Панкратов посмотрел на Николаева удивленно. «Странно. Будто мне советы дает...»
Николаев повесил пальто. Подошел к комоду. Достал из угла удочку с гибким бамбуковым удилищем, взмахнул им в воздухе, поставил на место.
— Давно мы уже не были на рыбалке, Илья Потапович.
— Давно! — Панкратов накинул китель на плечи, принялся раскуривать трубку.—Садитесь.
Николаев сел на стул напротив Панкратова и, как бы объясняя свой приход, заметил:
— Я позвонил полчаса назад дежурному штаба, он сказал, что вы поехали домой. Ну, думаю, Илья Потапыч не стерпел... на рыбалку собрался... Вот я к вам и нагрянул. Значит, завтра на зорьке?.. Холодновато,
коньячку захватить следует. Подумать только, март начался, а морозы прямо крещенские.
— Почему завтра? — словно очнувшись от дум, спросил Панкратов.
— Так ведь завтра воскресенье... я и мотыля припас... Хороший червь, крупный. — Николаев достал из кармана железную коробочку из-под чая, открыл крышку.
— Да, подходящий, — согласился Панкратов, — за работой я и дни позабыл... Старческий склероз налицо, — он нерадостно улыбнулся.
Они заговорили о подледном лове рыбы, о пешнях, какими сноровистей пробивать лунки во льду. И оба избегали разговора о самом главном и самом неприятном. Панкратову было стыдно за Николаева. Утешать его он не мог, а возмущение, казалось, уже перегорело. Николаев же не знал, как поведет себя Панкратов, и побаивался. «Хотя бы уж скорее отчитал».
В окно заглянула луна, и пуховые снежные дорожки на черных ветвях росшей под окном яблони нежно поголубели. Исчерпав тему, собеседники оба, точно по команде, замолчали... Потом Панкратов вдруг сказал:
— Завтра я на рыбалку не поеду. Не желаете ли чашку чая?
— Одному на льду невесело... — ответил, улыбаясь, Николаев. — Раз вы — нет, так и я — нет. Не ахти какой я рыболов... А чашку чая — пожалуй.
Панкратов вышел поговорить с хозяйкой. Николаев, оставшись один, подумал: «И чего я хожу вокруг да около... Ведь Потапыч ведет себя так, будто ничего со мной особенного не произошло». И когда Панкратов, вернувшись, снова уселся в кресло, Николаев, осмелев, сказал:
— Илья Потапович, я знаю, что виноват... Но ведь от болезней и ошибок никто не застрахован... И все-таки, если меня сейчас откомандируют, в штабе флота могут подумать обо мне бог знает что. И даже демобилизовать...
Николаев старался говорить ровно и спокойно. Ом давно оправдал себя, все себе простил. И теперь уже уверился в том, что вне служебной обстановки Панкратов тоже по-человечески его поймет.
Но Панкратова с каждой минутой все больше раздражал бархатный голос гостя. Это раздражение вспыхнуло мгновенно, едва бывший командир «Дерзновенного» коснулся больного места. Сам Панкратов предпочел бы лучше погибнуть, чем оказаться в таком положении, как Николаев.
«Так вот зачем он пришел ко мне!»
— Чего же вы хотите, Олег Леонидович? — спросил после паузы Панкратов.
— Мне казалось, что вы всегда были довольны мной, — продолжал Николаев.
— Ну?
— Прошу вас о переводе в штаб береговой обороны или, еще лучше, возьмите к себе на любую должность...
Панкратов не ответил. Просьба, казавшаяся Николаеву естественной, поразила начальника штаба. «Неужели я когда-нибудь давал ему право на такое...»
Николаев, по-своему истолковав молчание Панкратова, добавил:
— Вакансию всегда можно образовать. Разве нет работников, которых следует куда-нибудь выдвинуть?
Панкратов продолжал молчать. И тут с трудом давшееся спокойствие оставило Николаева. Он встал, снова шагнул к комоду, достал, удочку, согнул ее в руках. Панкратов зорко наблюдал за ним. Маленькие его глаза зло блестели.
— Поставьте удочку. Оденьтесь и уходите, — сказал вдруг Панкратов тоном приказа. — По моему мнению, вы флоту больше не нужны!
Николаев растерянно оглянулся по сторонам. Углы губ у него опустились, выражение лица стало жалким.
— Илья Потапыч, что вы?..
— Уходите! — хрипло повторил Панкратов. Удочка выпала из рук Николаева и сухо щелкнула о половицу. Это привело его в себя.
— Простите за то, что считал вас человеком, который не оставит меня в беде, — проговорил он с достоинством. Медленно надел пальто и так же медленно, словно ожидая, что Панкратов передумает и что-то ему еще скажет, закрыл за собой дверь.
