— На нем тоже вышита корона?
— Да, корона маркиза… Об этом я узнала позже.
— Так значит, девочка — дочь некоего маркиза? — взволнованно спросил Вальвер.
— Я уверена в этом.
— А дальше? Дальше? — жадно вопрошал молодой человек. — Старуха больше ничего вам не говорила?
— Нет, — улыбнувшись, ответила Мюгетта. — В первом же большом городе, куда мы прибыли, Ла Горель, чья алчность была поистине неуемна, продала детскую одежду. Видимо, сделка была выгодной, поэтому она ни словом не обмолвилась о пропаже чепчика. Не стоит и говорить, что я, лишенная любви и ласки, сразу же привязалась к похищенному ребенку. Девочка была такая милая, такая хорошенькая и… такая несчастная! Она быстро поняла, что я одна защищаю ее и люблю, и платила мне своей трогательной детской привязанностью. Представьте себе, как я была счастлива! Наконец-то подле меня появилась любящая душа! Меня, подкидыша, как называла меня Ла Горель, любили! Теперь мое жалкое существование озаряла улыбка белокурого ангелочка. Мы обосновались в одном из больших городов, и для Лоизы началась та же жизнь, которую некогда вела я. Дождь ли, снег ли, палящее солнце — Ла Горель, прихватив с собой Лоизу, шла на паперть и заставляла ее протягивать свои замерзшие ручонки навстречу прохожим, прося подаяние.
— Она так делала?.. — сдавленно спросил Вальвер. — И тоже щипала ее, чтобы заставить плакать?
— Ее крохотное тельце было сплошь покрыто синяками.
— О, гнусная ведьма! Только попадись она мне! Мучить бедных детей! Чума ее забери! Пусть дьявол унесет ее к себе в пекло!
Мюгетта коротко взглянула на него и продолжила свой рассказ:
— К счастью, это длилось недолго, ибо Ла Горель никогда не любила утруждать себя. Она поручила девочку мне, и с тех пор жизнь Лоизы изменилась к лучшему. Однако теперь я была обязана приносить заработок за двоих, иначе…
— То есть вы работали за себя и за малютку, — перебил растроганный до слез Вальвер.
— Ну, конечно. Признаюсь, в те времена мне доставалось много колотушек и мало хлеба. Однако для меня было истинным счастьем встретить на своем пути такого ангелочка, как Лоиза. Без нее я бы никогда не отважилась сбросить с себя гнет этой злобной женщины и — кто знает? — может, в конце концов я бы и скатилась в ту пропасть, куда меня неуклонно подталкивала Ла Горель. Но как бы там ни было, я твердо решила, что не допущу, чтобы моя дочь терпела все те мучения, которые когда-то пришлось вынести мне. Уже в то время, оставаясь наедине с Лоизой, я называла ее своей дочерью. В один из дней я, умоляя Господа поддержать меня, бежала в Париж, унося с собой Лоизу. Тогда ей было около двух лет. Мне повезло: мы ускользнули от погони и достигли Парижа. Я была уверена, что Ла Горель бросится разыскивать нас, и хотела как можно скорее надежно спрятать Лоизу. Сама я больше не боялась этой отвратительной жадной старухи — я твердо решила ни за что не возвращаться к ней. Но если бы ей удалось похитить у меня Лоизу, она наверняка бы замучила малютку. По дороге я заработала немного денег, и они помогли мне устроить Лоизу в хорошем месте и у добрых людей. Затем я принялась устраиваться сама. Крошка Лоиза принесла мне счастье: за что бы я ни бралась, все мне удавалось. Сегодня я неплохо зарабатываю, а Лоиза живет в деревне, на свежем воздухе, под присмотром замечательной женщины, которой я в свое время сумела оказать несколько мелких услуг; сейчас мы с ней компаньоны. Это она выращивает цветы, которые я продаю; прибыль мы делим пополам. Ни я, ни Лоиза ни в чем не нуждаемся… верите ли? Мне даже удалось скопить несколько сотен ливров, которыми я не обязана никому, кроме себя. Вот и все. Теперь вы знаете историю «моей дочери» Лоизы так же хорошо, как и я.
— Отныне, — взволнованно произнес Вальвер, — я стану оберегать и вас, и нашу дочь и буду заботиться о ваших нуждах. Можете быть уверены: граф де Вальвер всех сумеет заставить уважать и свою жену, и свою дочь… Ибо, надеюсь, что теперь вас больше ничто не останавливает и вы согласны стать моей женой.
— Да, — ответила она, — я согласна.
И лукаво добавила:
— Согласна не только ради моего ребенка, как вы только что сами сказали, но и…
Смутившись, она умолкла.
— Говорите же, прошу вас! — взмолился Вальвер.
И девушка отважно завершила:
— …ради вас и ради меня.
И она подставила Вальверу свой чистый лоб, на котором тот запечатлел нежный и целомудренный поцелуй. Не в силах долее сдерживать свой восторг, юноша воскликнул:
— Ах, Мюгетта! Милая моя Мюгетта-Ландыш, как я буду любить вас, баловать и лелеять! Вы навсегда забудете свое страшное прошлое!.. Как мы будем счастливы!.. Обязательно будем! Судите сами, счастье уже нам улыбнулось: из вашего рассказа я понял, что знаю, кто родители маленькой Лоизы.
