– он стал перебирать все подряд на книжной полке. – А, вот! Поэма четвертого века, с лакунами, и даже после восстановления Джерарда Мерфи в ней сам черт ногу сломит. Язык тяжелейший, аллитерации – не дай бог… Старая филидическая школа… Да что там говорить! – он махнул рукой, увлекшись. – Вот смотрите. Клич диких гусей над соленой водой, поник рыжий вереск в горах… Взгляните на эту лакуну в четвертой строфе, Бервин, – ни одно из предложенных восстановлений ни в какие ворота не лезет!..
И Мак Кархи начал читать поэму, нараспев и очень медленно, потому что быстрее не мог; Бервин подался вперед, потом привстал с кресла, безотчетно пытаясь повторять слова, потом осекся и стал повторять за Мак Кархи единственным доступным для себя способом, – последовательно перевоплощаясь во все, что называл в поэме Кетарн. Он взлетел черным дроздом, рассыпался ягодами остролиста, встряхнулся, превратился в снегиря, прыгнул несколько раз на своих птичьих лапах, поозирался в облике оленя, отбившегося от стада… Мак Кархи добрался до строфы:
Крик ястреба краткий – и в щель меж корней
От страха скрывается лис, –
Бервин, увлеченный поэмой, быстро, не думая, перевоплотился в ястреба и в гонимого лиса и, не заметив того, что Мак Кархи замолчал, по инерции превратился последовательно в двух фазанов, самца и самку, а потом растянулся на спинке кресла в виде пятнистой лесной рыси с коротким хвостом и снова принял собственный облик.
– Почему вы замолчали, учитель? – поинтересовался он.
– Здесь дальше нет текста, – несколько озадаченно отозвался Мак Кархи. – Здесь идет лакуна, «из чащи ветвей» – и большая лакуна до конца.
– Но здесь же ничего другого не может быть, кроме фазанов и рыси, – засмеялся Бервин. – Смотрите. Вот ястреб, – он быстро продемонстрировал, – теперь лис, – он огрызнулся и посмотрел злобно, – и дальше просто ни во что другое невозможно перейти, только в фазанов… Смотрите, вот самец… и самочка. И рысь. Она их спугнула. Понимаете, вся эта строфа… это как бы одно. Это же одно целое!
– Подождите, я посмотрю по аллитерации, – неподдельно оживился Мак Кархи. – Да, это сюда встает. На пару фазанов из чащи ветвей… чего-то какая-то рысь… По ассонансу судя, там что-то с «ра» ударным. Бервин, умоляю вас, превратитесь еще раз в рысь.
Бервин еще раз превратился и растянулся на спинке кресла. Мак Кархи посмотрел на него, сказал: «Таращится», – и схватился за перо. Потом еще раз вскинул глаза на Бервина и добавил: «Пестрая. На пару фазанов из чащи ветвей // Таращится пестрая рысь», – и сел, потирая лоб.
– Бервин, кажется, вы восстановили одно из самых темных мест в поэзии четвертого века, – сказал он.
– Я? – искренне удивился Бервин. – Что вы, учитель! Я этой поэмы и в глаза не видел!..
– Но воплотиться после лиса получается только в фазанов? – рассматривая его непростым взглядом, уточнил Мак Кархи.
– Во всяком случае, там птичье воплощение, – задумался Бервин. – Да нет, что я говорю! Только в фазанов. Честное слово. Попробуйте сами.
– Дело в том, Бервин, – радостно сказал Мак Кархи, – что я и вполовину так не владею искусством метаморфоз, как вы. Поэзия Туата Де Дананн вызывает к жизни названные образы, но когда замолкаешь, они перестают появляться. Все восстанавливали эту лакуну с карандашом в руках, и только вы догадались сделать это таким способом!..
Бервин, совсем опешивший от таких слов, благоговейно заглянул в поэму, которой до этого не решался и коснуться.
– Боже мой, – сказал Мак Кархи, уступая ему книгу, – ведь чтобы сделать то, что вы сделали, надо очень тонко чувствовать поэзию!..
– Большой тонкости во мне нет, – смутился Бервин. – Просто Кетарн, сын Аэда… очень гармоничен.
