На
счет Второго фронта он отзывался довольно вяло. Бобров Смотрел на доктор
а внимательно, и глаза у него были такие, что Левину хотелось говорить и го
ворить.
Ц Доктор, Ц сказал Бобров, Ц вы бы кушали, у вас простынет.
Ц Кушали! Ц воскликнул Левин. Ц Кушали! Погодите, я еще устрою баню этом
у Онуфрию! Он будет меня помнить!
И с негодующим видом Александр Маркович отодвинул от себя картофельное
пюре.
Ц В одном доме, было время, вашего покорного слугу подкармливали, Ц ска
зал он. Ц Я был еще молодой человек, а там была бабушка Варя, и она пекла, на
пример, хворост. Вы когда-нибудь пили крепкий, сладкий чай с хорошим хворо
стом? В этой семье…
Ц Доктор, а где сейчас ваша семья? Ц перебил вдруг Бобров.
Ц Моя семья? Ц почему-то сконфузившись и не сразy, ответил Левин. Ц Моя с
емья? Говоря откровенно, у меня нет никакой семьи.
Ц Погибли? Ц глядя прямо в глаза Левину, спросил Бобров.
Ц Абсолютно не погибли, Ц ответил Александр Маркович. Ц Странная мане
ра у вас у всех об этом спрашивать. Никто у меня не погибал…
Александр Маркович ворчал долго.
Ц Это просто удивительно, Ц говорил он сердито, Ц нет такого человека,
который бы не думал, что я несчастный. А я нисколько не несчастный. У меня н
ет никакого надлома, понимаете? Я просто неженатый. Ведь бывают же нежена
тые люди. Я Ц холостяк. Я не вдовец, меня не бросала жена, и никто даже не мо
жет сказать, что я не успел жениться потому, что был сильно загружен работ
ой. И я не убежденный холостяк. Если же проанализировать мое холостяцкое
положение и постараться найти причину, то это окажется невозможным. Как-
то так случилось, что я не женился. Все женились, все влюблялись, и всегда у
меня была масса поручений Ц передать записку, отвезти букет цветов, и я к
ак-то в этих свадьбах и влюбленностях запыхался, забегался и опоздал. И на
барышне, которая мне очень нравилась, которую я, быть может, даже любил, вд
руг женился один мой товарищ. А когда я ей через много лет рассказал, как б
ыл в нее влюблен, Ц она всплеснула руками и сказала: "Ой, Шура, вы все выдум
ываете…"
Он грустно помолчал и добавил:
Ц Ничего себе "выдумываете"!
Ц Да, кстати, Ц сказал Бобров. Ц Я слышал, будто вы в отпуск собрались…
Ц Не вышло, Ц ответил Левин. Ц Я, знаете, хотел немного сам подзаняться
со своим здоровьем, но не вышло. Должен был приехать мне на смену один очен
ь хороший доктор, так случилось несчастье, разбомбили поезд, помните, не т
ак давно под Лоухами. И я остался. Мне всегда не везет с отпусками, это кака
я-то мистика…
Ц Чего?
Ц Ну, мистика, бред… Да вы же, наверное, помните мою поездку в Сочи…
Бобров улыбнулся.
Он вспомнил, как еще до войны, в отпускное время Левин вдруг объявил всем,
что едет в отпуск, что у него уже выписаны литеры, что для него заказан мяг
кий билет, нижнее место до станции Сочи, а на другой день появился в летной
столовой и весело пожаловался:
Ц Вот видите, как я уехал? Теперь ко всему прочему я еще санитарный врач. М
не только не хватало снимать пробы и осматривать состояние санузлов! Ну,
а с другой стороны, когда мой коллега военврач Жилин должен ехать за моло
дой женой и некому его заменить, как бы вы поступили? Когда он показывает м
не письмо от жены и там написано: "еще один месяц, и я сойду с ума, что ты со мн
ой делаешь, мама плачет, и сестра Надя плачет". А? Ну-ка, скажите? И начсан выз
ывает меня, сажает в кресло, долго молчит, долго вздыхает и потом обращает
ся: "Я не приказываю, я прошу. Вас никто не ждет, а Жилин молодожен". Вот вам и С
очи. И все только потому, что у меня нет настоящей силы воли. Воспитывайте
в себе волю, молодые люди, иначе вы не увидите Сочи.
