Обернувшись, она увидела, что Одэ де Вальвер провожает ее восхищенным взором, исполненным немого обожания, и вместо того, чтобы вновь равнодушно отвернуться, как она сделала несколько минут назад, она мило улыбнулась ему и дружески помахала на прощание рукой. После чего торопливо скрылась за поворотом.
— Слава Богу, — облегченно вздохнул Ландри Кокнар, по-прежнему внимательно следивший за девушкой, — она его все-таки любит! Может быть, она сама пока об этом и не догадывается, но клянусь всеми святыми, он ей небезразличен, и это совершенно точно!..
На лице его отразилась неподдельная радость.
— Вот и замечательно! Вот теперь меня все устраивает! Клянусь глоткой Вельзевула, эта крошка цветочница, дочь Кончини — пусть Сатана поскорее заберет его к себе! — обязана мне тем, что осталась в живых. Однако она ничего не знает ни об этом, ни о том, что негодяй Кончини — ее отец. Итак, я имею полное право интересоваться ее судьбой, и если у этого отважного и достойного дворянина, коим является господин де Вальвер, честные намерения — а мне кажется, что это именно так — то мы вдвоем вполне сможем помериться силой с Кончини и его бандой. И почему бы нам, с помощью Господа и всех Его святых, не оказаться победителями в этой борьбе?
Вальвер же в это время пребывал от счастья на седьмом небе. Вот как высоко занес его простой взмах руки очаровательной цветочницы. Лицо его сияло от восторга.
Забыв и о Ландри Кокнаре, и о своих раненых противниках, вокруг которых постепенно собиралась толпа, не питавшая, впрочем, к ним никакого сочувствия, ибо в них быстро опознали клевретов Кончини, Вальвер устремился вслед за девушкой. Не подумайте только, что он собирался догнать ее, остановить и, набравшись храбрости, произнести заветные слова, именуемые признанием в любви (хотя слова эти уже давно стремились сорваться с его губ). Нет, ни за что! Он готов был скрестить шпагу с десятком Роспиньяков, но трепетал при одной только мысли о том, что ему надо сказать девушке: «Я люблю вас. Согласны ли вы стать моей женой?» Влюбившись впервые в жизни, он опасался, что эти его простые и страстные слова будут не так поняты, а то и вызовут улыбку.
Нет. Одэ де Вальвер просто хотел пойти следом за юной цветочницей… на почтительном расстоянии. Он намеревался стать ее тенью, намеревался оберегать ее, ибо уже давно заметил, что девушка постоянно чего-то опасается. Казалось, над ней нависла некая неведомая угроза, и Вальвер никак не мог понять, откуда она исходила. Случай с Роспиньяком утвердил его в этой мысли; ему также стало ясно, какого рода эта угроза.
Незаметно для Вальвера за ним последовал высокий мужчина, плотно закутанный в плащ; лицо его было скрыто высоким воротником, ступал он очень осторожно — словом, было ясно, что у него уже есть опыт в подобного рода делах. Это был д'Альбаран, телохранитель герцогини де Соррьентес. Его появление обязывает нас вернуться на несколько минут назад.
Напомним, что Одэ де Вальвер первым пришел на выручку Мюгетте, и д'Альбаран вновь не успел выполнить полученный им приказ. Видя, что Одэ прекрасно справляется и без его помощи, он постоял в нерешительности, а затем вернулся к портшезу. Несколько жестов герцогини — и вот он уже спешился и, не заботясь более о лошади, которую тут же подхватил под уздцы один из его людей, метнулся обратно к месту поединка и встал в первом ряду зевак, чтобы наблюдать за схваткой. На лице его было написано желание вступить в бой, когда в том возникнет необходимость. Нет сомнений, он правильно понял очередной приказ герцогини: оказать помощь Вальверу, если тот будет в ней нуждаться.
Да, именно такое распоряжение отдала ему знаками его госпожа. Итак, сначала таинственная герцогиня де Соррьентес пожелала спасти Ландри Кокнара. Затем — Мюгетту-Ландыш, причем после того, как под страхом смерти запретила Ла Горель злоумышлять против юной цветочницы. И вот теперь она приказала прийти на помощь Одэ де Вальверу, если это будет необходимо. Если бы рядом все еще находилась Ла Горель, она бы непременно проворчала, что «ее светлейшая милость» — титул, которым наградила герцогиню Леонора Галигаи, — настоящая святая, раз она хочет спасти всех на свете.
Вы наверняка заметили, что до сих пор симпатии герцогини неизменно оказывались на стороне слабых, поэтому своим замечательным великодушием она вполне могла завоевать ваше расположение. Однако не станем забывать, что наш долг — быть беспристрастными к нашим персонажам и показывать их такими, какими они есть. Все приказы герцогини были отданы либо жестами, либо надменным тоном, без малейших ноток сочувствия. Разумеется, подобная холодность просто обязана настораживать.
