«Да, товарищ Порядов, вы, конечно, вообще знающий человек, но в военном деле профан».
Вспомнил ли Порядов разговор, состоявшийся более восьми лет назад, Борис Осипович не знал. Было бы, конечно, неприятно, если бы Порядов стал искать за
принципиальной откровенностью начальника какую-то иную подоплеку. Впрочем, это не имело практического значения. Он взглянул на жену. Елена Станиславовна достала из книжного шкафа журнал и, склонившись над столом, просматривала его. Лучи закатного солнца освещали ее волосы. Сердце Бориса Осиповича было переполнено любовью к жене. Он снова вернулся к мыслям о прошлом.
Тогда, подав рапорт о демобилизации, Меркулов направился к ней. Она, уже свободная от дел, встретила его в простом домашнем платье.
Волнуясь, он рассказал ей все. — О чувствах моих, Лена, вы знаете. Но, кроме них, ничего заманчивого предложить не могу, — закончил он свою исповедь.
Она, спокойно смотря ему в глаза, сказала нежно, впервые обратившись на «ты» и по имени.
— Я выйду за тебя замуж, Борис!
Он схватил ее, обнял и стал целовать. Она отвечала на его поцелуи, но потом отстранилась и, будто продолжая только начатый разговор, сказала:
— Только ты должен знать. У меня уже был муж. Я оставила его. До тебя могут дойти всякие сплетни...
— Сплетен я никогда не слушаю, и до твоего прошлого мне нет дела. Она кивнула головой.
— И еще одно условие.
— Говори. — Ради нее он готов был перевернуть весь мир.
— Немедленно забери рапорт. Ты пойдешь к начальнику политуправления и будешь просить любую, пусть самую маленькую должность, но только там, где ты безусловно нужен.
— Понимаешь, мне самому горько оставлять службу, — сказал он. — Но что ты скажешь, если меня пошлют в какое-нибудь захолустье?
— Чтобы идти вперед, чтобы стать профессиональным военным, ты должен сейчас быть нужен хоть где-нибудь. Потом мы добьемся того, что ты будешь нужен везде.
Она совмещала его и себя в коротком, «мы». И столько было уверенности в ее словах, что он охотно подчинился ей.Скрепя сердце, Борис Осипович принял назначение заместителем командира строительного батальона. Елена Станиславовна посмеивалась над его переживаниями. Демобилизовавшись, она поехала с ним и поселилась в палатке среди развалин разбитого снарядами поселка, где по плану должен быть создан военный городок.
«Учиться, упорно, настойчиво», — повторяла она. Не давая ему передохнуть, не досыпая вместе с ним ночами, Елена Станиславовна помогла Борису Осиповичу за три месяца подготовиться к экзаменам в академию. По ее совету он сразу подал на заочный факультет, куда попасть было не в пример легче, и, хотя сдал некоторые предметы только с грехом пополам, был из уважения к боевым заслугам зачислен.
Они отпраздновали эту первую победу вдвоем, распив бутылку вина.Отдохнуть она ему, однако, не позволила. Он работал, как вол, и учился, как одержимый. Елена Станиславовна сидела над учебниками вместе с ним и всеми способами подстегивала его самолюбие. В те часы, которые он отдавал службе, она успевала сделать все хозяйственные дела и, вопреки всему, тщательно следить за своей внешностью. Он ни разу не видел ее неопрятно одетой или небрежно причесанной. На ее столе всегда стояли баночки с кремом, флаконы с хорошими духами, но когда она пользовалась ими, он не знал.
Офицеры батальона были почтительно влюблены в нее. Она участвовала в работе женсовета, выступала в самодеятельном ансамбле, была организатором кружка иностранных языков...
С ее помощью он закончил пятилетний курс академии в три года. Похудел до того, что, казалось, в нем оставались одни кости и жилы. От переутомления у него началась неврастения.
— Ничего, это все пройдет, —говорила Елена Станиславовна.
Спустя год его назначили на Дальний Восток, в политотдел бригады кораблей. Он и здесь работал много и упорно, но теперь оставалось у него время для отдыха. Он снова окреп. Через два года он стал заместителем начальника политотдела базы. На флоте его ценили. Вскоре ему досрочно присвоили звание капитана
1 ранга. Затем Меркулова вызвали в Москву на должность заместителя начальника одного из отделов Главного политуправления. Это было солидное повышение. Однако новая работа не доставила Борису Осиповичу полного удовлетворения.
Привыкнув непосредственно общаться с матросами, находиться в самой гуще флотской жизни, принимать самостоятельные (порой чрезвычайно ответственные) решения, он, находясь в Москве, проводя большую часть служебного времени над разработкой директивных указаний и донесений, стал с досадой чувствовать, что словно теряет день за днем нить, связывающую его с морем.
Поэтому он был признателен жене, когда она сказала ему озабоченно:
— Таких, как ты, Борис, средних работников здесь немало, просись начальником политотдела куда-нибудь на трудное место, только там ты покажешь, на что способен. А потом, может быть, мы вернемся в Москву.
