— и белоснежными простынями! Да мне просто не хватает слов, чтобы выразить весь свой восторг! Только проведя немало ночей на жесткой постели в гостинице, именуемой «под звездным небом», начинаешь по-настоящему ценить добрую старую кровать. Чистые простыни, упругие подушки, мягкий тюфяк — чего еще можно желать? Клянусь раздвоенным копытом Вельзевула, я посмею не согласиться с вами, сударь: разумеется, я не смогу похвастаться, что устроюсь так же хорошо, как король у себя в Лувре, но только потому, что я устроюсь лучше короля!
— Я очень рад, — улыбнулся Вальвер, сраженный многословной тирадой мэтра Ландри, — я вижу, ты предпочитаешь во всем находить хорошие стороны.
— К счастью для меня, сударь, иначе я бы уже давно не устоял перед искушением разом положить конец своим злоключениям, заколовшись кинжалом. А вы же знаете, сударь, самоубийство — страшный грех, и тот, кто совершает его, обречен до скончания века поджариваться в пекле на самой раскаленной сковородке.
— Ты меня утомляешь, Ландри, — произнес Вальвер; нельзя было с уверенностью сказать, шутит он или говорит серьезно. — Будем надеяться, что твои черные дни прошли. И будем надеяться, что мне тоже повезет.
— Непременно, сударь. Я уже говорил, и повторю еще раз: удача улыбнется вам, причем гораздо скорее, чем вы думаете. Вы еще попомните мои слова.
Он говорил таким уверенным тоном, что Вальвер, сам того не замечая, вместо того чтобы как обычно отшутиться, мечтательно вздохнул:
— Да услышит тебя Небо.
— Оно услышит меня, сударь. Вы даже не подозреваете, как скоро вы поймаете свое счастье и разбогатеете. Не сомневайтесь, сударь, — почти пророческим тоном заключил Ландри Кокнар.
На этот раз Вальвер ничего не ответил. Только очередной раз вздохнул. Отчего легкое облачко грусти тенью пробежало по его лицу? О, ничего особенного! Просто до сих пор он никому не говорил о своей любви, но теперь, когда рядом с ним находился симпатичный ему человек, который, как подсказывал ему внутренний голос, был Одэ безгранично предан, юноша сгорал от желания посвятить его в свои сердечные дела. Однако наш герой был необычайно робок. Он очень хотел поведать Ландри Кокнару о своих любовных страданиях, но никак не мог побороть смущения. Как он ни подбадривал себя, заветные слова упорно не желали срываться с губ. Вот если бы Ландри заговорил первым! Он даже начал сердиться на своего слугу за то, что тот не догадывается протянуть ему руку помощи, за которую он бы мгновенно с готовностью ухватился. В самом деле, как мог. мэтр Ландри проникнуть в столь тщательно оберегаемую тайну? И, следовательно, как мог он заговорить о том, о чем даже не догадывался? Вот отчего Вальвер тяжело вздохнул. И вот почему с логикой, присущей исключительно влюбленным, он все больше злился на своего слугу, который никак не хотел начать разговор о том, о чем знал только один Одэ.
Итак, Одэ де Вальвер вздыхал все тяжелее, а Ландри Кокнар рассказывал ему все новые и новые случаи из своей бурной жизни. Впрочем, Одэ не слышал его. Сначала Ландри Кокнар не обращал внимания на вздохи хозяина, но те становились все сильнее и громче, и в конце концов мэтр Ландри вынужден был замолчать.
Кокнар принадлежал к той породе людей, которые всюду чувствуют себя одинаково уверенно. В маленьком жилище Вальвера он уже вел себя, как дома. И пока Вальвер расхаживал взад и вперед, оглашая воздух жалобными вздохами и стонами, он, не дожидаясь приказаний, бодро принялся мыть и скоблить все вокруг, как подобает истинному поклоннику чистоты. Со своим хозяином, которого он знал всего несколько часов, он обращался так, будто служил у него по меньшей мере, лет десять.
