Установка сантехники Wodolei
Это знаменитый день, точно. Это… это… 12 июля 1653 года! Травля собаками просителей в парламенте!.. Там же был и голод, и тяжелое положение, и действительно пришли люди с отчаяния!.. – потерянно говорил Гвидион, перегибаясь через балюстраду и стараясь разглядеть, что сталось с упавшим.
Змейк стоял, наблюдая за происходящим с некоторого расстояния. Затем он поднялся, легким шагом пересек возвышение вроде кафедры, спрыгнул с невысокого края и встал у Кромвеля за спиной. Затем появились собаки, явно ища, чем они могут быть полезны лорду-протектору, и подтверждая, что Гвидион помнит правильно.
– Я… совершенно не боюсь собак, – деревянным голосом сказал Ллевелис. – Но…
– Гоните вон весь этот сброд, – Кромвель слабо протянул руку вперед, указывая на жертв. Затем он пошатнулся. Змейк твердо взял его под руку и повлек прочь, попутно говоря ему что-то на ухо, и то, как Кромвель вис на нем, наводило на мысль, что без Змейка он, скорее всего, не может ступить ни шагу.
* * *
Гвидион открыл глаза. На огромной высоте у него над головой перекрещивались древние потолочные балки, каждая толщиной с дуб. Между балок царила тьма. Их зашвырнуло при возвращении в самые недра башни Курои, где на полу камнями был выложен очаг, над огнем кипел подвешенный на скрещенных копьях громадный котел и жарился на вертеле кабан. В углу, однако, стоял огромный канцелярский шкаф, куда следовало складывать письменные работы по пребыванию в прошлом.
– Зачем профессор Курои нас туда послал, как ты думаешь? – спросил Гвидион у Ллевелиса.
– Может быть, он хочет нас предупредить, что Змейк – страшная личность, запятнавшая себя многими преступлениями, и ученикам его следует быть осторожными? – предположил Ллевелис.
– Что ты говоришь? – возмутился Гвидион. – Это Змейк, который… столько с нами возится? Так старается для нас?..
– Знаешь, давай-ка я напишу за тебя отчет. А ты отдыхай. Прислонись вот тут к стенке, – заботливо сказал Ллевелис.
Он, тыча пером в полувысохшую чернильницу, нацарапал отчет, кинул его на стопку других отчетов и затем, очень оберегая Гвидиона, вывел его под руку из логова Курои.
Гвидион, который все это время что-то себе думал в своей упрямой голове, сказал:
– Я хочу увидеть Змейка.
– Ты не хочешь увидеть Змейка, – заверил его Ллевелис. – У тебя временный шок. Ты сядь вот тут на бортик у фонтана, я сейчас.
Пока Ллевелис бегал искал, из чего можно сделать компресс, к Гвидиону успел подсесть проходивший через южный двор Кервин Квирт. Между ними произошел загадочный разговор.
– Мы только что с практических приложений. Видели заседание парламента от 12 июля 1653 года, – сказал Гвидион.
– Когда мы в свое время изучали раздел о протекторате Кромвеля, я там видел публичную казнь, – сказал Кервин Квирт. – Черт его знает, от какого года и числа, не помню. Что вы думаете о профессоре Курои?
– Он замечательный человек. Он хочет, чтобы мы знали историю, – твердо сказал Гвидион. – Ну… кто не видел реакции алюмотермии, тот сберег зрение…
– Но кто видел алюмотермию, не забудет уже никогда, – закончил Кервин Квирт.
…Во дворе Западной четверти в разгаре была игра в три эпохи. Показывалось таинственное понятие: сначала в Древнем Египте для кого-то притащили саркофаг. Долго на него этот саркофаг примеряли, хорошо ли ему там лежится, не жмет ли, не натирает ли. Потом похлопали его по плечу и радостно начали пировать. В первобытном обществе Homosapiens sapiens , 40 тысяч лет назад, изображая все то же понятие, человеку нанесли на лицо яркую раскраску, привязали его на ночь к дереву, сами ушли и сели пировать. В третьей сценке опять-таки многие набросились на одного, крепко ухватили его за уши и принялись подтягивать кверху, хором считая вслух. Жертва жмурилась и визжала, но в целом не очень сопротивлялась. Удивляло то, что последняя сцена насилия, несмотря на явное варварство, была заявлена как «Европа, двадцать первый век».
– Я сам европеец, и век этот мне вроде знаком, но я жертвоприношений не одобряю, – строго сказал Мерлин.
– Может, лечат? – неуверенно предположила Энид.
Это был явный тупик. Ллевелису не терпелось поддержать отгадывающую команду.
– Погодите, я сейчас провожу Гвидиона в комнату и приду, – крикнул он. – Он немножко… ему лучше лечь полежать.
– Это день рождения, – замедляя шаг, сказал Гвидион. – Ну, за уши тянут столько раз, сколько тебе лет. Чтобы рос большой.
– Это где это тянут? – с подозрением спросил Мерлин.
