..
* * *
Они падали. Те из них, которые оставались с открытыми глазами, видели вращающееся колесо цветов, но, по крайней мере, цвета эти выглядели приемлемыми: ослепительно золотое солнце... голубое небо... белый песок... зеленые деревья (пальмы?)... голубое море... и снова голубое небо. И так далее, пока море не стало всем.
А затем глубоко-преглубоко в море. И они погрузились в воду, а рослый (и тяжелый) спецагент даже коснулся дна метрах в трех от поверхности, что позволило судить, с какой высоты они упали. И все они наглотались воды, потому что падали с раскрытыми ртами, иначе не достало бы воздуха в легких. Они попытались вдохнуть в неподходящее время от шока приводнения.
Но затем они оказались на спокойной поверхности воды, жадно хватая воздух раскрытыми ртами, отплевываясь, кашляя и плывя или барахтаясь в сторону пляжа — большинство из них. Но Миранда вскрикнула; она не умела плавать; молотя руками, как сумасшедшая, она ушла под воду. Тарнболл схватил ее за волосы, вытянул на поверхность, и спокойно и хладнокровно ударил ее в челюсть. До пляжа предстояло плыть еще пятьдесят ярдов, и он знал, что ему — и ей — не добраться до берега, если Миранда будет бороться. У него уже просто не оставалось сил. Да и у всех остальных, если уж на то пошло...
* * *
— Попугай, — пробормотал Джилл несколько часов спустя, выплевывая песок.
Тарнболл уже проснулся. Голый по пояс, он сидел на песке, избегая злого взгляда Миранды Марш. И делая это, он явно наслаждался солнцем. Остальные же — за исключением Барни — все еще спали или набирались сил, отходя от полнейшего изнеможения. Они лежали там, куда выползли и повалились, на мягком белом песке пляжа.
— Нет, — возразил спецагент. — Согласен, с виду похож, но есть тонкие отличия. Главным образом, перепончатые ноги и то, что он не летает. Тебя, вероятно, обманул его большой клюв и яркие перья. Но клюв ему служит для раскалывания двустворчатых моллюсков, которых они ловят на мелководье. Я наблюдал за ними.
Джилл поднялся и сел.
— Барни явно тоже не уверен, что это попугай, — отметил он. Пес стоял в пяти-шести шагах от них, охраняя тело своей последней добычи, обсуждаемой птицы. — Он его пока не съел.
— Думаю, тут дело не в съедобности, — сказал Тарнболл. — Это просто означает, что он пока сыт кроликом. Подозреваю, что для птицы придет время попозже.
Джилл огляделся кругом, к нему возвращалось ощущение крайней необходимости что-то сделать, и он спросил:
— Где мы, черт побери?
— Ну, определенно, не у черта в пекле, — ответил спецагент. — Если спрашиваешь мое мнение, то, по-моему, это больше похоже на рай.
И тогда Джилл узнал это место. Мир океанов и пляжей, голубых небес и морей, травянистых равнин и цветущих лесов. Мир земного типа, населенный теплокровными созданиями, которые разнообразно ходили, летали или плавали и были в основном мелкими, симпатичными на вид и довольно неразумными — да, в основном. И все же, парадоксальным образом, это был мир кошмаров Анжелы. Вот только, как и указала она сама, он уже умер...
Слово «умер», стоило лишь подумать о нем, подлило масла в огонь ощущаемой Джиллом настоятельной необходимости что-то сделать.
— А остальные, — спросил он, поднимаясь на ноги и обнаруживая, что они у него словно ватные. — Они как? Сколько мы провалялись в отключке? Что произошло?
— Тпру! — осадил его Тарнболл. — Полегче, а то разбудишь их и напугаешь всех до смерти. С нами все в порядке... по-моему. Я проснулся, может быть, с час назад. Если это солнце подобно нашему, то по моим расчетам я провалялся, может быть, два-три часа. А это означает, что каждому из вас перепало часа четыре сна. Я бы предположил, что это самое то. Сам-то я чувствую себя отдохнувшим. Вот, выпей. — Он передал Джиллу кокосовый орех или что-то похожее на кокосовый орех с пробитыми на тупом конце глазками и добавил:
— Пей, не стесняйся. Я хочу сказать, если это отрава, то это самая лучшая отрава, которую я когда-либо пробовал. Ну, во всяком случае, не считая «Шультхайсса».
— "Шультхайсса"? — Джилл выпил, и молоко ореха показалось для его запекшихся губ и пересохшего горла таким же прохладным и сладким, как вино.
— Немецкое пиво, из Берлина, — растолковал ему Тарнболл. — Боже, когда люди Уэйта нашли меня в том баре, мне следовало отбрыкаться от них и бежать к черту на кулички!
— Анжела! — ахнул вдруг Джилл и, пошатываясь, двинулся к ее растянувшейся на песке фигурке.
Кину Сун застонал и приподнялся, опираясь на руку.
Проходя мимо, Джилл передал ему кокосовый орех. А миг спустя он уже стоял на коленях, укачивая Анжелу в своих объятиях, и та быстро проснулась.
