— Согласен, что и говорить,— подтвердил Тариэл Карда.— Нас вынуждали терпеть. Как я уже сказал, у поправок были свои противники. Это прежде всего те, кто этот проект разработал и утвердил. Проект предусматривает осушение
двухсот двадцати тысяч гектаров. Андро Гангия подсчитал, что для выполнения такого объема работ при нынешней технике и рабочей силе потребуется не меньше двадцати лет...
— А кто в этом сомневается?! — спросил начальник строительства Чаладидского участка Спиридон Гуния.
— Иные сомневаются, — ответил Карда,— их гипнотизируют масштабы строительства: шутка сказать, двести двадцать тысяч гектаров. Штурм болот широким фронтом — ведь звучит...
— Этим иным не доводилось, видно, встречаться с жителями чаладидских селений,— сказал Спиридон Гуния.— А вот мы каждый день рядом с ними живем, и сердце кровью обливается, глядя на них. Вот бы этих иных в их шкуру и заставить ждать двадцать лет...
— Да, товарищи, люди живут в невыносимых условиях,— продолжал начальник управления строительства.— Они с 1925 года ждут осушения болот, ждут уже двадцать лет, но ни на одном массиве дело так и не сдвинулось с места — не осушено ни единой пяди земли. В своих поправках Андро Гангия предлагает всю технику и рабочую силу, разбросанную на площади в двести двадцать тысяч гектаров, сосредоточить на массивах, расположенных на правом берегу Риони...— Начальник управления строительства повернулся к Васильеву: — Это те самые заболоченные земли Чаладидского участка, Валентин Иванович.— Карда взял в руки папиросный коробок и вновь положил его на стол. — В своих поправках Андро Гангия требует — да, да, требует, а не предлагает! — в максимально короткие сроки разработать технико-экономический проект из расчета пятидесяти тысяч гектаров. Эту площадь мы сможем осушить в три года и передадим ее на освоение колхозам и совхозам.
Через открытые окна в ночной тишине отчетливо слышался рокот моря. Небо сплошь было в обложных тучах — ни зги не видать.
Васильеву бросилось в глаза полыхающее жаром и мокрое от пота лицо Андро Гангия.
— Вам нездоровится, Андрей Николаевич? — спросил Васильев.
— Что-то лихорадит,— ответил Гангия,— здесь у нас каждый второй болен лихорадкой. А в чаладидских селениях и того больше.
— И в таком состоянии работают люди? Вы сказали, двенадцать лет? — недоверчиво переспросил Васильев.
— Вот именно. А мы сидим сложа руки и ждем, когда же
наконец утвердят поправки Андрея Николаевича. Как подумаешь об этом, зло берет.
— Не мешайте! Дайте же хоть слово вставить начальнику строительства,— раздался гнусавый, пронзительный голос Исидоре Сиордиа, сидевшего у стены. Сиордиа был прорабом Ланчхутского участка. Хронический насморк отравлял ему жизнь. Дышать носом он не мог, сердце его было переполнено ядом. Удачливым он завидовал, над бедолагами подтрунивал. Таким же был и его отец, взводный меньшевистской гвардии Татачиа Сиордиа. Исидоре и лицом и комплекцией весь в отца, да и характером он был ему под стать. Своими узкими глазками без ресниц он пристально уставился на Серову.
— Начальнику управления мы не помешаем, а вот нам помешали, да еще как,— отрезала Серова, даже не повернувшись к Сиордиа, которого она не выносила.
Васильеву явно была по душе горячность Галины Аркадьевны, и, стремясь подзадорить ее, он с улыбкой бросил:
— Ну, это уж чересчур, Галина Аркадьевна.
— Это еще как сказать. Чужая беда, как известно, не болит.
— Ох и вспыльчивы же вы, Галина Аркадьевна! И давно вы в Грузии живете? — спросил Васильев.— Настоящая грузинка, и только.