– Ну, у нас, в горных районах Уэльса, – пожал плечами Гвидион.
– А-а. А больше нигде не тянут? – беспокоился Мерлин, трогая себя за уши.
– Может, и еще где, – туманно сказал Гвидион.
– Не нравится мне этот обычай, – решительно объявил Мерлин. – Я бы запретил этот обычай. Да. А что в Египте?
– В Древнем Египте на 25-тилетие дарили саркофаг! – объяснила загадывающая команда, видя, что понятие все равно отгадано.
– Ну, это… – сказал Мерлин. – Мода ведь может поменяться. На тип захоронения. Пока суд да дело. Да. А что это с деревом было?
– Ну, тоже день рождения, только мы показали совершеннолетие, когда подросток в первобытном обществе проходит испытание. Могли привязать к дереву в лесу до рассвета, или послать в одиночку на медведя, или отправить добывать что-нибудь редкое… ну, чтобы молодой человек подтвердил звание взрослого.
– Вот это верно. Молодежь, ее нужно держать в руках, – обрадовался Мерлин. – Устраивать им испытания разные, трудности… да хоть просто мелкие пакости!.. Находить для этого время. Юных членов общества, их нужно не забывать стращать и запугивать. Дело трудное, неблагодарное, но… приносит свои плоды. А куда мой шарф переходит?
Все переглянулись. Понятие отгадал Гвидион, но он не играл этот кон, просто шел мимо. Выходит, шарф не доставался никому.
Таким образом Мерлин, страшно довольный, получил назад свой шарф.
– Так-то, – сказал он неизвестно к чему и ушел.
* * *
После экскурсии по Уайтхоллу Ллевелис не заговаривал с Гвидионом ни о чем, связанном с фармакологией, химией, металлами и лабораторными работами: он его берег. Все было ясно как Божий день: они видели не что иное, как убийство человека и травлю людей собаками, Змейку, видимо, все это было не в диковинку, так как он не повел и бровью, напротив – все время поддерживал лорда-протектора, самым буквальным образом поддерживал – под руку. В общем и целом, это не оставляло радужных надежд на то, что Змейк вдруг расправит крылья и из противной гусеницы превратится в неземной красоты бабочку. Но по закаменевшим в упрямстве чертам лица Гвидиона легко было определить, что он, с его крепкими представлениями о том, что такое преданность учителю, никогда не признает этого вслух. Около трех дней Ллевелис ходил вокруг Гвидиона на цыпочках и, если кто-нибудь заходил пообщаться, немедля утаскивал его за дверь и там объяснял, что Гвидиону нужен покой. Наконец, видя, что Гвидион уже порозовел и перестал надолго задумываться в промежуточной позе – не донеся чашки до губ или чулка до босой ноги, Ллевелис решил приступить к нему со словами утешения.
– Ты вот что: не беспокойся ни о чем.
Гвидион посмотрел на него с интересом.
– Смотри: тебе сколько осталось этих понедельников у Змейка? Четыре, от силы пять. И все! И с твоей стороны вся лояльность соблюдена! Посещать ты посещал, все перед ним реверансы делал исправно, годичный спецкурс отработал… дождь, снег, чума, холера, – ты все со спринцовкой и хинином в самом эпицентре бедствия, так сказать, – возле Змейка. К тебе никаких претензий. Придется потерпеть, конечно, зато потом… «дорогой учитель, не смею отнимать вашего времени», – и рванешь от него со скоростью ветра. И так он целый год тебе отравил, куда еще? А потом заведете с Мак Кехтом стадо овец прямо в школе, будете их наблюдать… Ну? Хочешь, я помогу тебе с заданиями? – ляпнул Ллевелис, не подумав. – Ну, может, не с заданиями, а чай принесу из кухни. А хочешь какао? Ты, главное, потерпи, ведь совсем чуть-чуть осталось!..
– Да, – радостно-мечтательно согласился Гвидион. – Если я выдержу еще одиннадцать курсов, я буду первым учеником Тарквиния Змейка за последние триста лет.
* * *
Дело шло к экзаменам, и по школе распространялась обычная предэкзаменационная суета. Первому курсу задано было написать астрономический трактат в стихах. Стихи проверял Мак Кархи, а астрономию – Мэлдун. Семикурсники, двигавшие во дворе отвал в рамках семинара по археологии, наткнулись в одном из слоев на очки Мерлина. Мерлин подошел, протер свои очки, удовлетворенно насадил их на нос, проставил всем практику по археологии и велел все закапывать. Седьмой курс долго еще после этого спорил, ко времени какого римского императора принадлежал слой, в котором нашлись очки.
МакКольм, долгое время неизвестно что себе думавший, порядком набычившись, подошел однажды к Финтану и с места в карьер сказал:
– Во время тектонического сдвига четыре миллиона лет назад, когда образовалось русло Аска.
– Что? – спросил Финтан.