Доктор Левин был ке чужд честолюбия. Но это было своеобразное честолюбие
. В общих чертах оно сводилось к тому, что Александр Маркович любил расска
зывать, будто знает очень многих знаменитых летчиков и будто кое-кого из
них он лечил в свое время. Кроме того, в давние мирные времена, раздражаясь
, Левин любил намекнуть собеседнику, что если так пойдет дальше, то он расс
ердится и уедет в Москву в Главное Управление или, в крайнем случае, в Лени
нград.
Ц А что? Ц спрашивал он. Ц Вы думаете, у меня вместо нервов веревки? Возь
му и подам рапорт. Вечно я должен таскаться с этим племенем крылатых. Не за
хочуЦ и не буду. Что я тут вижу среди этих железных парней? Вот побудьте, п
обудьте хирургом у летчиков. Много интересного вы увидите. За прошлый ме
сяц только одни случай, и то растяжение связок, Ц не вовремя дернул какую
-то там веревку в своем парашюте. И с утра до вечера нытье, чтобы его отпуст
или и что он повесится со скуки п госпитале. Врач должен расти. А какой у ме
ня рост? В крайнем случае аппендицит, и то разговоров не оберешься. Зачем л
етчикам врач в мирное время? Тут одни недавно ко мне пришел Ц интересова
лся, что такое головная боль. Вы себе представляете человека в тридцлть л
ет, который совершенно не знает, что такое головня боль, и спрашивает Ц эт
о болит кожа на голове, болят кости в голове или мозг? Эти люди наделены та
ким здоровьем, что если они не падают, так для чего им хирургическое отдел
ение? Если бы еще была война, то, конечно, я был бы нужен, а без войны я соверш
енно ненужен. Хорошо, что в мирное время я большей частью работал в. клиник
ах. Иначе война бы застала меня лично врасплох. В большой клинике все-таки
кое-что видишь, Кое-что делаешь и порою приходится подумать. А здесь с вам
и, со здоровяками? Даже смешно…
Левин был вспыльчив, много путал, часто раздражался, и, случалось, кричал н
а своих санитарок, сестер и врачей. Он просто не понимал, что значит говори
ть тихо. Халат на нем никогда не был застегнут, длинный нос задорно торчал
из-под очков, зубами он вечно жевал мундштук папиросы и для утешения свои
х пациентов часто рассказывал им о собственных болезнях, энергично и стр
астно сгущая при этом краски.
Ц Этот борец со стихиями жалуется на сердце! Ц восклицал Левин. Ц Этот
Икар, этот колосс смеет говорить о сердце! Кстати, оно вовсе не здесь, здес
ь желудок. Честное слово, противно слушать человека, который думает, что о
н болен, в то время когда он совершенно здоров. У вас хронометр, а не сердце,
а у меня, вот у меня вместо сердца Ц тряпка. Давеча тут один воздушный сок
ол показал мне свой перелом, вот он лежит в соседней палате. И он думает, чт
о это серьезно. Он не хочет быть калекой на всю жизнь и волнуется. Передайт
е ему потом, что я вам говорил доверительно, как мужчина мужчине. У него да
же не перелом. У него ушиб. И нечего ему разводить нюни насчет того, что он м
ожет быть отчислен от авиации. Вот в тридцать втором, доложу я вам, один шт
укарь уронил меня вместе с самолетом, так это действительно была картина
, достойная кисти художника. Меня собрали из кусков. Все было отдельно. Ну
почему вы смеетесь? Что смешного в том, что доктор Левин упал вместе с само
летом и разбился на куски? Кроме того, у меня язва желудка, так я думаю. А вы
все здоровяки, покорители стратосферы, воздушные чемпионы, племя крылат
ых, и вы мне очень надоели.