Одэ де Вальвер кружил по комнате, не в силах первым заговорить о своих сердечных делах; Ландри Кокнар молча надраивал кастрюли и слушал стенания господина. Наконец ему это надоело.
— Клянусь рогами Вельзевула, что это вы все вздыхаете, сударь?.. Мне кажется, ваше чувство к малютке-цветочнице вовсе не заслуживает таких бурных вздохов, от которых вот-вот повалятся стол и стулья!
Одэ де Вальвер остановился так резко, словно наступил на ядовитую змею. Повернувшись к Ландри Кокнару, он изумленно произнес:
— Кто тебе сказал, что я в нее влюблен?
— Кто мне сказал?.. Ах, сударь, вы что, считаете, что я слепой?.. Я все видел, черт побери!
— Ты. все видел?.. Но… разве это заметно?
— Так же, как нос на лице, — ухмыльнулся Ландри Кокнар.
— Черт! Дьявол! Чума всех побери! — забормотал Вальвер и забегал по комнате.
Потом, замерев, спросил:
— Но… но… если это так заметно, то, значит, она тоже все поняла?
В голосе его звучал неподдельный ужас.
— Возможно, — с прежней ухмылкой ответил Ландри Кокнар. — Женщины, сударь, невзирая на возраст, в такого рода делах имеют особое чутье. Будьте уверены, что прекрасная Мюгетта уже давно вас раскусила.
— О Боже! — простонал Вальвер и покачнулся.
— Что это с вами? Вы что, решили умереть от счастья? Какой же вы после этого мужчина! — набросился на него Ландри Кокнар.
— Она все знает! Все знает! — стенал Вальвер.
— И что же в этом плохого? Да вам радоваться надо, клянусь кишками Вельзевула! Да, она все знает, сударь. Вспомните, как она помахала вам рукой на прощание, и согласитесь, что для девушки, угадавшей чувства своего поклонника, вид у нее был отнюдь не возмущенный. Ну, вспомнили?
— А ведь ты прав, совершенно прав! — воскликнул Вальвер вне себя от радости. — Честное слово, прав!.. Она улыбнулась мне… Значит, она на меня не сердится… Значит, я могу надеяться… Ландри, храбрый мой Ландри, ты и впрямь полагаешь, что она меня любит?
— Думаю, что да, сударь. Может быть, она пока еще не знает об этом, но сердце ее уже принадлежит вам… Если она еще не влюбилась в вас, то не сомневайтесь — это случится совсем скоро. Вы оказали ей услугу, которую так просто не забывают. Она вам признательна за нее. А от признательности до любви один шаг, и она быстро его сделает, если уже не сделала.
— Ландри, мой добрый Ландри, — кричал Вальвер, — ты открыл мне глаза, ты спас меня! Я изнывал от сомнений, а теперь мне все стало ясно. Я чувствую, я знаю, что ты прав. Пусть, пусть она сегодня меня еще не любит, но ей никуда не деться от самой себя и она непременно влюбится в меня.
— Вы смущаете меня, сударь. А вы разве до сих пор не объяснились?
Небрежно задав свой вопрос, Ландри Кокнар исподтишка наблюдал за хозяином. Тот возмущенно запротестовал:
— Ну, конечно же, нет!
Едва заметная улыбка мелькнула на губах Ландри Кокнара; его лукавые глаза довольно заблестели. И столь же небрежно, по-прежнему глядя на Вальвера, он проронил:
— Вот и прекрасно, теперь вы можете объясниться. Ручаюсь, что вас выслушают с благосклонностью. Уж можете мне поверить, сударь. Я-то знаю женщин, ведь я прошел школу синьора Кончини.
Уверенность мэтра Ландри должна была бы еще больше обрадовать Вальвера, но произошло обратное: он помрачнел. И печально покачав головой, ответил:
— Нет, я не стану объясняться… по крайней мере сейчас.