Борис Осипович привык доверяться интуиции жены. Ему казалось, что она предугадывает его малейшие желания, формулирует едва созревшие у него решения. «Как она тонко чувствует и понимает мой характер»,— часто думал он. Было приятно ему и то, что жена не цепляется за столичные удобства. Он знал, что Елена Станиславовна любила ходить в театры и на концерты, что она завела широкий круг знакомых, среди которых были семьи больших военачальников. Последним она откровенно гордилась. Меркулов посмеивался над тщеславием жены. Сам он к ее влиятельным приятелям в гости не ходил и к себе их не звал. Считал неудобным знакомиться с большими людьми через жену. Да и любил только то общество, в котором сам занимал центральное место.
— Почему ты сказала: «Потом, может быть, мы вернемся в Москву?» — переспросил он ее тогда.
Елена снисходительно пояснила:
— Потому что уверена: ты там, далеко отсюда, скоро заслужишь право на высокую должность здесь.
Он снисходительно пропустил мимо ушей ее слова, мечта жены была и ему приятна. Через несколько месяцев подвернулось назначение в Белые Скалы. Когда
Борис Осипович попросил о нем, один адмирал из генерального штаба сказал одобрительно:
— Меркулов крепкий моряк, не ищет легкого пути... О нем забывать не следует...
Фраза эта, брошенная, может быть, и вскользь, достигла ушей Елены Станиславовны. «Если у него все пойдет гладко, он не засидится на краю света».
— Ну, хватит витать в облаках, Борис! — Елена Станиславовна захлопнула журнал и поднялась. — В каких ты отношениях с Кириллом Георгиевичем? Все-таки ведь он мой дальний родственник. Знает он о моем приезде?
Борис Осипович отрицательно покачал головой. То, что покойная жена Серова была двоюродной сестрой матери Елены Станиславовны, на их отношения влиять не могло.
— Кирилл Георгиевич уважает и должен уважать меня только за то, что я умею делать.
— Ты прав! — согласилась Елена Станиславовна.— Но дай мне только телефон. Он меня должен помнить. Я хочу его видеть.
Меркулов записал на календаре телефон командующего, взглянул на часы и заколебался. День шел к концу, а расставаться с женой не хотелось.
— Иди на службу, Борис, — сказала Елена Станиславовна. Она подала ему китель и поцеловала в лоб. — Ведь я приехала помогать, а не мешать тебе.
Батырев потерял из виду Донцовых на перроне.В суматошной толпе пассажиров Дуся и Иван миновали станционные залы и вышли в город. Донцова охватило нетерпение — с первого же часа хотелось почувствовать себя не гостем, а работником в Белых Скалах, да и устраиваться с жильем он за долгие годы службы привык через начальство. «Явись, доложись как положено, а уж о тебе позаботятся».
Он стоял на призокзальной площади, держа в руках чемоданы и не ощущая их тяжести. Над океаном небо было высоким и ясным, словно чисто протертое зеркаль-
ное стекло, а над городом из тайги из-за мшистых сопок наползали снеговые пуховые облака. Они постепенно закрывали черные оголенные кроны деревьев, окутывали верхнюю часть подымающихся амфитеатром улиц, опускаясь и сгущаясь на глазах.
Ветер дул порывами и был резким и пронизывающим. Хлопала и скрипела оторвавшаяся доска на калитке станционной изгороди. Часть площади была в канавах, а вокруг чадили костры, спешили куда-то одетые в меховые дохи и полушубки люди.
Неустроенной, бивачной казалась здесь жизнь. Дуся поежилась и взяла за руку Ивана. В этом чужом, заснеженном, разбросанном среди сопок городе она почувствовала себя потерянной и одинокой даже с мужем. Впервые за всю свою недолгую жизнь она оказалась в таком месте, где у нее не было ни близких, ни даже просто знакомых. Тайком затосковала она по родной подмосковной Лосинке, по тонким березам, стучавшим в ставни маленького деревянного домика.
— Как я и предполагал, это далеко не Рио-де-Жанейро,— заметил Батырев, подошедший к ним.
— К чему это вы сказали? — спросил, оборачиваясь, Донцов. Он глядел куда-то мимо Батырева, на горбатую крышу станционного пакгауза; над которым кружились спугнутые паровозным гудком галки. «Щеголяет заученными фразами», — мелькнула неприязненная мысль.
— Не хрупкая мечта моего детства... вот к чему.— Батырев пренебрежительно махнул рукой, с гримасой осматриваясь по сторонам.
— «Золотого теленка» вспомнили? — вставила вежливо Дуся, обращаясь к Батыреву. Почему бы ей и не поддержать разговор, чтобы отвлечься от докучливых мыслей. — Ведь это слова ловкача Остапа Бендера. Правда?
— Да, — улыбнулся Батырев, ставя чемодан на панель и закуривая. — Но Бендер и остроумен. Донцов пожал плечами.