Услышав последние слова Вальвера, девушка страшно побледнела. Заметив это, молодой человек взял ее руки и, покрывая их поцелуями, убежденно произнес:
— Не тревожьтесь. Я спокоен, потому что уверен: никто не станет вас разлучать.
— Вы так думаете? — облегченно вздохнула Мюгетта.
— Совершенно уверен, ручаюсь вам. Вы покажете мне тот маленький чепчик и, надеюсь, позволите взять его на некоторое время?
— Я дам вам его, когда вы только пожелаете
И, ощутив внезапный прилив доверия к Вальверу, Мюгетта спросила:
— Прошу вас, скажите… Я сгораю от нетерпения узнать, чья же дочь моя Лоиза.
— Лоиза — родная дочь Жеана де Пардальяна. А дальше — смотрите, как нам повезло: Жеан де Пардальян женат на моей кузине.
— Жеан де Пардальян, — задумчиво промолвила Мюгетта. — В тот день, когда вы вызволили меня из лап негодяя Роспиньяка, со мной говорил господин де Пардальян-отец. Он задал мне несколько вопросов относительно крошки Лоизы. Перед этим я случайно натолкнулась на Ла Горель. Так что можете себе представить, как я была взволнована; опасность мерещилась мне повсюду. Поэтому Пардальяну-отцу и его сыну я сказала, что Лоиза моя дочь. Казалось, мой ответ глубоко опечалил их обоих. До сих пор не могу себе простить, что обманула их. Я говорила себе: Пардальян-сын вполне может быть отцом Лоизы. Он наверняка разыскивает ее, а я его обманула. Дабы успокоить свою совесть, я стала наводить справки. Мне сказали: «Господин де Пардальян носит титул шевалье, его сын тоже». И я подумала: «Раз Лоиза — дочь маркиза, значит, она не может быть дочерью господина де Пардальяна, который всего лишь шевалье». Моя растревоженная совесть успокоилась, и я забыла об этой встрече. А вот теперь вы говорите, что он — ее отец. Уверены ли вы в этом, не ошибаетесь ли?
— Тот, кого вы спрашивали, милая моя Мюгетта, или обманул вас, или же сам толком ничего не знал. Дело в том, что господин де Пардальян и его сын действительно не признают иных титулов, кроме скромного звания шевалье. Но по отцу Жеан де Пардальян является графом де Маржанси. А теперь слушайте: женившись на моей кузине маркизе де Сожи, графине Вобрен, Жеан де Пардальян стал маркизом де Сожи и графом де Вобрен. Понимаете?
— Понимаю.
— А вы, став моей женой, становитесь кузиной Жеана де Пардальяна и его жены, то есть отца и матери Лоизы. Счастливые родители обретают дочь, которую они повсюду разыскивают вот уже четыре года. Но главное, милая моя Мюгетта, еще впереди. Знаете ли вы, где находится тот клочок земли и те руины, что именуются моим графством Вальвер?
— Откуда же мне знать? — улыбнулась девушка.
— Справедливо, — рассмеялся он. — Так вот, Вальвер граничит с Сожи… Ах, наконец-то вы все поняли!
— Да, — радостно ответила она, — мы будем жить в Вальвере, возле Сожи. Наши семьи будут всегда неразлучны… И малютку Лоизу станут ласкать и баловать сразу две матери!
— Две матери и два отца, — добавил Вальвер, радуясь еще больше, чем сама Мюгетта.
XX
ПРОСИТЕЛИ ГЕРЦОГИНИ СОРРЬЕНТЕС
Вот уже десять дней граф де Вальвер состоял на службе у герцогини Соррьентес. За это время Ландри Кокнар раз пять или шесть тайно побывал во дворце Соррьентес. Герцогиня всегда принимала его в своей молельне, причем встречи эти обычно происходили без свидетелей. Возможно, Ландри Кокнар был особенно осторожен, а может, ему просто везло, но как бы то ни было, он ни разу не встретил Вальвера, который продолжал оставаться в неведении и не догадывался об отношениях, существующих между его хозяйкой и его слугой.
Как мы уже говорили, все эти десять дней Мюгетта каждое утро исправно являлась во дворец. С Ла Горель она не сталкивалась. Она даже не подозревала, что в доме, куда она с таким удовольствием приходила, обретается женщина, жестоко мучившая ее в детстве. Ландри Кокнар также больше ни разу не встречал старуху. Впрочем, он давно и думать о ней забыл, и уж тем более не пытался узнать, состоит ли она по-прежнему на службе у герцогини. Ла Горель перестала его интересовать. Если эта отвратительная женщина и пребывала во дворце, то она строго исполняла приказ герцогини: не удаляться от вверенной ей бельевой и не искать встреч с Ландри Кокнаром и Мюгеттой-Ландыш.