В серьезных случаях, даже до войны, Александр Маркович не уходил из госпи
таля. Если кто-нибудь из летчиков попадал в катастрофу, если состояние по
страдавшего внушало хоть маленькое опасение, Ц Левин как бы случайно з
асиживался в ординаторской, потом в палате у раненого, потом вдруг задре
мывал в коридоре в кресле возле столика дежурной сестры.
Ц Э! Ц сказал он Боброву, когда тот впервые очнулся после ранения, Ц вам
нечем особенно гордиться. Если вы женаты, то не рассказывайте вашей жене,
что вы были на краю смерти. Вас можно пропустить через кофейную мельницу,
и все-таки вы останетесь летчиком. Организм вообще очень много значит в т
аких случаях, как ваш. Вот, кстати, во время финской у меня была работа. Прин
осят одного и кладут мне на операционный стол. Я смотрю, и, можете себе пре
дставить, вспоминаю обстоятельства, при которых в свое время я оперирова
л этого же самого юношу. Мои швы, мой, так сказать, почерк, и недурная, очень
недурная работа. А дело было так. Он когда-то упал. Тогда летали бог знает н
а чем, на «Сопвичах», вы, наверное, даже их не видели. И вот он упал вместе со
своим «Сопвичем», отбитым у белых. И я, тогда еще совсем молодой врач, долж
ен был разобраться. Вокруг Ц никого, раненый нетранспортабелен, местный
фельдшер только крякает, и я Ц желторотый Ц должен все решить. Один час
двадцать минут я возился с этим молодым товарищем и потом нисколько не в
ерил, что дело обойдется без сепсиса. Я не мог спать, не мог есть, помню Ц то
лько все пил воду и курил самосад. Но мой пациент выжил. Он выжил вопреки з
дравому смыслу и всему тому, чему меня учили. Он выжил потому, что у него бы
л совершенно ваш организм. У него было сердце как мотор и такое здоровье, ч
то он совершенно спокойно проживет еще минимум семьдесят лет. Так что ни
когда нe следует унывать, а вам, с вашими царапинами, тем более. Вот вам моло
ко Ц его надо выпить. Если вы не станете пить молоко Ц это пойдет на поль
зу фашизму-гитлеризму. И ничего смешного. Гитлеру, Герингу, Геббельсу и вс
ей этой шарашкиной артели очень приятно, когда наши раненые отказываютс
я от пищи. То есть это я, конечно, выражаюсь фигурально, это в некотором смы
сле гипербола, но все-таки сделайте им неприятность Ц выпейте молоко и с
кушайте котлетку. Сегодня вы лично по некоторому стечению обстоятельст
в не воюете, так сделайте этой банде неприятности не как боевой, гордый со
кол, а как едок…

5

После своего позднего обеда, сидя с Бобровым, Левин стал вспоминать Герм
анию и университет в Йене, где некоторое время учился. Это было в общем-то
ни к чему, но люди, близко знавшие старого доктора, любили слушать его всег
да внезапные воспоминания Ц то один кусок жизни, то другой, то юность, то
отрочество, то какую-то встречу, и грустную и забавную в одно и то же время.

Ц Немцы, немцы! Ц говорил Левин. Ц Я не люблю, когда ругаются Ц немец, не
мец. Немец это одно, а фашист это совершенно другое. Когда я смотрю, как они
кидают бомбы, или читаю в газетах об этих лагерях уничтожении Ц боже мой,
я пожимаю плечами, пожимаю своими плечами и думаю, что можно сделать из на
рода, дай волю Гитлеру. Народ можно превратить в палача, в гадину, в зверя, б
удет не нация, а подлец. Я учился в Йене, я был очень бедный студент, совсем б
едный, хуже нельзя. И мне посоветовали Ц идите к студенческой бабушке фр
ау Шмидтгоф. Вот такая старуха Ц выше меня на голову, с усами, не дай бог ув
идеть ее во сне. И бока и бюст, ну что-то ужасное. Представляете себе Ц смот
рит на меня неподвижно пять минут, обдумывает, гожусь я или нет. Потом пока
зывает комнату и тоже смотрит Ц годится мне комната или нет. Потом говор
ит: вы имеете здесь кофе, не слишком крепкий, сливки, не слишком густые, чет
ыре булочки в день и тишину с чистотой. Никаких безобразий. Стирка белья и
штопка носков Ц тоже от меня.
