Глядя на них, Фред Стэннерсли покачал головой:
— За каким чертом?
Джилл невесело усмехнулся и посоветовал ему:
— Тебе желательно сделать то же самое. Эти ржавчерви — металлоеды.
— Но мы же не металлические, — сдержанно возразила Миранда Марш. Ее интересовало только одно: выбраться из этого мира и найти Джека Тарнболла.
— Да, — согласилась Анжела, — но ржавчерви-то этого не знают. Когда Спенсер сказал металл, то на самом деле имел в виду машины. Они калечат машины, превращают их в груду мертвого металла, а потом едят. Понимаете, машины ведь двигаются. Поэтому, раз ты тоже двигаешься, то тебя вполне могут по ошибке принять за машину.
— А масло?
— Оно вроде акульего репеллента, — снова вступил в разговор Джилл. — Но не спрашивайте меня, почему. — Он пожал плечами. — Возможно, черви видят в нем указание на хорошо смазанную, «живую» машину — нечто несъедобное, еще не совсем созревшее для ржавчины — не могу сказать наверняка. Но Дэвид Андерсон, который был предшественником Миранды и Джорджа в министерском кресле, когда нас впервые забрали, побывал здесь с нами, и ржавчервь его схватил. Он взял чиновника в рот и тут же выплюнул. И как я считаю, произошло это потому, что тот провонял маслом.
Фред опустился на четвереньки у края канавки, принюхался к маслу, снял куртку и принялся пропитывать ее насквозь.
— Ты меня убедил, — сказал он.
Миранда сделала то же самое, что и Анжела: капнула масла на немногое оставшееся от ее блузки и втерла его в руки и ноги. А Кину Сун усмехнулся, когда последовал их примеру:
— Похож на рыба! — прокомментировал он. Хотя энтузиазма его никто не разделял, им пришлось поневоле согласиться с ним. Что же касается Барни, то ему «помогли» Джилл и Стэннерсли, перед посадкой его уронили в канавку с маслом. Теперь он с угрюмым видом сидел один. Джордж Уэйт сидел примерно с тем же видом; он ничего не говорил, ничего не делал, пока Джилл не обратился к нему:
— Джордж, ты дотянул до сих пор, оставшись живым, целым и невредимым. Мы обязательно выберемся из этой передряги, обещаю тебе. — Тут Джилл похвалялся, но если и говорил не правду, то знал, что ему не придется извиняться. Вероятно, просто не представится такой возможности.
И Джордж вздохнул, перебрался к канавке, окунул руки в масло и вымазался, как и остальные:
— Когда мы начинали, у меня в мозгу что-то росло, — сказал он. — А теперь там что-то иное — во всяком случае, у меня в уме. И, думаю, от этого мне никогда не избавиться.
— Со временем рассосется, — попытался утешить его Джилл. — Ты можешь легко бороться с этим.
— Как Андерсон? — посмотрел на него Джордж.
— Ты гораздо моложе и сильнее, — гнул свое Джилл.
— Может быть, — неуверенно ответил Джордж. — В любом случае, то, через что я прошел, должно быть самым худшим из всего этого. А это теперь закончилось.
Джилл ничего не спросил, но гадал про себя: «Да неужели? Самое худшее из всего этого? Закончилось? Ну, надеюсь, что это так».
Миранда положила ладони на наружный край канавки и посмотрела за кромку борта. Поезд походил на колючий продолговатый ящик на колесах, стоящий на шести парах массивных стальных колес, катящихся по рельсам в целый фут шириной и с колеей, по меньшей мере, в сорок футов. Сам же ящик достигал в высоту футов этак тридцать пять, а в длину — футов пятьдесят, и был перекошен или сделан с неидеально прямыми углами. Его так называемые «шипы» представляли собой множество хватающих, режущих или молотящих придатков, украшающих все четыре его стороны, словно инструменты на каком-то безумном гигантском швейцарском армейском ноже. Когда Миранда впервые увидела эту штуку вблизи, то усомнилась, что ей и другим вообще когда-либо удастся сесть на нее. Но...
После того как поезд поднял вращающийся многозвенной перископ, бум-бамство после этого прекратилось, а передние придатки быстро заскрежетали, зажив странной механической жизнью. Выдвинувшись, словно растянутые меха гармони, они удалили лом, наваленный на рельсы Джиллом и его коллегами. Во время этой операции шестеро людей и один пес забрались по выступающим сзади кромкам неподвижных инструментов.
Затем поезд фыркнул, дернулся и снова тронулся.
И теперь они находились здесь, где бы там ни было, и ехали еще куда-то, но совсем не обязательно туда, куда им действительно хотелось. И все же Миранду удовлетворяло то, что она, по крайней мере, двигается. А если она направлялась во времени и пространстве к Тарнболлу, то ей вполне этого достаточно.