— Три года — немалый срок. Известное дело: с кем поведешься, от того и наберешься,— вставил в разговор реплику Андро Гангия.
— Ну что ж, такую переимчивость остается только приветствовать,— отозвался Васильев и с виноватым видом повернулся к Карда: — Прошу прощения, Тариэл Григорьевич, продолжайте, пожалуйста.
— Поправки к генеральному проекту, предложенные Андро Гангия, предусматривают свертывание работ на Ланчхутском участке, расположенном на левом берегу Риони, и переброску всей рабочей силы и техники на правобережные массивы. Вот в чем суть поправок Андро Гангия,— закончил свое выступление Тариэл Карда.— Кто желает высказаться?
— Первое слово, как я понимаю, за противниками поправок,— сказал Васильев.
— Прошу вас, товарищ Васо. Это заместитель начальника строительства Ланчхутского участка,— пояснил Васильеву Карда.
Встал Васо Брегвадзе, пожилой кряжистый мужчина. Он
снял очки, подул на стекла, протер их платком и снова водрузил на переносицу.
— В-в-вот если бы эти поправки были сделаны в 1925 году, я не раздумывая первым поддержал бы их,— Брегвадзе, начиная говорить, всегда заикался.— Но теперь, в 1937 году, перекройка генерального плана и сокращение фронта работ с двухсот двадцати тысяч до пятидесяти тысяч гектаров представляется мне по меньшей мере...— Он заметно волновался, руки его поминутно упирались в стол, но унять волнение ему никак не удавалось.— Г-г-где, спрашивается, мы были до сих пор?!
— Вот именно, где мы были до сих пор?! — визгливо выкрикнул Исидоре Сиордиа и в сердцах хлопнул ладошками о колени.
— До сих пор у нас не было Андро Гангия, Василий Григорьевич,— ответила Серова Брегвадзе, даже не взглянув на Сиордиа.— Вам, наверное, знакома поговорка: лучше поздно, чем никогда...
— Д-д-давайте не апеллировать к поговоркам, Галина Аркадьевна,— прервал ее Васо Брегвадзе и с раздражением добавил: — И попрошу без лишних эмоций.
— Это почему же? — вмешался парторг Кочойа Коршиа.— Такие эмоции делу не мешают.
— У меня предложение послушать начальника Ланчхутского участка Важу Джапаридзе! — охладил страсти Васильев.
Джапаридзе встал:
— Я разделяю точку зрения Брегвадзе относительно поправок Андро Гангия.
— Вам, наверное, хорошо известно, что эту точку зрения не разделяют ни на участках, ни в управлении строительства. Большинство за поправки,— сказал Васильев.
— Знаю, как не знать.
— И все-таки остаетесь при своем мнении?
— Как видите, холодно отозвался Важа.
— И мы поддерживаем Джапаридзе! вновь выкрикнул Сиордиа, по обыкновению хлопнув себя по коленкам.
Важа хмуро поглядел на непрошеного защитника и повернулся к Брегвадзе:
— Вы уже закончили, товарищ Васо?
— Я к-к-категорически против поправок Гангия,— сказал Брегвадзе и сел на место.— Несмотря на то что большинство не разделяет нашей точки зрения, я по-прежнему стою на своем.
— Но почему? — не сдержалась Серова.
— Поумерьте свой пыл, Галина Аркадьевна,— горячился Джапаридзе.
— Что бы это значило? — шепнул Сиордиа на ухо своему соседу Гванджи Букиа, изжелта-бледному, исхудавшему агроному, начальнику опытной станции. Гванджи не отозвался.
— Шестьдесят горных рек подмывают и заболачивают Ланчхутский участок. Малоземельные колхозы этого района ждут не дождутся осушения болот. Народ ждет земли как манны небесной...— взволнованно продолжал Важа.
