— Сама я постаралась убить в себе подобную слабость.— А я не хочу с ней бороться. Я готова ее признать.— Раск просто не оставил тебе выбора, — усмехнулась предводительница разбойниц.— Это верно, — согласилась я.Раск, мой хозяин, мой повелитель, не оставил мне возможности почувствовать себя кем-то иным, кроме как беспомощным исполнителем его воли.— Он покорил тебя, — сказала Вьерна.— Да, — ответила я. — Он полностью покорил меня. Я опустила глаза.— Сегодня ночью я уезжаю отсюда, — внезапно, без всякого перехода, сказала Вьерна.Я изумленно посмотрела на нее.Она кивком указала мне на темную фигуру, стоящую на коленях в нескольких ярдах от холма боком ко мне. Руки у девушки были связаны. На шее тускло мерцала в сиянии лун узкая полоска железного ошейника. Из-под длинных черных волос спускался на землю привязанный к ошейнику ремень.— Я забираю Талену с собой, — сообщила Вьерна. — Раск из Трева отдал ее мне. Я уведу ее в северные леса.— Но она ведь была любимой невольницей Раска! — удивилась я.— Нет, — покачала головой предводительница лесных разбойниц— А вы сами разве не остаетесь с Раском в качестве его свободной спутницы или боевой соратницы? — спросила я.Она только рассмеялась.— Нет, мое место — в северных лесах.Я кивнула. Мне, кейджере, было трудно понять свободную женщину.— Приятно быть покоренной мужчиной? — поинтересовалась Вьерна.Я смущенно опустила глаза.— Все понятно, — усмехнулась Вьерна; в ее голосе зазвучала не свойственная разбойнице мягкость. — Однажды, много лет назад, в Аре я увидела мужчину и впервые в жизни испугалась, что он, если пожелает, может сделать со мной то же, что сделал с тобой Раск — покорит меня! Никогда прежде я этого не боялась, считала, что это невозможно.Не ожидая от нее подобных признаний, я смотрела на нее со всевозрастающим интересом.— Я возненавидела этого человека. Я решила, что мы с ним еще потягаемся, посмотрим, кто из нас будет покорен.— Как eго о имя? — спросила я.— Марленус.Я была настолько поражена, что не могла вымолвить ни слова.Она кивнула на стоящую у подножия холма связанную девушку.— Эта девчонка — приманка для него, — сказала Вьерна. Она еще раз посмотрела на меня и пошла прочь. Пройдя несколько шагов, она обернулась.— Прощай, рабыня, — бросила она. — Если я увижу Раска, я скажу ему, что здесь, на этом холме, под светом германских лун стоит прикованная цепями невольница, которая жаждет его прикосновения.— Желаю вам удачи, госпожа! — крикнула я ей вслед. — Желаю вам всего хорошего!Вьерна не обернулась.Она подошла к покорно ожидающей ее девушке, развязала ей ноги, подняла с земли и за привязанный к ее ошейнику ремень повела за собой. Когда они огибали ближайшую палатку, я заметила, что рот девушки заткнут кляпом. У меня не было сомнений, что этой отважной женщине, предводительнице разбойниц, без труда удастся доставить свою пленницу в северные леса.Я снова осталась в полном одиночестве, прикованная цепями под безмолвно плывущими над землей огромными германскими лунами.Внезапно я ощутила чье-то присутствие. Я вскинула голову и заметила стоящего неподалеку человека.Стон вырвался у меня из груди. Я протянула руки и рванулась к нему.Раск не стал снимать с меня цепи. Но он утопил меня в своих объятиях и прижал рыдающую от счастья рабыню к теплой сырой земле.Близился рассвет. Мы лежали на вершине поросшего травой холма, завернутые в его длинный плащ.