Панкратов услышал, как проскрипели галоши по промерзшим, доскам крыльца, как залился лаем пес. Затем звякнула щеколда калитки, и все стихло. Панкра-
тов встал, поднял удочку и поставил ее на место. Выбросил в форточку забытый Николаевым железный коробок с мотылем, затем постоял у форточки. Вздохнул: «Пойду-ка на службу». И вдруг представил себе Высо-тина, которого должен учить тому, как воевать по-но-зому. «А как это по-новому?» — он почувствовал, что не сможет ответить на этот вопрос ни сегодня, ни завтра. У него было только прошлое — проверенное им и другими, все остальное казалось зыбким и бесформенным. «Может быть, и я флоту не нужен?».
Панкратов сел за стол, вытащил из ящика пачку писем из дому, погладил их задумчиво. Достал лист бумаги и написал:
«Дорогие мои! В самое ближайшее время я буду просить об отставке. Думаю, отпустят. Горько чувствовать себя стариком. Соскучился по вас—сил нет».
В спальне было жарко, и Елена Станиславовна плохо спала. Обрывки тяжелого сна еще цеплялись за сознание, когда она на исходе ночи открыла глаза и сбросила с груди одеяло. Будто мчалась она с кем-то (не с мужем и не с Батыревым) куда-то, не то в поезде, не то в автомобиле, и дух захватывало, а потом провалилась в кромешную мглу... Со страха закричала, но услышала не человеческий голос, а заводской гудок.
«Чушь какая!» — подумала Елена Станиславовна, окончательно проснувшись.На низенькой тумбочке у изголовья стрелки будильника, зеленовато светящиеся во мраке, показывали три часа ночи. Елена Станиславовна провела рукой по подушке, мужа рядом не было. (Иногда он приезжал за полночь и, не тревожа ее, тихо укладывался спать.)
Посередине комнаты висел, как кисея, лунный свет; он падал из посиневшего окна и ложился на ковер пятнами, и эти пятна непрерывно двигались, светились и гасли оттого, что ветер за окном раскачивал ветви старой сосны. Отчетливо доносился скрип дерева, напоминающий сиплый крик ворона. В спальне, за светлой полосой, сразу же начиналась густая тень, из нее выступал дубовый платяной шкаф с открытой, дверцей, через
которую Елена Станиславовна, раздеваясь, перекинула шерстяное платье, а в углу чернело туалетное зеркало, как глянцевая болотная вода с маленькой раковиной лунного блика.
Тикал глухо будильник, из кухни доносилось слабое жужжание холодильника, и все было, как всегда, мирным, уютным, своим домашним, но Елена Станиславовна не могла успокоиться, предчувствие чего-то недоброго все больше тяготило ее.
Она поворачивалась в постели, устраиваясь удобнее, долго лежала, закрыв глаза, раздумывая: «С чего бы это?.. Нагрубил сопляк Батырев, дурно разговаривал со мной Серов? Да разве это причина! Ах, все это от духоты, надо проветрить комнату!» Она встала, накинула теплый халат, сунула ноги в туфли, подошла к окну. Заиндевевшая дверца форточки крепко примерзла к наружной раме. Елена Станиславовна потянула за крючок изо всех сил, что-то хрустнуло, дверца отскочила со стуком, а в форточку потянулся морозный воздух.
Прислонившись плечом к стене, она глядела в окно. Там, застроенный маленькими сарайчиками, белел прямоугольник двора. От луны все вокруг казалось чистым и светлым, а в тени у сосны и сарайчиков снег густо лиловел, будто пропитанный чернилами.
Хвойная подстриженная изгородь, ограждавшая двор, ровно серела, сливаясь вдали с каменным забором соседнего дома, и за ней лежала, словно залитая стеарином, улица, освещенная блекло-желтым светом качающихся электрических фонарей. По улице легко прошумела машина, неся перед собой скачущие полосы яркого света, и скрылась в переулке. Над блестящей, как стекло, крышей дома, стоящего напротив, ветер рвал бледно-белые клубы дыма... Елена Станиславовна думала о себе и своей неясной тревоге. Она уже не искала прямых внешних причин, объясняющих ее, а, вспоминая прошлое, рылась в памяти, как в темной заветной кладовой... Ну да, выбирала мужа осторожно, мечтала о блестящем будущем... Не состоялось!.. Застряла на краю земли, в Белых Скалах! «Временно?!» Раньше верилось — все временно; каждая должность — только ступень. «Ну а не потому ли пошли неудачи, что Борис уже достиг своего потолка?.. Жена одного из начальников политотделов... Стоила ли игра свеч?»
Холод проник под ночную рубашку. Елена Станиславовна захлопнула форточку. Зажгла лампочку на тумбочке у кровати. Достала с полки пачку иллюстрированных иностранных журналов, которые прислал по ее просьбе Серов, уже не для перевода, а так — поглядеть. Укладываясь в постель, подумала: «Почитаю — успокоюсь. Все еще впереди».
Елена Станиславовна перелистывала страницы. Взгляд ее равнодушно скользил по оголенным плечам кинозвезд, погонам генералов, лоснящимся лысинам удачливых дельцов. И вдруг... У нее даже перехватило дыхание: фотография на четверть журнального листа — ее первый муж во фраке, с орденами, а рядом с ним... кто же? Вера... Приятельница по институту...
