Кто внушил вам такую мысль? — встрепенулась Леонора. — Или вы сами все слышали? Значит, вы понимаете по-итальянски?
— Нет, сударыня, я ничего не слышала, и я не говорю по-итальянски. Но я поразмыслила, сударыня! Королева не может знать столь ничтожное создание, как простая уличная цветочница. И однако она приказала мне следовать за ней — мне, обыкновенной девушке!.. А ведь у королевы нет никаких оснований интересоваться моей скромной особой! Отсюда я сделала вывод, что она позвала меня по просьбе господина маршала д'Анкра.
Ответы девушки были точны и логичны и произносились уверенным тоном, без малейших колебаний. Внимательно наблюдавшая за ней Леонора не могла ни к чему придраться и вынуждена была со всем соглашаться… или же, пытаясь докопаться до истины, раскрыть свои собственные замыслы, чего она, разумеется, не могла и не желала делать.
Заметим также, что бесстрашная Флоранс первой заговорила о своей матери. И ее маневр увенчался успехом. Нельзя было заподозрить девушку в том, будто ей известно, что королева, чей титул она произносила с почтительным трепетом, — ее мать.
Леонора была введена в заблуждение. Все ее наблюдения свидетельствовали в пользу Флоранс. Поэтому она снисходительно похвалила девушку:
— Вижу, вы не из тех легкомысленных девиц, которые заняты только собой, и ничего не видят и не слышат вокруг. Вы неглупы и внимательны, и я поздравляю вас с этим.
Несмотря на все старания, в голосе Леоноры прозвучала легкая ирония. Она давно поняла, что под скромной внешностью и кажущимся простодушием скрывается грозный противник, готовый сразиться не только на ее поле, но и ее же оружием.
Сколь ни пыталась Леонора скрыть свою насмешку, Флоранс мгновенно почувствовала ее. Широко открыв свои большие глаза, она уставилась на Леонору.
— Боже мой, сударыня, как вы можете так говорить! — воскликнула она.
И с великолепно разыгранной наивностью прибавила:
— Неужели я ошиблась?.. Вот уж было бы удивительно.
— Почему же? — усмехнулась Леонора. — Вы так уверены в непогрешимости собственных суждений? Будьте осторожны, дитя мое, вы впадаете в грех гордыни!
— О нет, сударыня, я всего лишь бедная невежественная цветочница, — скромно возразила очаровательная Флоранс, — но тут я не могла ошибиться. Или вы хотите сказать, что королева… вы только подумайте, сударыня, сама королева Франции! — изволила заинтересоваться простой уличной торговкой?
И она звонко расхохоталась; мало кто сумел бы понять, каких усилий ей это стоило.
— Простите, но это предположение так невероятно, что я просто не могу удержаться от смеха!
Леонора впервые разговаривала с Флоранс, и той относительно легко удалось обмануть Галигаи. Поняв, что зашла слишком далеко, жена Кончини стала лихорадочно соображать:
«Господи, до чего же я глупа! Если крошка говорит искренне, а похоже, что это действительно так, то я тем более не должна привлекать ее внимание к Марии. Пусть она и впредь думает, что Кончини замолвил за нее перед королевой словечко. Придуманное девчонкой объяснение превосходно, а главное, устраивает всех. Лучшего даже я не смогла бы найти. Надо сообщить об этом Марии, пусть она поддержит ее заблуждение».
Вслух же она произнесла:
— Вы неверно истолковали мои слова, дитя мое. Я искренне восхищаюсь вашей проницательностью и той быстротой, с которой вы сумели разгадать истину. Вы правы, королева обратила на вас внимание по просьбе маршала д'Анкра.
— Я тоже сказала себе, что иначе и быть не может, — бесхитростно ответила Флоранс.
После первого поединка, окончившегося вничью, обе женщины нуждались в отдыхе. На короткое время в комнате воцарилось молчание. До сих пор преимущество было на стороне Флоранс. Она это понимала, но виду не подавала. После недолгих размышлений Леонора произнесла:
— Вам известно имя вашей матери.
Это был не вопрос, а утверждение, однако Флоранс не дала усыпить свою бдительность и быстро парировала:
— Моя мать? О сударыня, если бы я знала, кто она, разве могла бы сидеть сложа руки?.. Я бы давным-давно убежала к ней.
У Леоноры не было больше причин сомневаться в правдивости девушки.
«Решительно, мне ничего не остается, как поверить, что она ничего не знает», — подумала Леонора.
И сказала вслух:
— Мне показалось, что человек, назвавший имя вашего отца, произнес также и имя вашей матери.
— Увы, нет, сударыня.
— Однако он должен его знать.
— Возможно. Вы подсказали мне эту догадку, сударыня. Этот человек может еще находиться в доме. Будьте так добры, проводите меня к нему.
С этими словами Флоранс решительно направилась к двери. В действительности она совершенно не собиралась разыскивать Ландри Кокнара, но Леонора поверила, что именно таково и было ее намерение. Это не входило в планы жены Кончини, и она немедленно преградила девушке дорогу:
— Зачем вам нужен этот человек?
— Как зачем? Чтобы спросить его… умолять его открыть мне имя моей матери… Ради всего святого, сударыня, пропустите меня!
— Нет… Вы забываете, что вас ждет королева.
— О! Какое мне дело до королевы, когда речь идет о моей матери?! — взорвалась Флоранс.
— Так вы будете счастливы узнать ее?
— Буду ли я счастлива?.. Ах, только бы хоть раз увидеть ее, обнять, прошептать на ухо эти сладкие слова: «О матушка!» Да я без колебаний отдала бы за это половину тех дней, которые Господь сулил мне прожить на белом свете.
Пока она говорила, Леонора думала:
«Я напрасно сомневалась: она обожает свою неизвестную мать именно потому, что не знает ее!.. О, а я-то искала способ убедить ее добровольно пойти за мной!.. Вот он, этот способ!»
И она сказала с ласковой улыбкой:
— Дитя мое, для того чтобы ваше желание исполнилось, вам не нужно искать незнакомца, который, возможно, все равно не сумел бы ответить на ваш вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59