Внутренним чутьем осознавая, что не вызову его неудовольствия, я робко прикоснулась губами к его щеке и плотнее прижалась к его лежащему у меня под головой плечу. Мне хотелось кричать от счастья и смеяться, не скрывая текущих по щекам слез радости.Мы долго лежали молча.На траву выпала предутренняя роса и пропитала накрывающий нас плащ. Небо на востоке посветлело, и в сером полумраке уже можно было различить отдельные былинки травы, сгибающиеся под тяжестью тускло мерцающих капель росы.Элеонора Бринтон, бывшая жительница Земли, некогда богатая, высокомерная и избалованная девушка с нью-йоркской Парк-авеню, зябко кутаясь под грубым плащом воина, лежала на вершине поросшего травой холма и сладострастно прижималась щекой к плечу горианского разбойника — своего повелителя и полновластного хозяина.Я приподняла голову и заглянула в глаза Раску. Он ответил мне долгим, внимательным взглядом.— Как получилось, что я так привязался к тебе? — задумчиво сказал он.— Я люблю вас, хозяин, — прошептала я. — Люблю!— А я тебя презираю, — ответил он.Я рассмеялась; слезы снова навернулись мне на глаза.— И тем не менее, — продолжал он, — с тех пор как я впервые увидел тебя в невольничьей клетке в Ко-ро-ба, я не мог тебя забыть. Меня неотступно преследовало желание ощутить тебя в своих объятиях.— Я — ваша, хозяин, — пробормотала я. — Я полностью принадлежу вам. Полностью и безоговорочно. Я — ваша рабыня. Ваша беспомощная, во всем подвластная рабыня!— Как только я тебя увидел, сразу понял, что ты никогда не сможешь стать обычной рабыней, — возразил мне Раск.Я плотнее прижалась к его плечу и обвила рукою широкую грудь.Он казался чем-то озадаченным, даже обеспокоенным. Он приподнялся на локте и нежным движением убрал волосы с моего лица.— Неужели это возможно, — с удивлением произнес он, — чтобы я, Раск из Трева, мог привязаться к простой рабыне?— Я люблю вас, хозяин! — воскликнула я, потянувшись к нему. — Люблю больше всего на свете!Он не дал мне прикоснуться губами к своим губам; он отстранился и, улыбаясь, посмотрел на меня сверху вниз.— Не будет ли тебе любопытно узнать, почему я никогда не позволял тебе прислуживать мужчинам, как это делали остальные девушки? — спросил Раск.— Очень любопытно, — с ответной улыбкой призналась я.— Я берег тебя для себя, — признался он. Я рассмеялась.— Я старался держаться вдали от тебя как можно дольше. Но когда увидел, как ты танцуешь, я не сдержался.Слезы снова потекли у меня по щекам. Я прижалась к нему губами.Внезапно его руки легли мне на плечи и отстранили меня.— Твой танец выражал такую дерзость, такую гордость и презрительное высокомерие, что я не мог оставить это без ответа.Я подняла на него смеющиеся глаза.— Во мне больше не осталось ни дерзости, ни высокомерия, хозяин, — прошептала я. — Во мне не осталось даже гордости, не говоря уже о презрении. — Я снова потянулась к нему губами.— Что же наполняет тебя теперь? — поинтересовался он.— Теперь, — ответила я, — меня наполняет только глубокая покорность моему повелителю. Покорность и осознание моей глубокой, всецелой принадлежности ему, моему хозяину.Он посмотрел на меня и усмехнулся.Я тоже рассмеялась.— А я слышал, что в нашем лагере есть дерзкая рабыня, гордая и непокорная.— Ее больше нет, хозяин.— Разве ей удалось убежать?— Нет, хозяин, убежать ей не удалось.— Ее, кажется, звали Эли-нор. Это имя тебе знакомо?— Знакомо, хозяин. Ей не удалось убежать. От Раска еще не убежала ни одна невольница.На его лице заиграла самодовольная усмешка.— Это верно.Раск был доволен собой, этот дикарь, это чудовище. Но что говорить: он был прав!— Что же с ней произошло? — поинтересовался он.