Я поселяюсь у студенческой бабушки Шмидтгоф. Через месяц она знает распи
сание всех моих лекций, знает, какое у меня было детство, знает, что я люблю
жидкий кофе и побольше сливок, знает, что мне не приходится ждать ассигно
ваний на новый костюм, а когда я заболеваю, она ходит за мной лучше, чем моя
родная мама. Слушайте внимательно, Бобров. Эта женщина нe дает мне никогда
проспать ни одной лекции, а на прощание, когда я плачу и даю клятвы, что я вс
е-таки еще приеду в Йену повидать ее, она заявляет: "Нет, вы не приедете, гер
р доктор". Почему же я не приеду? "Вы не приедете, потому что профессора, у ко
торых вы учились, олухи и бездарные дураки, вы поймете это несколько позж
е". Но, фрау Шмидтгоф, для чего же вы гоняли меня на все лекции? "О, герр доктор
, маленький мой герр доктор, для того, чтобы вы получили диплом. У вас нет бо
гатых родителей, вы никогда не получите наследство из Америки, а диплом
Ц это булочки и не особенно крепкий кофе, и жидкие сливки, и крыша над гол
овой. Жизнь так плохо устроена, герр доктор. Нет, нет, только самодовольные
кретины возвращаются в Йену, а люди с головой думают: здесь пропали мои лу
чшие годы, у этих бездарных профессоров. Желаю вам много счастья, герр док
тор, добрую жену и всегда свою голову на плечах. Желаю вам понять, что ваш п
рофессор Брукнер Ц бездарная скотина, а ваш профессор Закоски Ц нахал
и карьерист, а ваш любимец профессор Эрлихен Ц тупица. Никогда не приезж
айте в Йену"…
Ц И вы не поехали? Ц спросил Бобров.
Ц Конечно.
Ц А старухе вы написали?
Ц И старухе я не написал.
Ц Почему?
Ц Не написал, и баста. Почему? Веселое письмо я не мог ей написать, а грустн
ое Ц не хотелось. У меня тоже была своя гордость. При царе доктору Левину
не так-то просто было устроиться на службу, чтобы иметь хотя бы жидкий коф
е и крышу над головой… Вы же этого не понимаете Ц вы, Бобров, для которого
все равны: и казах, и еврей, и узбек, и вы сами, русский. Так я говорю?
Ц Оно, конечно, так, Ц согласился Бобров.
Потом Левин показал Боброву полученный давеча орден.
Ц Вообще, орден Красной Звезды самый красивый Ц сказал Александр Марк
ович, Ц скромно и сильно высказанная идея. Вы согласны? Хотя "Красное Зна
мя" тоже очень красивый орден. У вас уже два "Красных Знамени" и "Красная Зве
зда", а еще что?
Ц "Трудяга" и "Знак почета", за арктические перелеты…
Ц Тоже неплохо! Ц сказал Левин. Ц "Правительство высоко оценило его за
слуги" Ц как пишут в некрологах.
Но будем надеяться, что я не доживу до такого некролога. А теперь мы вымоем
руки и займемся вами. Товарищ командующий мне звонил насчет вас. Что вы ду
маете насчет нашей идеи?
Бобров ответил не сразу. Он вообще не отличался болтливостью.
Ц Ну? Ц поторопил его Левин. Ц Или вы не поняли моего вопроса? А может бы
ть, бабушка Шмидтгоф произвела на вас слишком сильное впечатление? Не на
до, дорогой товарищ Бобров. Война есть война, и если они позволили себе фаш
изм, то мы позволим себе этот фашизм уничтожить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29