— Пошли, Дуся. Нам нужно торопиться, — сказал он. — А вам, Батырев, с нами ведь по пути? Надо же и вам тоже явиться к начальству.
— Я повременю, — бросил коротко Батырев. Он смеялся глазами, хлопая замшевыми перчатками по ладони. — Мои плечи еще не соскучились.
— Как не соскучились? — удивилась Дуся.
— Не соскучились по служебной лямке, — снисходительным тоном пояснил Батырев. — С неприятными вещами, Дусенька, я поступаю по пословице: не делай сегодня то, что можешь не сделать даже завтра.
— Ну, как знаете... — хмуро заметил Донцов. Дуся, видя по лицу мужа, что он чем-то недоволен, не отважилась на дальнейший разговор. Она только приветливо кивнула головой Батыреву и поспешила за мужем.
Батырев поглядел им вслед, затем перевел глаза на металлический, столбик с дощечкой «Стоянка такси», у которой не было, однако, ни одной машины, усмехнулся и, заметив автомобиль, делавший поворот на площади, поднял руку, преграждая ему путь.
Осанистый ЗИС, неся на себе блеск никеля и отполированной краски, едва успел затормозить в двух шагах от него. Матрос-шофер, опуская боковое стекло, раздраженно спросил:
— Что случилось, товарищ лейтенант?
Батырев неторопливо приоткрыл дверцу.
— Ну-ка, подвинься. — Он забросил свой чемодан на заднее сиденье и сел рядом с шофером. — Вези!
— Эта машина командующего, товарищ лейтенант, — запротестовал опешивший водитель.
— Ну, сейчас-то она без командующего...
— Все равно нельзя, выходите, товарищ лейтенант.— Матрос потянулся было за чемоданом, но Батырев только поудобнее откинулся на спинку сиденья, достал портсигар, щелкнул крышкой и весело начальственным тоном сказал:
— Закуривай и, знаешь, не вступай с офицером в пререкания. Добрось меня до самой лучшей гостиницы. Может, скоро командующий и сам тебе прикажет меня возить, понял?!
Шофер, поколебавшись, опустил чемодан на место. Апломб лейтенанта произвел на него впечатление. Он молча взял, папиросу, заложил ее за ухо и коротко спросил:
— Из Москвы приехали?
— Угу! — коротко бросил Батырев.
Машина помчалась по улице. У гостиницы «Океанская» матрос, наотрез отказавшись от денег, предложенных Батыревым, подавая чемодан, сказал:
— Отчаянный все-таки вы человек, лейтенант.
— Для моряка главное—не растеряться, — убежденно проговорил Батырев. — Тебе, друг, спасибо, . твоему адмиралу — привет!
Он вошел в новое трехэтажное здание гостиницы, одобрительно оглядел холл с отделанными под дуб стенами, огромными зеркалами и натертым до блеска паркетом. «Недурно, совсем по-столичному», — решил Батырев и подошел к окошку дежурного администратора, где уже стояла очередь. Двигалась очередь не быстро, хотя, казалось бы, ничего более ясного, чем стереотипная фраза «мест нет», которую хмуро повторял администратор, не могло быть.
Батырев щелкнул пальцами, прислушался к глухо доносившейся из ресторана музыке. «Вот теперь уж совсем ясно, что все идет по хорошему, столичному тону». Он не стал дожидаться очереди к администратору. Оставив чемодан и шинель в гардеробной, направился в кабинет к директору.
— Насчет мест — к администратору, — услышал Батырев, едва приоткрыв дверь.
— У него мест нет. Что же вы посылаете? — Батырев решительно переступил порог.
— А я где вам возьму? Вы не знаете, что идет совещание председателей колхозов? — Строго блестели стекла директорских очков, мягкими складками спадал с его плеч добротный пиджак, золотым клыком торчал в пухлых пальцах наконечник автоматической ручки — к такому на версту с личным делом не подходи.
Батырев молча шагнул вплотную к письменному столу директора и сказал, усаживаясь без приглашения в кресло:
— А вы не знаете, что когда приезжает из Москвы офицер, то позаботиться о нем не менее важно?
Директор снял очки, протер стекла платком и, хмурясь, полюбопытствовал:
— Вы-то какое имеете особое право?
— Имею, — не моргнув глазом, веско ответил Батырев. Положив ногу на ногу, он деловито вытащил из кармана бумажник. — Но о своих правах распространяться не полагается. Вот железнодорожный билет, по которому я приехал из Москвы. Этого, полагаю, достаточно, чтобы поверить, что я приезжий, а стало быть,
без крова. — Он небрежно щелкнул крышкой портсигара. — Разрешите закурить?
В глазах директора появились сомнение и тоска. Лейтенант, конечно, птица не большая, но черт его знает... Да как его выставишь? Сидит хозяином, как в собственной квартире, дымит дорогой папиросой и не собирается уходить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70