Когда в руках Вальвера сломалась шпага, д'Альбаран уже готов был вмешаться, но Ландри Кокнар опередил его, и испанец воздержался от участия в поединке. Когда все было кончено, он, убедившись, что ему больше нечего здесь делать, тяжелой и твердой поступью человека, уверенного в своей силе, вернулся к своей госпоже.
— Надо узнать, кто этот молодой храбрец, — сурово произнесла она своим сладкозвучным голосом, — узнать, где он живет, чем занимается, у кого он на службе… если он вообще кому-нибудь служит. Я желаю видеть его в числе своих людей. Если он беден, а судя по его костюму, это именно так, если он свободен и согласен поступить ко мне на службу, я позабочусь о его будущем. Столь дерзкие и отважные люди в наше время редкость. А для выполнения той задачи, ради которой я прибыла в Париж, мне необходимы именно такие.
— В самом деле, он будет ценным приобретением для вас, — согласился д'Альбаран, — таких смельчаков встретишь не часто.
В ответе его не прозвучало ни ревности, ни беспокойства: этот человек был абсолютно уверен, что его положению при дворе герцогини не может повредить никто и ничто. Он даже произнес эти слова с оттенком восхищения — следовательно, ему было не чуждо благородство и он умел воздавать должное достоинствам других. Но тотчас же он добавил:
— Он почти так же силен, как я.
— Ты прав, только «почти». Никто на свете не может похвастаться, что его сила равна твоей, д'Альбаран.
Герцогиня проговорила это с видимым удовольствием. Впервые надменная и величественная Соррьентес дала понять, что она — истинная женщина. Ее чарующие черные глаза с томной нежностью окинули взором фигуру колосса-испанца. Не будем, однако, заблуждаться: это была ласка, которой хозяин удостаивает своего верного пса. Воздавая должное его могучим клыкам, способным перегрызть железный прут, он рассчитывает на преданность животного и готовность пустить это страшное оружие в ход по первому же слову господина.
Было заметно, что похвала герцогини польстила д'Альбарану и чрезвычайно взволновала его. В его темных глазах запрыгали радостные искры, а сам он издал несколько нечленораздельных звуков, напоминающих удовлетворенное урчание собаки, получившей от хозяина кусок мяса. Согнувшись в глубоком почтительном поклоне, он почти опустился на колени. Было ясно, что этот человек фанатично предан своей госпоже, почитает ее не менее, чем Святую Деву, и ради нее готов на все.
— Проследи за ним сам, мой добрый д'Альбаран, — продолжала герцогиня. — Речь идет об очень важном для меня деле, и мне бы хотелось, чтобы ты самолично занялся им. Иди же, а я вернусь домой.
Вот почему д'Альбаран отправился следом за Одэ де Вальвером, за которым уже — только на более близком расстоянии — шагал Ландри Кокнар.
X
ЛАНДРИ КОКНАР
Итак, Одэ де Вальвер пошел за Мюгеттой. И тут же потерял ее из виду. Она растаяла, словно призрак. Он обшарил все окрестные закоулки, но, к сожалению, безрезультатно. Поняв тщетность своих поисков, он вздохнул и отказался от дальнейших попыток отыскать девушку. Медленно бредя по улице, он вдруг вспомнил о Ландри Кокнаре, упрекнул себя за то, что бросил его, не сказав ни слова благодарности, и огляделся вокруг.
Обнаружить Ландри не составило особого труда. Бедняга давно уже плелся за Вальвером, стараясь не попасться ему на глаза: он выжидал, когда же дойдет очередь и до него. И вот теперь, улыбаясь во весь рот, он предстал перед молодым человеком, держа в руке тот предмет, который он именовал своей шляпой. Он поклонился; в его движениях не было ни раболепия, ни неловкости. Его изысканный поклон свидетельствовал о том, что мошенник долго вращался в хорошем обществе.
Одэ де Вальвер с первого взгляда отметил манеры Ландри и пришел к выводу, что бедный малый, не будучи дворянином, наверняка долгое время служил в доме какого-нибудь вельможи, где и успел пообтесаться. К тому же в поединке он выказал себя храбрецом, недурно владеющим шпагой. Для первого знакомства Вальверу этого было вполне достаточно.
— Извините меня, приятель, — вежливо сказал он, — я обязан вам жизнью и, надеюсь, Господь простит мне, что я не сразу выразил вам благодарность, которую вы вполне заслужили своей доблестью.
И добавил:
— Теперь, наконец, я узнал вас: вы — тот несчастный, которого Кончини и его прихвостни волокли на виселицу, словно корову на живодерню.
— И которого вы нынче дважды спасли: первый раз — вырвав из когтей этих негодяев, а второй — подарив вот этот кошелек; без него мне пришлось бы сегодня лечь спать на пустой желудок. А это, знаете ли, сударь, не слишком приятно, — слегка улыбнулся Кокнар.
— Бедняга! — шепотом посочувствовал ему Вальвер, а вслух сказал: — Вижу, вы не любите медлить с возвращением долгов.