— Э-э? — произнесла она, какой-то миг борясь с ним. Но затем увидела, кто ее держит, и руки сразу же обвились вокруг его шеи и сжали в крепких объятиях. — Спенсер! Что случилось? — Она огляделась кругом, увидела пляж и море и вспомнила. И скорчила гримасу:
— То место. — И вытерла песок с уголка рта.
— Но не совсем то же самое, — с улыбкой сообщил ей Джилл. — На этот раз ты не одна, и тебе незачем страшиться... Ну его.
Тарнболл между тем будил остальных. Он пробил глазки еще у нескольких кокосовых орехов, и вскоре все члены группы сидели или стояли на коленях, утоляя жажду и задавая вопросы. Джилл справедливо предполагал, что он единственный, кто в состоянии ответить на них (Анжела еще не совсем пришла в себя), и на сей раз он чувствовал себя способным это сделать.
— Давайте отойдем в тень, — предложил он, — а потом поговорим. Но могу вам сразу сказать — для меня и Анжелы это место не новое. Мы здесь уже бывали. История эта не из приятных, но, по крайней мере, на этот раз все должно бы обстоять по иному. Потому что хотя это определенно место личного персонального кошмара Анжелы, сам дурной сон давно уже перестал существовать. — (По крайней мере, Джилл на это надеялся, но в глубине его мозга что-то уже предвещало неприятности).
За пляжем начиналась опушка леса. И когда группа переместилась в тень, то и подлесок ожил, наполнившись малозаметным шуршанием.
— Нехватки продовольствия здесь не будет, — заметил Фред Стэннерсли. — Там, в этих кустах, только что смылось маленькое существо, вроде поросенка. И плоды на этих деревьях... ладно, ладно, знаю! — успокаивающе поднял руки он. — Мы не можем быть уверены. Но они выглядят съедобными.
— А те большие пальмовые орехи превосходны, — высказал свое мнение Джордж Уэйт. — Если их мякоть столь же хороша, как и молоко...
— Столь же, — заверил его спецагент. И Уэйт продолжил:
— То голодать мы не будем. И не говорите мне, что в таком прекрасном океане не водится никакой рыбы.
— Моллюски определенно водятся, — сообщил Тарнболл.
— Рыба! — разволновался Кину Сун. — Моя рыбак. Показывать вам, как ловить рыба!
— Да, — согласился Тарнболл, — и птица тоже кажется приличной, по крайней мере, так думает Барни. Вот вам: в воде пескарики, птицы и звери — в зеленом лесу. Да, своего рода рай.
— Но он не всегда был им, — содрогнулась Анжела...
Они представляли собой довольно потрепанную компанию: одежда — в грязи, порвана или в лохмотьях; тела — в синяках, царапинах, порезах, а в случае корейца — увечные; на лицах синяки и запавшие глаза, и морщины беспокойства от постоянного стресса. Модный современный костюм Миранда давно уже испустил дух.
Теперь она обходилась тем, что не было наполовину или хотя бы малость приличным. Колготок она больше не носила; они теперь образовывали эластичный пояс, удерживавший на месте мешковатые длинные зимние штаны. Он объяснил ей, что это ненормальный износ одежды, но в Доме Дверей никогда не знаешь, чего ждать.
Она разгуливала с голым животом и пыталась спрятать пупок под узлом, образованным из драных, болтающихся концов того, что некогда являлось блузкой. Верхняя ее часть мало чем отличалась от тряпки и едва скрывала бюстгальтер. Но, впрочем, присоединиться к группе Миранда решила в последнюю минуту.
Самым оборванным из всех казался Кину Сун. Он с первого же дня выглядел, словно пугало огородное, тощий, как грабли, и с шапкой черных волос, окаймляющих его голову со всех сторон. Уродливый обрубок левой руки оставался прямо на виду, потому что прикрыть его было нечем... он казался безнадежным. Но. если твердость являлась достоинством, то Сун мог считаться самым достойным из всех...
Они расположились поудобней на полянке под деревом, очень похожим на дуб, и Джилл приступил к рассказу:
— Когда во время нашего первого — ну, называйте его, если угодно, приключением — мы разделились, то Анжела в итоге очутилась здесь. Тогда, как и сейчас, мы ожидали своих наихудших кошмаров. В то время Род Денхольм, муж Анжелы, был жив, хотя и не здоров. Род был очень больным человеком, то есть психически больным. Он был безумно ревнивым алкоголиком — беспричинно ревнивым, могу добавить. И друзьям от него доставалось не меньше, чем запасам спиртного.
Как это обычно бывает, его скверный характер шел рука об руку с пьянством. Но хуже всего, с моей точки зрения, то, что больше всех от него доставалось Анжеле, так как он видел в ней причину всех своих многочисленных неприятностей... — Джилл умолк. Он чувствовал себя не в своей тарелке оттого, что рассказывал это, и был нерешителен. И поэтому рассказ продолжила Анжела:
— Род не занимался любовью, — с горечью сказала она. — Он насиловал. Думаете, что нельзя изнасиловать свою жену? Ну, вы не знаете — не знали — Рода. Когда дела шли плохо, он напивался; когда они шли очень плохо, он напивался вдрызг. Я не видела этого, пока мы не поженились, когда стало уже слишком поздно. Но можно выдержать лишь сколько-то ревнивых обвинений, побоев, синяков и... и... того, что он делал. И поэтому я сбежала.