— Она стала покорной рабыней.— Чьей рабыней?— Раска из Трева.— Так говоришь, ей все-таки не удалось от него убежать?— Не удалось, хозяин!— И что — она любит его?— Любит, хозяин! — Я потянулась к нему губами. — Любит отчаянно, до самозабвения!— Занятные вещи ты рассказываешь, рабыня. Интересно только, откуда тебе самой это известно.Голова у меня покоилась у него на локте. Я держала в руках его ладонь и прижималась к ней щекой.— Вы позволите мне говорить, хозяин? — продолжала я игру.— Говори, — царственным кивком соблаговолил он дать свое высочайшее позволение.— Я должна говорить правду?— Только правду. Иначе тебя накажут плетьми и заточат в железный ящик. — В его голосе неожиданно зазвучал металл.Я была поражена. Внезапно я поняла, что, несмотря на всю игривость прежних фраз, если я сейчас солгу, он, вполне возможно, действительно накажет меня плетьми и, чего доброго, снова бросит в ненавистный мне железный ящик. Он был настоящим горианином — хозяином, повелителем. Я всецело зависела от его милости.Но если я до такой степени ощущала себя подвластной ему, то, вероятно, я сама вручила ему право распоряжаться моей свободой, моей жизнью. Я была его собственностью, и у меня не было ни малейшего желания понести наказание от его рук. Единственное, чего мне хотелось, это доставить ему удовольствие.Кроме того, я сознавала себя его рабыней, а рабыня обязана говорить правду своему хозяину и не скрывать от него своих чувств.Я смело посмотрела ему в глаза.— Вам самому хорошо известно, кого любит рабыня Эли-нор, — ответила я.— Тогда тем более скажи мне об этом, — настаивал он.— Она любит своего хозяина, Раска из Трева!— Меня то есть?— Вас, хозяин! Конечно, вас!— А кто же она такая, эта Эли-нор?— Это я, хозяин! Я люблю вас! Люблю!Он наклонился и подарил мне легкий поцелуй.— Значит, она покорена мною? — старался продлить он удовольствие.— Покорена, хозяин! И ждет не дождется, когда вы снова захотите ее покорить.Он прижался губами к моим губам в долгом сладостном поцелуе.Я застонала. Счастливые слезы покатились у меня по щекам.Забрезжил рассвет. Лагерь начал просыпаться. Где-то далеко слышался голос Юты, созывающей своих девушек и дающей им указания на день. Со взлетной площадки доносились крики тарнов. На кухне загремели медными тазами и чашками. Кое-где вспыхнули первые костры.— В твоем танце, — заговорил Раск после долгого молчания, — мне показалось, я заметил не только высокомерное презрение, но и кое-что еще.— Вы правы, — ответила я, осыпая его поцелуями.Теперь и я осознавала, что уже с первых мгновений моего танца на посыпанной песком площадке перед воинами у костра мое тело, не подвластное сознанию, каждой своей клеточкой, каждым движением выражало любовь к моему повелителю, сжигающее меня желание и готовность воспринять его объятия.В те секунды, когда я стремилась выплеснуть в своем танце переполнявшую меня ненависть, гордость и презрение, я непроизвольно, подсознательно, не отдавая в том себе отчета, просила моего повелителя подарить мне свою любовь и ласку.Он почувствовал это и призвал меня в свой шатер.И вот я лежу у него на плече и прислушиваюсь к первым звукам просыпающегося лагеря. Он нежно убирает волосы с моего лица, а я плотнее прижимаюсь к его руке щекой.— Тебе пора возвращаться к своей работе, невольница, — говорит он.— Да, хозяин, — шепчу я.Из кожаной сумки на своем поясе он вытаскивает ключ и открывает замок, удерживающий цепи у меня на ноге.Мы поднимаемся с земли, и он набрасывает мне на плечи свой плащ.