— Вы заботитесь о малоземельных колхозах, ждущих новых посевных площадей,— вновь вмешалась в разговор Серова.— Но почему, спрашивается, вас не трогают чаяния жителей чаладидских селений? Ведь они вообще не имеют земли. Вся их жизнь проходит на болотах. Болезни, нужду и бедность терпят тысячи людей. Риони ежедневно грозит смыть их с лица земли.
— Прошу вас призвать к порядку товарища Серову,— обратился к Карда Джапаридзе.
Карда едва заметно улыбнулся: вот ведь как бывает — три часа назад они собирались играть свадьбу, а теперь и слова друг другу вымолвить не дают.
— Прошу вас успокоиться, Галина Аркадьевна,— вежливо попросил ее Карда.
— Давайте дослушаем Джапаридзе.
— Прошу прощения, Тариэл Григорьевич, но действительно нет сил больше сдерживаться...— с виноватым видом попыталась оправдаться Серова.
— Товарищ Серова забывает о том, с каким трудом, какими обещаниями удалось нам привлечь на стройку крестьян. Как же теперь смотреть им в глаза, что им сказать? — Джапаридзе обращался к Васильеву.
— Что сказать? — вмешался в спор парторг стройки.— Переходите на Чаладидский участок, там вы получите землю, и притом в кратчайшие сроки, вот что надо им сказать. Кстати, известно ли вам, товарищ Джапаридзе, что этот самый крестьянин, которого мы с таким трудом привлекли на стройку, уже давно внутренне перегорел и потерял всякую надежду получить землю? И немудрено. У кого хочешь лопнет терпение от столь долгого ожидания.
Кочойа Коршиа пришел на стройку вместе с Андро Гангия. Вскоре молодого инженера избрали парторгом стройки и предложили квартиру в Поти. Но Кочойа отказался от нее и остался жить в бараке на Чаладидском участке: пусть,
мол, сначала получат квартиры старожилы стройки, а я пока поживу и здесь.
Тариэл Карда знал Кочойа Коршиа с детских лет. Знал с тех самых пор, как стал председателем Зугдидского ревкома. Главную заслугу Кочойа Коршиа Тариэл видел в том, что тому удалось привлечь на стройку рабочую силу.
Поначалу никто не желал связывать свою жизнь со стройкой. Не хватало механизаторов, техников, прорабов, да и штат управления долго не удавалось укомплектовать полностью. Но тяжелее всего приходилось из-за нехватки рабочей силы. Крестьяне не верили, что человеку под силу осушить эти бескрайние вечные болота. Впрочем, и зарплата была не ахти какая — за рытье кубометра земли платили тридцать копеек. К тому же жить приходилось в бараках, не имевших даже намека на удобства. Никуда не годились столовки, туго было с продовольствием, врачей не сыскать было по всей округе. А ведь лихорадка никого не миловала.
Кочойа Коршиа поехал за рабочими перво-наперво в Зугдиди и Хоби, а затем уже в Сванетию и Рача-Лечхуми. В то время первым секретарем Хобского райкома партии был Варден Букиа, односельчанин Кочойа, перед которым он всегда благоговел и преклонялся. Ведь, по его же словам, Варден был прислан сюда самим Лениным. И Кочойа мечтал стать для людей столь же необходимым, как и Варден Букиа.
Варден не видел Кочойа с тех самых пор, как тот закончил институт. И как велика была его радость, когда Кочойа предстал перед ним в качестве парторга «Колхидстроя».
Узнав причину приезда Кочойа, Варден ответил:
— Лучшего помощника, нежели Зосиме Коршиа, в этом деле тебе не найти. Народ поверит ему. Ведь одно время Зосиме Коршиа именно в Чаладидских и Коратских лесах пас табуны князя Чичуа. Он те места вдоль и поперек исходил и знает их что свои пять пальцев.