Вальвер же и вовсе не знал Ла Горель в лицо, так что если бы он и натолкнулся на нее, то уделил бы ей не больше внимания, чем любой камеристке, швее или горничной, коих, разумеется, в этом огромном здании хватало.
Итак, под рукой у герцогини Соррьентес всегда находилась дочь Кончини. Девушка эта родилась во Флоренции семнадцать лет назад; едва она увидела свет, как отец приказал бросить ее в воды Арно с камнем на шее. Также под рукой у герцогини были еще две примечательные личности — Ландри Кокнар и Ла Горель, посвященные в тайну рождения девочки и в преступный замысел Кончини. Все трое были беззаветно преданы госпоже Соррьентес — кто-то из выгоды, а кто-то потому, что ей удалось снискать их доверие или завоевать их дружбу.
Теперь пришла пора рассказать, зачем же эти трое понадобились герцогине и какие планы связывала она с ними. Для этого нам придется некоторое время не расставаться с герцогиней.
Накануне, то есть во вторник, она получила некую записочку. Прочитав ее, она позвала д'Альбарана и отдала ему соответствующие распоряжения. Гигант-испанец поклонился и отправился их исполнять. Через два часа он вернулся и на немой вопрос своей госпожи ответил:
— Все в порядке, сударыня, он примет вас завтра в указанное вами время в своем особняке на улице Турнон, где он сейчас пребывает.
— Значит, завтра мы отправляемся на улицу Турнон, — ответила герцогиня и добавила: — Ты поедешь со мной.
Великан молча поклонился и удалился.
Мы уже говорили, что герцогиня много времени уделяла благотворительности. Всего несколько недель проживала она в своем великолепном дворце, но этого времени вполне хватило, чтобы слава о ее щедрости разнеслась по Парижу. Этому в немалой степени способствовали рабочие, с поистине молниеносной быстротой перестроившие в соответствии с ее вкусами дворец Соррьентес; как вы догадываетесь, их работа была оплачена по-королевски. Отныне каждое утро в определенный час, который быстро стал известен всем страждущим, у ворот дворца собиралась немалая толпа. Затем ворота широко распахивались, впуская тех, кто жаждал получить помощь от милосердной герцогини. На улице Сен-Никез вновь воцарялась тишина, лишь изредка нарушаемая голосами просителей, спешивших домой и на все лады хваливших щедрую хозяйку дворца.
Впрочем, большинство посетителей в дом не попадали. Во дворе их встречал управляющий герцогини и от имени своей госпожи не скупясь раздавал милостыню. Бедняки уходили из дворца, благословляя великодушную герцогиню, но так и не увидев ее саму.
Однако некоторым — более сообразительным или более назойливым — удавалось-таки проникнуть внутрь и добраться до хозяйки дворца; тогда она удостаивала их особой аудиенции, местом для которой всегда служила молельня. В такие минуты никто не смел беспокоить герцогиню: ее светлость не могла допустить, чтобы страждущие рассказывали о своих бедах в присутствии ее приближенных, которые нечаянным словом или жестом могли смутить обиженного судьбой и людьми несчастного рассказчика. Каждый день герцогиня выслушивала таким образом несколько человек. Обычно подобные свидания были короткими, но просители не чувствовали себя разочарованными и, уходя, рассыпались в благодарностях.
Иногда какой-нибудь оборванец заявлялся в неурочный час. В таком случае его провожали к графу д'Альбарану, который и решал, достоин ли тот предстать перед герцогиней.
В среду утром, в тот самый час, когда возле приюта Кенз-Ван Вальвер объяснялся с Мюгеттой, по улице Сен-Никез шагал какой-то человек. Влюбленные, разумеется, не обратили на него никакого внимания. Человек этот, внешне напоминавший обычного просителя, направлялся к дворцу, хотя час приема таких, как он, давно уже миновал. Впрочем, приглядевшись к незнакомцу повнимательнее, можно было с уверенностью сказать, что он не принадлежал к славной когорте нищих, любящих поживиться за счет сильных мира сего. Его старый костюм, местами сильно потертый, был тем не менее безупречно чист. Более всего он походил на отпрыска обедневшей дворянской семьи или же разорившегося горожанина.
Просителя провели к д'Альбарану, и незнакомец, как и подобало человеку его положения, низко склонился перед великаном-испанцем. Д'Альбаран ласково и снисходительно кивнул ему, но как только дверь за лакеем, препроводившем посетителя к д'Альбарану, захлопнулась, как поведение обоих мужчин изменилось: новоприбывший распрямился, а д'Альбаран, утратив свою надменность, с улыбкой протянул ему руку и сказал по-испански:
— Наконец-то, дорогой граф! Надеюсь, путешествие не слишком утомило вас?
— Ничуть не больше, чем обычно, когда едешь в таком экипаже, в котором пришлось ехать мне, — отвечал «дорогой граф», сердечно пожимая протянутую ему руку.
— То есть в скверном, — со смехом уточнил д'Альбаран. — Я сочувствую вам от всего сердца.
— Ничего не поделаешь! — философски пожал плечами незнакомец. — Служба есть служба, и…
— Идемте, — перебил его д'Альбаран, — ее высочество с нетерпением ждет вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59