И в то же время пейзаж выглядел поразительным; и потому меньше, чем через полчаса, он стал предельно скучным. За неимением лучшего занятия, Миранда обозревала расстилающийся вокруг красный, бесплодный «ландшафт». Машинный мир Спенсера. Но если не считать их странной езды верхом на поезде, в этой стороне попадалось не слишком много механизмов. Ну, вообще-то, встречались, но только в виде бесконечных дюн из окислов железа, пыли, обломков и окончательной смерти. Что же касается машинного города...
Совершенно очевидно, что поезд шел из него. Когда они только-только вскарабкались на борт, усеянный утилем и ржавчиной силуэт виднелся лишь как не правильной формы, осевший, пронзенный скелетными шпилями, красный горб на горизонте; но, по крайней мере, он служил хоть каким-то отвлечением, хоть чем-то, на чем можно сфокусировать взгляд. А теперь он пропал вдали, а впереди виднелись только дюны...
Или не только они.
Было, например, еще и «солнце». Солнце Спенсера Джилла. В два-три раза больше земного; оно висело там, в небе, бросая вызов принятому значению данного слова. Гигантский серебряный шарикоподшипник, изрытый дыхалами, которые выстреливали спицы огня, света и радиации в нескончаемой цепной реакции атомной энергии; машинное солнце, установленное в центре солнечной машинной системы. Сперва оно причиняло боль глазам, если слишком долго смотреть на него, но теперь палило совсем не так уж и сильно. Потому что скоро оно начнет заходить, а атмосфера машинной планеты лишила косые лучи значительной доли жгучести. Оно проделало более трех четвертей пути вниз по небу, и отбрасываемые дюнами тени постоянно удлинялись.
Но солнце было тут не всем, и Миранда моргнула, нахмурилась и посмотрела опять. Только что она видела еще что-то... не так ли? Если так, то это что-то появилось и пропало буквально в мгновение ока, так что она даже сейчас не могла быть полностью уверена. Но все равно продолжала смотреть...
Джилл с Анжелой теперь выбрались из канавки. Вымазанные в масле, растрепанные, измотанные, они растянулись, обнявшись, на утыканной железными заклепками грузовой платформе. Барни, свесив язык, скулил и ворчал у ног Джилла. Фред, Джордж и Кину Сун сидели, прислоняясь к канавке, клевали носами и засыпали там, где уснуть человеку было почти невозможно.
А поезд продолжал монотонно, оглушительно лязгать свое «бум-бож».
Но Миранде не спалось, так как она беспокоилась о рослом агенте, Джеке Тарнболле, который определенно «охранял» ее тело. Он заботился о ней изо всех сил. А сил у него, черт побери, очень даже хватало! Во всяком случае, на все, что могла дать Миранда...
Она прошлась взглядом по горизонту впереди — и там снова было оно! Ну-ка, что за?.. Теперь Миранда какое-то время не видела ничего достойного внимания; ну, во всяком случае, ничего определенного. Никаких ветшающих балок, никаких прогоревших бойлеров, окисляющихся, превращаясь в ржаво-красный край, вообще никаких металлических частей, за исключением ярких стальных полос рельсов, тянущихся непосредственно спереди и сзади. А по обеим сторонам, волна за волной, мелкая, как песок, просеянная ржавчина.
Но теперь на ложном горизонте в виде торчавшей впереди дюны, стали видны три темных холмика или примерно конусовидных строения. Видимыми они сделались исключительно благодаря заходящему солнцу, обрисовавшему их размытые очертания спорадическими лучами серебристо-красного огня. И когда внезапно ставший двигаться с трудом поезд переключил передачу, атакуя подъем, строения эти, казалось, стали вырастать на глазах намного быстрей.
И все же Миранда смотрела, по-настоящему не видя их, так как искала взглядом нечто иное. Внимание его привлекли не холмики, а какая-то мимолетная штука, которая появлялась и пропадала чуть ли не быстрее, чем ее глазам удавалось зарегистрировать ее присутствие.
И что ты скажешь, не успела прийти в голову эта мысль... и вот опять!
Фонтан ржавчины, бьющий струей гейзер на фоне озаренного красным светом горизонта, может, в полумиле между гребнем той большой дюны и поездом. И еще один, и еще...
И тогда...
— Спенсер? — окликнула Миранда, но чересчур тихо. Джилл лежал, уткнувшись подбородком в грудь, и лишь чуть-чуть дернулся; голос Миранды заглушало нарастание громыхания поезда, когда тот взбирался на подъем. Она проползла по содрогающейся крыше, схватила Джилла за один из исцарапанных, потрепанных ботинков и дернула. — Спенсер, проснись. По-моему, что-то происходит.
— Э? — начал просыпаться он. — Что? А?
— Смотри, — показала Миранда.
Джилл посмотрел, увидел холмики и кое-как поднялся на ноги, чтобы улучшить обзор. Поскольку извержения ржавчины прекратились, то вполне естественно напрашивался вывод, что именно эти странные строения — похожие на огромные высящиеся термитники — и являлись единственным источником озабоченности Миранды. И конечно же, он сразу понял, что это такое: гнезда ржавчервей, памятные с того предыдущего визита. Но здесь?