— Почему?
— Как ты можешь требовать от меня этого? Разве порядочный человек посмеет говорить с честной девушкой о любви, не говоря одновременно о браке?
— О! О! — в глазах Ландри Кокнара прыгали смешливые искорки. — Так вы собираетесь жениться на ней?
— А почему бы и нет? Разве она не честная девушка?
— Ее репутация безупречна, это вам любой скажет. Но, сударь, вы, верно, шутите! Благородный граф де Вальвер — и простая уличная цветочница!.. Разве такой брак возможен?
— Я понимаю тебя, Ландри. Несколько лет назад я и сам думал так же, как и ты. Но с тех пор я получил несколько уроков у Пардальянов — отца и сына… Ты их знаешь?
— Конечно, сударь. То есть, что касается Пардальяна-отца, то кто ж его не знает… или хотя бы не слышал о нем? А если говорить о господине Жеане де Пардальяне-сыне, маркизе де Сожи, графе де Маржанси и де Вобрен, то я имел честь быть с ним знакомым еще в те времена, когда его звали просто Жеан Храбрый,
— Тем лучше. Значит, для тебя не тайна, что два этих необыкновенных человека ни в грош не ставят свои титулы. Мой кузен Жеан, маркиз де Сожи, граф де Маржанси и де Вобрен, как ты верно его титуловал, довольствуется скромным званием шевалье, а его отец, который уже давно мог бы быть герцогом и пэром, также остался просто шевалье де Пардальяном. Он прославил свое имя безудержной храбростью, исключительной силой, и — что самое главное! — величием своей души, безукоризненной честностью, полнейшим бескорыстием и неизменной добротой! Я с гордостью могу сказать тебе, что прошел его школу. Вот почему я сразу попросил тебя забыть о «монсеньоре» и, взяв тебя на службу, не потребовал, чтобы ты, обращаясь ко мне, непременно называл меня «господин граф». Так как же быть графу де Вальвер, если он полюбил скромную цветочницу Мюгетту-Ландыш, девушку без роду и племени, но честную и порядочную? Конечно же, граф де Вальвер обязан предложить ей свое имя и свой титул. Обязан прежде всего перед самим собой. И я могу сказать почти с полной уверенностью, что эта девушка, хотя и не имеет родовитых предков, будет куда более достойна этого имени, чем многие из так называемых «благородных» светских красавиц.
— Черт побери, сударь, — сияя, воскликнул Ландри Кокнар, — вы высказали вслух мои мысли. Но даже если бы я и решился облечь их в слова, в моих устах они бы утратили всякий смысл. А когда это сказали вы, то все прозвучало совсем по-другому, и я на вас не в обиде за то, что вы опередили меня. И по-прежнему продолжаю твердить, что скоро вы обретете и счастье, и богатство. Но, сударь, раз вы любите Мюгетту и хотите на ней жениться, что вас удерживает от того, чтобы предложить ей руку и сердце?
— О! — с глухой яростью прошептал Вальвер. — А что еще я могу ей предложить? Мой графский титул? Хорош граф — ни кола, ни двора! Титулом сыт не будешь. Нет, придется подождать, пока я сумею получить место, которое принесло бы мне немного денег, чтобы обеспечить ей сносное существование.
— Тогда поспешите, сударь. Скорей ищите место.
— Ах, пусть только оно появится, это место, и, обещаю тебе, я его не упущу! Да знаешь ли ты, что иногда я готов поступить на службу даже к самому дьяволу?!
Итак, первый день прошел во взаимных признаниях хозяина и слуги. К изумлению обоих, время пролетело необычайно быстро. Наступил вечер; оба понимали, что неосознанная приязнь, уже подтолкнувшая их друг к другу, постепенно начала перерастать в прочную и надежную дружбу.