— Иди в барак, — говорит он, — и надень рабочую тунику.Я чувствую, как он постепенно отдаляется от меня.Я опускаюсь перед ним на колени и протягиваю к нему руки, скрещенные в запястьях, словно для того, чтобы он надел на них невольничьи цепи. Он стоит надо мной и ласково смотрит на меня.— Я у ваших ног, хозяин, — произношу я ритуальную фразу, выражающую чувства покоренной невольницы к своему повелителю.— Я вижу, — с нежностью говорит он.— Я люблю вас! — кричу я и непроизвольно склоняю голову к его ногам. Слезы ручьем катятся у меня по щекам. — Не продавайте меня, — бормочу я сквозь захлестывающие меня рыдания. — Не продавайте! Оставьте меня для себя! Оставьте навсегда!Мне даже страшно себе представить, что меня могут разлучить с этим человеком. Это равносильно тому, что вырвать сердце у меня из груди. Сама мысль о такой возможности приносит мне невыносимые страдания. Меня переполняет безумный страх. Я наконец начинаю понимать весь ужас, всю трагедию невольничьей жизни: каждый неверный шаг может разлучить девушку-невольницу с ее возлюбленным. А что, если я не дала ему всего, на что он рассчитывал?— Пожалуйста, не продавайте меня! — просит бедная рабыня. — Я сделаю для вас все, что могу. Я научусь! Я научусь всему! Я сделаю все, что вы пожелаете! Не продавайте меня, хозяин. Я люблю вас! Люблю! — Я стараюсь выдавить из себя слабую улыбку и снова тяну к нему руки, словно для того, чтобы он опутал их цепями. — Я у ваших ног, хозяин! — бормочу я сквозь слезы.— Неужели гордая Эли-нор просит, чтобы я оставил ее у себя рабыней? — усмехнулся он.— Да, я прошу вас! — кричу я. — Умоляю!— Иди работай! — смеется он.Я вскакиваю на ноги и снова утопаю в его объятиях. Губы наши сливаются в бесконечно долгом поцелуе.— Я люблю вас, хозяин, — шепчу я, чувствуя, как сердце у меня наполняется беспредельной радостью.Он тоже не может расстаться со мной. Мы снова опускаемся на траву.Плащ уже давно промок от покрывающей землю росы, но ни он, ни я этого не замечаем.Он ласково треплет мои волосы, и я плачу от счастья. Как мне хочется, чтобы эти мгновения никогда не кончались!Но вот он встает, поднимает меня на ноги и укутывает плащом, чтобы я не продрогла, пока добегу до барака для невольниц.Это такая честь для меня, простой рабыни, — вернуться в его плаще! Девушки, я знаю, застонут от зависти, увидев на моих плечах плащ самого Раска!Но я не хочу это надевать, не хочу возвращаться в его плаще, потому что всем сразу станет ясно, что он, мой хозяин, столь суровый и требовательный в обычной жизни, отнесся с неожиданной любовью и нежностью к девушке, носящей на шее невольничий ошейник. Что подумают его воины? К тому же у меня на теле стоит столько обличающих клейм… Такая невольница, как я, не достойна ничьей привязанности. Она заслуживает лишь грубости и презрения со стороны своего повелителя. Нет, я не хочу открывать, что мой хозяин отнесся с любовью и нежностью к ничтожной, презренной рабыне!Я смеюсь и возвращаю ему плащ.— Девушке с ошейником на шее непозволительно носить такое благородное одеяние! — говорю я.— Тем более девушке с проколотыми ушами! — подхватывает он.— Вот именно, — соглашаюсь я.Я целую его на прощание и бегом спускаюсь с холма. Я спешу к своему невольничьему бараку. Я буквально умираю от голода. Ничего, Юта, несомненно, оставит мне что-нибудь от завтрака. Как я ее люблю! И ведь, несмотря ни на что, она, конечно, загрузит меня сегодня работой по самые уши!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56