— Об этом я не раз слышал, дядя Варден,— робко перебил Вардена обрадованный его предложением Кочойа.— Зосиме столько рассказывал мне об этих местах, про лесную царицу и Очокочи1, про вконец одичавшего Гудуйа Эсванджиа...
— А не рассказывал ли он о своей встрече с лесной царицей? — усмехнулся Варден.— Он, сказывают, с такой прытью бросился ее преследовать, что едва в болоте не утоп. Гудуйа Эсванджиа и вызволил его тогда.
— Говорили, Гудуйа сам был по уши влюблен в лесную царицу, потому и ушел, мол, в лес.
— Да чушь все это. Тут уж маху дал Зосиме. Гудуйа Эсванджиа весь свет стал не мил. Как ни пытался я из лесу его выманить, ничего не вышло.
— Я помню, многие верили в существование лесной царицы,— сказал Кочойа.— Все так расписывали ее красоту, и впрямь поверишь.
— В детстве и я представлял себе лесную царицу эдакой красавицей.
— А я даже был влюблен в нее.
— Чего греха таить, и я не отстал от тебя. Все искал да искал ее в Коратских лесах, — снова усмехнулся Варден.— Только свою лесную царицу я не в лесу нашел, а в деревне нашей.
— Как поживает тетя Эка?
— Как ей быть с таким вот муженьком? Сначала она меня десять лет из армии дожидалась. Вроде бы вернулся я, но дома меня ни днем ни ночью не застать. Помнишь, какое обещание я дал Ленину?
— Как не помнить: «Даю слово-, Владимир Ильич, я больше не заставлю Эку себя ждать». Так ведь?
— Так, так. Выполнил я свое обещание, но и сейчас Эка одна-одинешенька. Не припомню, чтобы хотя бы одно воскресенье мы провели вместе.— Варден замолчал и смущенно взглянул на Кочойа.— Постарел я, видно, потому и скулю... Ты, наверное, слышал, что брат мой Гванджи в комиссариате земледелия работает,— переменил тему разговора Варден.
— Я и о том еще слышал, будто Гванджи на нашу опытную станцию переходить собрался.
— Бывал, бывал я на вашей станции. Нам и сейчас уже саженцы позарез нужны. А на двести двадцать тысяч гектаров осушенных земель их не напасешься — миллионы потребуются.
— Эх, когда это еще будет! Слишком уж за многое мы сразу взялись.
— Об этом и я не раз думал.
— Да, об этом многие думали. И сейчас еще думают.
— Помнится, этот вопрос в «Главводхозе» ставился.
— Ставился, как же. Но до сих пор еще не решился. Но Андро Гангия не теряет надежды.
— Ну, уж если Андро Гангия за дело взялся... Я ведь его хорошо знаю — мы с ним в партшколе вместе учились..
И вправду поверили крестьяне Зосиме Коршиа. Опираясь на посох, ходил по деревням девяностолетний старец, звал на стройку старых и малых, мужчин и женщин. Чуть ли не райским садом рисовал он всем землю осушенной Колхиды.
— Да ты никак проповедником заделался, Зосиме,— посмеялся над ним однажды полевод Павел Хвингиа.— Одной ногой уже в могиле стоишь, а все утихомириться не можешь. Пока землю ту осушат, от тебя косточки и то не останутся. Охота тебе за других убиваться!
— Это тебе с твоим куриным умом да с поганым языком ничего на белом свете не дождаться. Всю жизнь ты так и прожил, ни во что не веря. Сначала не верил, что большевики землю дадут крестьянам, теперь вот не хочешь верить, что болота эти осушат. И все потому, что сердце твое ядом пропитано. Для кого я стараюсь? Для детей своих, для внуков своих, для народа нашего стараюсь. Да тебе этого все едино не понять...
Триста человек привез на стройку Зосиме Коршиа за какой-нибудь месяц...
Кочойа был еще ребенком, когда Зосиме говаривал ему: «Весь в отца ты своего покойного вышел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51