Скользнув под белоснежную ароматную простыню, Ландри Кокнар сладко потянулся и, засыпая сном праведника, пробормотал:
— Наконец-то я нашел надежное пристанище. Мой хозяин — достойный и знатный дворянин и, главное, человек храбрый и честный.
Одэ де Вальвер заснул столь же быстро, почти убедив себя в том, что Мюгетта-Ландыш любит его; разумеется, до беседы с Ландри Кокнаром он не смел и помышлять о таком счастье. Уже в полудреме он говорил себе, что согласится на любую достойную службу, которую ему предложат, и, заступив на место, сразу же попросит руки у прекрасной цветочницы и женится на ней. Впрочем, он все-таки очень сомневался, что девушка согласится стать его женой, хотя и понимал, что только Мюгетта сможет составить его счастье.
XII
УЛЫБКА ФОРТУНЫ
Утром Вальвер встал, оделся, прицепил к поясу великолепную шпагу, подаренную ему Ландри Кокнаром, и ушел, настоятельно посоветовав вышеупомянутому Ландри не выходить из дома и приготовить обед.
Ландри Кокнар пообещал выполнить все, что ему приказали, и без лишних вопросов попрощался с Вальвером. Плут ни на минуту не сомневался, что его хозяин отправился бродить по улицам в поисках Мюгетты. Проследив за ним из окошка и дождавшись, когда он свернет за угол, мэтр Ландри мгновенно схватил шпагу, закутался в плащ по самые уши и бросился вниз по лестнице, ворча по дороге:
— Клянусь рогами Вельзевула! Если я отпущу его одного, эти подлые гвардейцы Кончини опять нападут на него целой толпой. Лучше уж я прослежу за ним, и да поможет нам Небо!
И он последовал за Вальвером. Он был столь ловок и осмотрителен, что молодой человек ни разу не заподозрил, что его беспокойный слуга ходит за ним по пятам.
Вальвер давненько уже любовался по утрам очаровательной цветочницей, так что успел хорошо изучить ее привычки. Поэтому он шагал уверенно, с видом человека, который точно знает, куда он именно держит путь. Однако сегодня ему не повезло; напрасно юноша ходил по улицам и сворачивал в переулки, где обычно непременно встречал девушку. Может быть, она нынче решила вообще не выходить из дома. А может, просто сменила квартал, и пока Вальвер по старой памяти разыскивал ее здесь, продавала цветы совсем в другом конце Парижа.
Но сдаваться молодой человек не собирался. Неутомимый и упорный, как все влюбленные, он расширил круг своих поисков. Он побывал на улицах Монторгей и Монмартр, затем отправился на улицу Сент-Оноре. Напрасно! Он вернулся назад и исследовал улицы Сен-Дени и Сен-Мартен, но девушка как в воду канула. Час, когда Мюгетта обычно исчезала, распродав цветы, давно миновал, однако юноша все еще надеялся на удачу.
Ландри Кокнар терпеливо следовал за ним, хотя иногда и ругался сквозь зубы. Держался он настороженно, был готов ко всему. Оказавшись на улице Сент-Оноре, он вздрогнул: неподалеку располагался Лувр, а от него было рукой подать до дворца Кончини. Каждую минуту гвардейцы итальянца могли напасть на его хозяина, который — о, беспечный! — шел, даже не прикрыв лица плащом. Если бы гвардейцы вдруг атаковали Вальвера, мэтр Ландри, несмотря на все свои убеждения честного бретера, обрушился бы на них сзади. Собственно говоря, для этого он и следовал за хозяином.
Скажем сразу, что опасения его, к счастью, оказались беспочвенными: Роспиньяк, Лувиньяк, Эйно и Роктай еще не оправились после вчерашнего поражения. Раны их были достаточно серьезны, и вряд ли раньше, чем через десять-двенадцать дней они смогли бы вернуться к службе. Гвардейцы же, оставшись без начальников, разумеется, не собирались заниматься ничем иным, кроме своих прямых обязанностей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59