* * *
Доктор Зигфрид Вёльсунг, высокий, суховатый, с истинно немецкой внешностью, раз в неделю, по четвергам, вел драконографию, где требовал от студентов безукоризненной точности описаний и соблюдения формы вплоть до запятой. В классе, где со стен смотрели наглядные пособия с изображением всевозможных видов драконов, первокурсников поначалу охватывала некоторая робость. Доктора Вёльсунга почему-то очень легко было представить себе в доспехах, темных и непробиваемых, пальцы его во время объяснений стискивались на спинке стула, как на рукояти меча, и когда он говорил, что не надо без особых причин пользоваться ни курсивом, ни тем более двойным выделением, все понимали, что действительно не надо. Первый курс писал ему доклады и парафразы, составлял библиографию, конспектировал, реферировал, составлял примечания, комментарии, сноски, списки, резюме, с закрытыми глазами мог перечислить полсотни справочных изданий с точными выходными данными, но при этом полной загадкой для всех оставалось одно – существуют драконы в действительности или нет? Доктор Зигфрид не спешил просвещать их на этот счет. На прямые вопросы он спокойно отвечал с легким древневерхненемецким акцентом: «Когда вы освоите элементарные правила работы со справочными и энциклопедическими изданиями и научитесь составлять библиографию, на которую можно будет взглянуть без боли в сердце, тогда мы посмотрим. От хорошей библиографии еще никто не умирал. Also… А вам, Двинвен, дочь Кинлана, я не советую проявлять излишнее любопытство в отношении драконов, пока вы не уясните себе, насколько неуместно выглядит в библиографии прочерк на месте года издания! Что с того, что в самой книге год издания не указан? Он должен вставать у вас перед глазами, начертанный огненными буквами, как если бы его вырубили топором! – доктор Зигфрид щеголял иногда обрывками валлийских поговорок, обычно не к месту. – Что же до вас, Эльвин, сын Кинира, то я искренне не понимаю, как человек, постоянно пишущий вместо значка параграфа скрипичный ключ, может всерьез интересоваться существованием драконов. В вашей ситуации это, мягко говоря, преждевременно».
Подозрение учеников относительно воинского облика, проступавшего сквозь будничные черты доктора Зигфрида, было не напрасным. В один из четвергов Зигфрид Вёльсунг раздал ученикам по толстой пачке каталожных карточек с заданием разложить их по алфавиту. Все углубились каждый в свои карточки, где встречались самые разные языки, пиктография, клинопись, тайнопись, по пять имен и фамилий у автора, мутирующие на глазах согласные… наконец, некоторые карточки просто кусались. Словом, было чем заняться. Наступила тишина.
В это время в класс заглянула Лютгарда, которая зашла поприветствовать Зигфрида, поскольку не видела его с лета. Доктор Вёльсунг при виде Лютгарды мгновенно преобразился, приняв воинское обличье, как будто сошел с неведомого гобелена. Он стал в три раза выше, на нем оказались боевые доспехи, тяжелый шлем и меч у пояса, а голос его стал звучать как колокол. Пол под его ногами прогнулся, стены дрогнули. Он шагнул великанше навстречу и пожал ей руку, для чего Лютгарде все-таки пришлось немножко нагнуться. Зигфрид в устрашающем обличье и неизменная Лютгарда что-то рокотали в вышине голосами, приближающимися по силе к раскатам грома. Первокурсники выронили все карточки, в ужасе полегли под парты и вжались в пол. Они не понимали ни слова, отчего разговор казался им еще страшнее, и только позже, опомнившись, они сообразили, что это был просто очень древний верхненемецкий.
Когда за профессором Лютгардой закрылась дверь, доктор Зигфрид, снова обычного роста и в черной мантии, вернулся к своему столу, строго постучал по нему указкой и удивленно сказал:
– Что такое? Немедленно всем сесть за парты. Почему вы лежите на полу? Стоит учителю отвернуться, и начинается хулиганство!..
– Что это было? – шепотом спросила Керидвен у Ллевелиса, неуверенно поднимаясь на четвереньки.
– Кажется, его истинный облик, – с трудом разлепив губы, выдавил Ллевелис и подал ей руку, чтобы помочь встать.
…О том, чтобы не сделать домашнее задание по драконографии, никто как-то не думал: прилагались все усилия. Афарви, высунув язык от напряжения, копировал из энциклопедии рисунок с изображением самца дракона редкого подвида – корнуольский любопытный (уши спрятаны под крылья), – и размышлял вслух:
– Я уже понял: когда мы научимся всем методикам описания драконов, доктор Зигфрид сообщит нам, что драконов не существует, – он отчеркнул поля в два пальца и с тяжелым вздохом принялся выводить посреди строки заголовок «Реферат по драконографии».
Морвидд, которая рядом вычерчивала график «Возрастание злобности у драконов отряда Чешуйчатые, семейство Беспардонные в связи с климатическими изменениями», сказала:
– Так и слышу это. Доктор Зигфрид откашляется и скажет: «Ну вот, теперь вы умеете составить библиографию любого типа и ни разу не ошибиться при оформлении иллюстраций и ссылок. Желаю вам успеха в тех дисциплинах, объекты изучения которых реально существуют».
Ллевелис пытался выведать у старшеклассников, двигавших во дворе отвал в рамках семинара по археологии, как обстоит дело с драконами и не разочарует ли их курс драконографии в его полном виде, но те только мрачно улыбались.