Как же так получилось, что он не узнал ландшафт?
Поднялась Анжела, встала рядом с Джиллом, поняла, о чем именно он думает. Поняла, так как сама думала примерно о том же, что и он. Но пока он искал решения в каком-то фокусе со стороны синтезатора или иной программы, она уже пришла к куда более простому выводу. Все дело заключалось в ориентации.
— Спенсер, — обратилась она к нему, — поправь меня, если я ошибаюсь, но, когда мы были здесь в первый раз... разве солнце не заходило между гнезд?
— Ты права! — охнул он. — Оно заходило между ними, заставило их светиться и сделало видимыми. Но на этот раз оно заходит сильно в стороне. Следовательно: это определенно иной поезд, и едет он по иному пути!
Должно быть, тут проложена целая сеть железнодорожных путей. Мы вновь вошли в программу не только в иное время, но и в ином месте.
— Гнезда? — схватила Джилла за локоть Миранда. — Ты имеешь в виду гнезда ржавчервей? А что означают те струйки, которые я видела?..
— Где? — Джилл сразу же повернулся к ней, проследил за ее взглядом, когда она показала дрожащей рукой. Идеально вовремя: не далее чем в сотне ярдов от добиравшегося сейчас до гребня большой дюны поезда взметнулся на двадцать футов гейзер ржавчины. Когда поезд добрался до гребня и рельсы снова легли ровно, то эта странно разумная машина со скрежетом выпустила из борта раздвижной перископ, чтобы обозреть лежащую впереди местность.
И через несколько долгих мгновений (во время которых все члены команды считали, что слышат, как поезд думает, если не что он думает), со скребущим по нервам визгом несмазанных металлических частей, перископ снова убрался, а канавка вязко зажурчала. Масло сливалось в воронку, которая находилась на заднем конце грузовой платформы.
— У нас появилось общество! — позвал Джордж, показывая вниз и вдаль на окисленную поверхность ржавой пустыни, где в каких-нибудь пятидесяти ярдах по правому борту что-то создавало совершенно новую дюну. Двигаясь параллельно рельсам и держась вровень с поездом, кротовина из ржавчины выталкивалась снизу наверх по прямой, как по линейке, линии, которая быстро превращалась в длинную борозду. Прямо у них на глазах что-то прокладывало в ржавчине туннель со скоростью от пятнадцати до двадцати миль в час. И примерно через каждые пятьдесят ярдов невидимый землерой останавливался и, словно фонтанирующий кашалот, выпускал гейзер ржавчины, мелкие частицы которой плавали в воздухе, будто пена, прежде, чем улечься.
— Ржавчервь! — определил Джилл. — Вот сейчас вы и увидите, зачем нужно масло. У него двойное назначение: смазка для двигателя и репеллент для червей.
И словно услышав его, поезд начал разбрызгивать масло из системы пульверизаторов, которая находилась у колес. Мелкий вонючий туман, превращавший рельсы и шпалы в блестяще-черные и впитывающийся в ржавчину, затемняя местность на пятнадцать, а то и больше футов от железнодорожного пути.
Набирая скорость на легком уклоне, поезд больше не напрягался. Он переключился на другую передачу, и ржавчервь стал медленно, но верно, отставать. Когда они оторвались, тот прекратил погоню, толкнул морду вверх и выбрался на поверхность. И тогда...
— Господи, Боже милостивый! — Джордж прошептал эти слова, словно молитву, временно забыв про собственный кошмар перед лицом новой угрозы. — А я-то считал твой доклад преувеличением!
— Я тоже, — Миранда так и села.
А Фред сказал:
— Когда я думаю о червях, то они мне представляются маленькими влажными извивающимися созданиями, которых едят птицы. Но не очень-то мне бы хотелось увидеть птичку, способную съесть этого ублюдка.
Червь представлял собой раздвижную змею из тускло-серого металла в семьдесят пять футов длиной и пять — толщиной. Верхняя половина его головы выглядела плоской, сужающейся, тупой, узкой мордой с установленными позади капюшона с защитной решеткой глазами, похожими на нашлемные шахтерские фонари.
Под мордой имелся большой откидной ковш, словно пасть гигантской акулы. Внутри этого ковша яркие зигзаги электрической энергии создавали между челюстями занавес из «зубов».
— Но нам ничего не грозит, пока не иссякнет масло, — попытался успокоить всех Джилл, хотя его никто и не спрашивал.
— Нет, — не согласилась с ним Анжела, — я в этом не уверена.
Все посмотрели туда же, куда и она.
Рельсы изгибались, сворачивая в сторону от гнезд.
Но прямо впереди, где металлические ленты петляли между конусами более крутых и высоких дюн...
На рельсы осыпалась куча ржавчины!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65