«Известный советский дипломат, — читала Елена Станиславовна, — и его обаятельная супруга («Обаятельная? По сравнению со мной она считалась дурнушкой») отправляются на прием...»
Буквы заплясали перед глазами. Елена Станиславовна захлопнула журнал. «Как же так? Ну да, Вера уже тогда была влюблена в него... перестала со мной разговаривать, даже здороваться...—Ах, не все ли равно...» Она попыталась взять себя в руки. Всплыла в памяти есенинская строчка: «Ставил я на пико-вую даму, а сыграл бубнового туза». «Ерунда. Мой Борис взлетит еще выше». И тут она вспомнила, как ночью после партийного собрания муж сказал ей: «Прослужу здесь еще лет пяток, докажу...» Тогда она не обратила на эту фразу особого внимания, даже порадовалась боевому настроению мужа, теперь она резанула ее как ножом. «Пяток, еще пяток, а там — и старость... Нет, нечего ни ему, ни мне делать в Белых Скалах... Сегодня же поговорю обо всем с Борисом... Но как?» ее взяла досада: снова придется изобретать какие-нибудь «принципиальные» предлоги, выкручиваться, хитрить.. Насколько было бы удобней и проще, если бы могла быть вполне откровенной с ним, насколько эффективней могли бы они действовать во имя его будущего... «Нельзя! — сказала она себе. — А может быть?..» Она вспомнила их ночной разговор после партийного собрания... «Тоже ведь очень скользкий разговор... И обошлось. Может быть, уже можно, раз необходимо?» Елена Станиславовна колебалась. «Во всяком случае, я здесь больше не
остаюсь», — решила она. На мгновенье ей представилась Москва, гудящая площадь у Казанского вокзала, зал Консерватории, ВОКС, куда ее изредка приглашал старый знакомый — работник Министерства иностранных дел — на встречи с зарубежными гостями. «Туда... туда... Только там делается успех».
Ее размышления прервал телефонный звонок. С тяжелой головой она сняла трубку. Звонила Дуся Донцова. Она скороговоркой объяснила, что еще позавчера выписалась из больницы «здоровей здоровой» и что о ней не надо беспокоиться. Елена Станиславовна сказала, что очень рада (она и думать забыла о Дусе). Потом Дуся сообщила, что они с мужем собираются проведать Батырева, и Елена Станиславовна попросила передать лейтенанту привет. На том и кончилась беседа.
Был десятый час утра. За окном в сером воздухе перепархивали снежинки. Воробьиная стайка облепила ветки сосны.
В спальню вошла Катя, поздоровалась, чинно подала хозяйке стакан воды.
— Тебя, видно, так ничему и не научить, — с раздражением сказала Елена Станиславовна, выпив воду (полстакана натощак необходимы для пищеварения).— Сколько тебя учила: без блюдца не подавай.
Катя, потупившись, смолчала. Положив на подоконник тряпку, которую до этого прятала за спиной, она принялась убирать постель. Застлала простыни, вытрясла в коридоре одеяло, взбила подушки. Делала она свое дело старательно, но не быстро, и все время поглядывала на хозяйку, точно боялась ее окрика.
— Зачем тебе понадобилась пыльная тряпка? — сказала Елена Станиславовна. — Какая ты, Катя, неряха... Убери ее, пожалуйста!
Елена Станиславовна пошла в ванную мыться и пробыла там довольно долго. За это время Катя вытерла пыль в спальне, подала в столовую завтрак. Елена Станиславовна села за стол, посвежевшая, энергичная. Катя прислуживала. Домработнице полагалось питаться на кухне. Завтракая, Елена Станиславовна обдумала план действий: «Прежде всего написать письмо родителям Батырева, посоветовать им найти предлог вызвать сына в Москву (ему необходимо отдохнуть, подлечиться); заодно отправить посылку (мол, вместе с Ва-
дентином собирала). Затем обязательно поговорить с Борисом о своем отъезде (насколько откровенным будет разговор, подскажут обстоятельства). Перед отъездом уволить Катю (мало ли что наговорит девчонка мужу о Батыреве, когда хозяйки не будет дома). Мысли приняли стройный порядок, и Елена Станиславовна, казалось, обрела душевное равновесие. Отправив Катю закупить продукты на обед и ящик для посылки, она села за письменный стол.
К полудню ветер переменился, разорвал облака, проглянуло яркое солнце. Застучала по оконному карнизу редкая, но звонкая капель. Елена Станиславовна закончила письмо (образец тонкой дипломатии).
Вернулась Катя с румянцем во все щеки от ветра и ходьбы с маленьким ящиком из фанеры и полной кошелкой продуктов.
Запечатав письмо и запаковав в ящик ларец, трубку и еще несколько безделушек из моржовой кости, Елена Станиславовна надела кружевной фартучек, вышла на кухню и принялась стряпать, а Кате приказала убрать столовую.
Елене Станиславовне хотелось быть спокойной и выдержанной, но досада и злость кипели в ней сегодня, как кипит и клокочет в весеннюю пору вода под тонким ледяным покровом, стремясь вырваться наружу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70