* * *
В пятницу Тарквиний Змейк впервые допустил первый курс в химическую лабораторию, и первый день в лаборатории Змейка запомнился всем надолго и многим – навсегда. Он привел их к порогу этого храма, отпер дверь ключом и ушел, потому что его позвали. Все сначала замерли на пороге, опасаясь сильно продвигаться вперед. Наконец, кто посмелее, шагнул внутрь, а вслед за ними зашли и остальные и застыли, рассматривая иронично глядящие на них портреты Мухаммеда ар-Рази и Альберта Великого, а также порошки и жидкости, стоящие повсюду в шкафах и на полках. Постепенно всех как магнитом притянул висящий возле двери лист пергамента, на котором были написаны лабораторные правила:
Общие правила
1. Делай работу молча. Нарушая молчание, ты подвергаешь опасности себя и результаты своих опытов.
2. Место работы. Выбирай его тщательно – так, чтобы оно не бросалось в глаза.
3. Желание отдохнуть – первый признак поражения.
4. Будь внимателен к материалам, обращайся только к тем веществам, реакцию которых ты способен предсказать.
5. Знай свой предмет. Незнание влечет за собой смерть, которая и без того неизбежно ожидает всех нас, так зачем же еще приближать ее?
Частные правила
1. Не лей воду в кислоту. Вода закипит, и брызги раствора кислоты могут попасть в лицо.
2. При работе со щелочными металлами в случае возгорания не гаси огонь водой.
3. При содержании хлора в воздухе 0,9 мл/л смерть наступает в течение пяти минут.
4. Получив серьезную рану в ходе экперимента, прежде всего озаботься тем, чтобы твоя кровь не попала в чистое исходное вещество и не испортила его.
5. Всегда фиксируй письменно все стадии эксперимента, лучше всего – в стихотворной форме.
Дочитав до этого места, Крейри запаниковала, попятилась и опрокинула колбу со ртутью. Толстостенная колба разбилась вдребезги, и ртуть с грохотом разбежалась по полу лаборатории в виде мелких блестящих шариков, которые зловеще быстро ускакали в разные углы. Началась суета. Гвидион довольно быстро убедил Ллевелиса не ползать по полу на коленях и не пытаться собрать капли ртути в ладонь. Но что, собственно, делать, он и сам не знал. Минут пять все пытались вымести страшное вещество из разных углов веником и собрать на совочек. Заметив, что ничего не получается, все стали наперебой вспоминать ужасные симптомы отравления парами ртути. При этом Дилан описал их настолько красочно, что все почувствовали приближение галлюцинаций. Змейк не возвращался. Растерянные первокурсники задались вопросом, можно ли теперь вообще заниматься в этом помещении. Когда учитель снова вошел в лабораторию, все кинулись к нему в панике, думая, что урок придется отменять.
– У меня, кажется, уже галлюцинации, – слабенько прошептала Энид, прислоняясь к стенке.
– Для галлюцинаций рановато, – уверенно сказал Змейк. – Разлитая ртуть – довольно частая ситуация, и отменять занятие мы, безусловно, не будем. Поступать в этом случае нужно так: в первую очередь, откройте окно, чтобы помещение проветривалось.
Змейк расположился на преподавательском месте и, слегка постукивая пальцами по столешнице, продолжил достаточно безразличным тоном уделять инструкции, бросая слова в пространство и ни на кого в особенности не глядя. Нечего и говорить, что каждая его реплика порождала цепь лихорадочных действий.
– Теперь следует собрать видимые глазом капли ртути, пользуясь зачищенной медной проволокой или, в крайнем случае, бронзовой монетой. Далее надо ликвидировать мелкие капли ртути, которые не удалось собрать, и те, что затекли в щели, – интонации Змейка не выражали ни малейшего беспокойства. – Ртуть можно засыпать серой. Однако реакция Hg + S = HgS протекает только на поверхности ртутных шариков, из глубины же ртуть продолжает спокойно испаряться, – бесстрастно уточнил он.
Ллевелис, успевший найти и вытащить из шкафчика серу, остановился на полдороге.
– Можно обработать ртуть насыщенным раствором хлорного железа, который окисляет металл, – сказал Змейк, – и затем собрать раствор сухой тряпкой. Разумеется, в резиновых перчатках, – прибавил он задумчиво. – Или воспользоваться йодной настойкой. К сожалению, ни то, ни другое лучше не использовать на паркетном полу, – заметил он вскользь, чем остановил на лету целый тайфун бурной деятельности. – Самый надежный способ – засыпать все места, куда могла попасть ртуть, хлоркой, хлорамином или любым средством, содержащим хлор. Рассыпанный порошок следует смочить водой… именно смочить, а не залить, – бесстрастно уточнил он, – и оставить на несколько часов. За это время ртуть превратится в хлорид ртути (II) или оксид ртути (II), – в зависимости от того, что вы использовали. Остатки хлорки нужно убрать влажной тряпкой, ссыпать в пакет и отнести в мусорный ящик. А теперь перейдем собственно к теме нашего сегодняшнего занятия.
Студенты перевели дух и расселись по местам, все еще переговариваясь и в возбуждении поглядывая на образующуюся на полу кашицу хлорида ртути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56