— О! Если вы о недавней стычке, то я по-прежнему ваш должник. Ввязавшись в драку с гвардейцами Кончини, я лишь сводил собственные счеты. У меня хорошая память, и я никогда не забываю ни плохого, ни хорошего.
— Согласен, — улыбнулся Вальвер, — вы вправе немножко рассердиться на них. Похоже, вас лучше иметь в числе друзей, а не врагов.
— И я так Думаю, — вполне серьезно ответил Ландри Кокнар.
— Ведь это вы вложили мне в руку шпагу, когда сломалась моя собственная? — спросил Вальвер после короткой паузы, во время которой он внимательно изучал своего собеседника.
— Да, я.
— Отличный клинок, клянусь честью, — восхищенно произнес Вальвер.
— Настоящая миланская сталь, работа самого Бартоломео Кампи!
— Черт побери, признаюсь, мне страшно не хочется возвращать вам вашу собственность…
И с этими словами Одэ де Вальвер принялся отцеплять шпагу от пояса.
— Что вы делаете, сударь? — запротестовал Ландри Кокнар. — Истинный дворянин не может ходить безоружным, а уж вы тем более, особенно сейчас. Да я и не возьму ее. Руки лучше, чем ваша, ей не найти.
— Но, видите ли, — колебался Вальвер, просто умиравший от желания оставить себе это великолепное оружие, — признаюсь вам, я не богат и не смогу уплатить вам ее настоящую цену.
Что-то вроде облачка грусти набежало на лукавую физиономию Ландри Кокнара. Он тяжело вздохнул:
— Я был бы счастлив и горд, если бы вы оказали мне честь сохранить этот клинок на память о человеке, который обязан вам жизнью и который ни секунды не помышлял о том, чтобы потребовать за него плату.
Фраза была произнесена с таким чувством собственного достоинства, что Вальвер даже опешил: он не ожидал подобного ответа от бедного малого, кутающегося в лохмотья.
— А как же вы? — наконец сумел вымолвить он.
— У меня останется шпага господина Роктая. Для меня это вполне подходящее оружие.
— Будь по-вашему, — решительно произнес Вальвер, — я принимаю этот поистине королевский подарок так же, как вы его делаете: от чистого сердца. Но теперь я вдвойне ваш должник.
— Вот и прекрасно, — расцвел Ландри Кокнар, — тем более что вы не из тех, кто уклоняется от уплаты по векселям. По вас это сразу видно, сударь.
— Послушай, — неожиданно обратился к нему на «ты» Вальвер, — я граф Одэ де Вальвер. А как твое имя?
— Ландри Кокнар, монсеньор.
— Так вот, Ландри Кокнар, прежде всего доставь мне удовольствие и не зови меня «монсеньором»; это звучит как-то удивительно глупо.
— Ах! ах! — засуетился Ландри, и его лукавые глазки забегали по сторонам. — Договорились, господин граф. А дальше?.. Что дальше?
— Дальше мне кажется, что наступил час, когда честным людям пора пообедать.
— Да, сударь, некоторые честные люди и впрямь могут позволить себе роскошь регулярно садиться за стол, но вот такие горемыки, как я, обедают, когда придется. И даже не каждый день, в чем вы можете убедиться, присмотревшись к моей тощей фигуре.
И Ландри Кокнар полунасмешливо-полусерьезно продемонстрировал свои худые руки и ноги.
— Сегодня у тебя будет обед, — улыбаясь, сказал Вальвер. — Я хочу отблагодарить тебя. Идем же со мной.
— Сударь, — радостно воскликнул Ландри Кокнар, — я так счастлив! Я сохраню воспоминание об этом дне на всю оставшуюся жизнь. — И прибавил: — За столом, на поле боя — всюду, куда вам будет угодно меня пригласить, я почту за честь быть вашим смиренным и преданным слугой.
Спустя несколько минут они уже сидели за столом, уставленным аппетитными кушаньями и пузатыми бутылками.
Пиршество происходило в трактире средней руки на улице Монмартр, в двух шагах от рынка. Вскоре в этот же зал вошел д'Альбаран. Он занял место неподалеку от двери и также заказал себе еду. Вальвер и его спутник не обратили на нового посетителя никакого внимания.
Ландри Кокнар отдал должное обеду, которым угощал его граф де Вальвер: ясно было, что ему не каждый день выпадает такая удача. Не зная, сумеет ли он сегодня поужинать, бедный малый ел за четверых и пил за шестерых. Ландри Кокнар был отменный едок и не дурак выпить, но при этом, как отметил внимательно наблюдавший за ним Вальвер, он не забывал и о хороших манерах. Он много и охотно говорил, но тем не менее ни разу не переступил той границы, которая отделяла его от благородного амфитриона , устроившего для него сей роскошный пир и отбросившего при застольном общении излишние церемонии. Мы не исключаем, что иной на его месте вполне мог бы возомнить себя равным Вальверу, однако Ландри Кокнар был не таков: врожденное чувство такта удерживало его от фамильярности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59