Я не знала Спенсера — я только-только встретилась с ним, когда его забрал Дом Дверей, или Замок. Но так как я была с ним. Замок забрал и меня тоже. Равно как Джека и одного или двух других. Сит знал о Роде... не спрашивайте меня, откуда. Вероятно, это всплыло потому, что Род следил за мной, угрожал мне.
Поэтому Род, в итоге, оказался здесь. Настоящий Род, захваченный Ситом и... и впрыснутый в этот мир, чтобы испоганить его. И испоганить меня. Но без спиртного он этого сделать не мог, и потому Сит позаботился и об этом тоже. И, словно этого мало, Сит сдублировал... сконструировал целую банду Родов, которые преследовали меня, словно... словно... — Она покачала миловидной головкой и отвела взгляд. А Джилл подхватил эстафету:
— Рай? Только не при таких обстоятельствах. Больше похоже на своего рода ад. Но Анжела осталась, несмотря на все это, невредимой, когда Род — настоящий — упал в гигантского моллюска и...
— Моллюска? — нахмурилась Миранда Марш. Она потирала то место на подбородке, куда ее ударил спецагент, и странно смотрела на него. Но, взглянув на Анжелу, она уточнила:
— В смысле, что-то вроде устрицы, морской раковины?
— Да, двустворчатая раковина, — кивнула Анжела. — Но очень большая. Не слишком далеко отсюда есть отрезок пляжа, где больше ила, чем песка. Ночью из моря вылезают те большие крабы и идут в лес, чтобы подкрепиться зеленью. Такие красивые робкие создания. Когда они пугаются, то устремляются всей толпою к берегу, и вот тут-то их и поджидают те моллюски. Стоит лишь задеть один из их сифонов, они чуют еду и открываются для кормежки. Некоторые из виденных мной раковин достигали, может, ну, целых семь футов в поперечнике.
— Ух! — содрогнулась Миранда.
Но Тарнболл среагировал иначе:
— Похлебка из моллюсков!
— Мой нравится! — высказался Кину Сун.
И разговор на миг запнулся, сменил направленность, стал действительно чуть веселее.
Джилл и Анжела сидели вплотную друг к другу, и Джилл защищающее обнимал ее рукой за плечи; теперь Миранда придвинулась поближе к рослому спецагенту.
— Ты действительно ударил меня, — сказала она, глядя на него с тем же странным выражением. — Я помню вкус соленой воды, когда упала, и как меня тянут за волосы. А потом...
— Да, я ударил тебя, — подтвердил он. — Иначе, ты, возможно, утонула бы. А может быть, и я утонул, пытаясь спасти тебя. И не думаю, что мне было бы наплевать, если бы я утонул.
Она переварила это и сказала:
— Ты спас мне жизнь.
Тарнболл какой-то миг смотрел на нее с таким серьезным выражением, какое ей еще не приходилось видеть... пока он не усмехнулся, что погубило весь эффект.
— Конечно, у меня же был корыстный мотив.
И Миранда моргнула, помотала головой, словно прочищая ее, и сказала:
— Я перед тобой в долгу, Джек Тарнболл.
— Сколько угодно, — заверил он, тепло и искренне улыбаясь.
Остальные обменялись понимающими взглядами, а Джордж Уэйт откашлялся и повернулся к Анжеле со словами:
— Ладно, значит, этот малый, Род, ваш муж, поскользнулся и упал в гигантскую устрицу. И что дальше?
Анжела чуть пожала плечами, поежилась и тихо произнесла:
— Это стало его концом. Сифоны мигом втянулись обратно внутрь, а крышка — верхняя половина раковины — захлопнулась. Он исчез.
Рассказ продолжил Джилл.
— Тридакны на Земле по сравнению с этой раковиной просто мелкие устрицы. Весить они могут сотни фунтов. Но погодите: об этих моллюсках нужно сказать еще кое-что. — Изменение его тона сразу привлекло внимание. — Анжела сбежала отсюда через одну из них.
— Она... что? — спросил Фред Стэннерсли.
— Другие Роды, те проклятые конструкции, по-прежнему преследовали ее, — объяснил Джилл. — Анжела знала, что они сделают, точно знала, чем именно это должно закончиться, потому что это был ее кошмар... и извращенная шуточка Сита.
Анжела снова продолжила рассказ, говоря очень тихо:
— На том же пляже, когда страшные, похотливые ублюдки-твари настигали меня, я наткнулась на еще одну из этих гигантских раковин, тридакн или как их там зовут. Но внутри... была только зияющая чернота огромной шахты. Это был цвет космоса — он выглядел так, словно космос, тот, где нет звезд. Один лишь взгляд туда, и я точно знала, что это такое. Это была дверь, туннель в другой мир. И прежде чем Роды смогли добраться до меня, я прыгнула в раковину.
— Дверь! — Джордж Уэйт очутился на ногах. — Где?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65