– Край камня был отбит в результате того тектонического сдвига, – терпеливо повторил МакКольм. – А небольшой скол справа сбоку оставило копыто коня короля Георга IV, когда он охотился в этих местах. Ну, что скажете? Кто меня учил, что дикие камни, мол, не запоминают людей по именам? Что для них вся наша история – блошиная возня?
– Я пока еще ничему не учил вас, Фингалл, – с расстановкой сказал Финтан. – А что, хорошо Георга помнит?..
– Отлично помнит, – с жаром подтвердил шотландец. – И надеется как-нибудь хорошенько его споткнуть… если выпадет удобный случай.
– Да, ошибся, признаю, – сказал Финтан. – Редкий случай злопамятности.
– Ну, так я теперь вроде как у вас в учении? – сурово уточнил Фингалл, который за весь последний месяц, как ни бился, ни на йоту не продвинулся в английском.
…Словом, у всех хватало дел к тому времени, когда в школу пришло распоряжение Министерства о закрытии школы.
* * *
Распоряжение о закрытии школы выглядело как обычная гербовая бумага с печатью. В ней не было сказано ни слова о Змейке, но, тем не менее, глаза всех здравомыслящих людей обратились немедленно на него. Он как раз стоял неподвижно под сводами галереи, поставив правую ногу на низенькую скамеечку. Вокруг суетились хлебопечки, которые снимали с него мерку для обуви.
– А теперь, Тарквиний, вы отчитаетесь на педсовете о вашей работе с комиссией, – ядовито сказал Курои. – Видимо, это была большая и трудная работа.
– Позвольте я лучше сделаю на заседании научный доклад на тему «Об умственной деятельности Курои, сына Дайре», – не менее учтиво ответил Змейк, снимая ногу со скамейки.
Начались крики. Вдруг, посреди всеобщей сумятицы, Мерлин хлопнул себя по лбу.
– Можете топтать меня ногами! – заявил он. – Ничего, что я старейший преподаватель школы, не стесняйтесь. Где только была моя голова! Ведь триста пятьдесят лет у меня вылетал из поля зрения один простой очевидный факт! Собираем педсовет. Через три дня, на заре, все как один, в тронном зале!.. То есть не в тронном, а в этом… где изразцы починки требуют… где гобелены пятьсот лет не стираны… ну, вы меня поняли. Ай-яй-яй, какой стыд!.. Тарквиний, но вы-то как могли?.. Ведь я-то считал вас образцом… всего на свете! Пойдемте, у меня к вам серьезный разговор. Вон там, за углом. Да, и то, что вы шьете обувь дорожную, – это очень правильно. Вот эта вот обувь вам очень скоро пригодится.
* * *
Таким образом внеочередной педсовет был назначен на 14 мая, старый праздник начала лета, – именно на тот день, когда профессор Курои традиционно сражался с чудовищем.
– И вы приходите, – настойчиво сказал Мерлин Курои. – Не беспокойтесь вы об этом вашем чудовище. Я найду кому его препоручить. Вы куда нужней на педсовете, поверьте мне.
Курои был очень доволен. Собственно, он догадывался, что на замену ему будет послан Гвин-ап-Нудд, который страдал от подобного же циклического мифа, только со своим собственным чудовищем ему приходилось встречаться каждый год в начале января. «Одним чудовищем больше, одним меньше… ну что, в самом деле, считаться по мелочам?» – пробурчал Курои и позволил Мерлину уладить это дело. Он и сам чувствовал, что предпочитает сидеть на педсовете, где будет разбираться предательство Змейка, чем тыкать в это время клинком в омерзительную пасть.
…Зловещим, но, по крайней мере, недвусмысленным знаком всем собравшимся показалось то, что Змейк на этот педсовет не пришел.
Мерлин, видя, что никто другой не берет слова, начал все-таки речь:
– Я вот хочу, кстати, сказать о Тарквинии. Привыкли чуть что все на Тарквиния вешать. Все время слышишь о нем какую-то ерунду: и Кромвелю-то он служил, и Лукрецию изнасиловал…
В дальнем углу завозился Морган:
– Э-э, позвольте… Лукрецию, если я не ошибаюсь, это все-таки не наш Тарквиний?.. – громким шепотом спросил он Финтана.
– Все мне как-то недосуг собраться с мыслями и положить конец этому безобразию, – продолжал Мерлин, повысив голос. – Триста лет уже это тянется! Нет, пора всем наконец узнать правду. Значит, так: несколько лет назад… то есть триста пятьдесят лет назад… как раз при короле Чарльзе… то есть нет, что я говорю? при Кромвеле… к нашей школе стали подбираться… враги. Ну, я врагов-то чую за версту. Одним словом, к тому времени, когда Кромвель отдал приказ закрыть нашу школу, я еще заранее говорю Тарквинию: «Тарквиний, голубчик, поезжайте-ка вы к этому Кромвелю… и нейтрализуйте его как-нибудь, ради Бога». А Кромвель в это время в Ирландии куролесил. Крушил там все.
– Но почему Тарквиний? – перебил Финтан.
– А потому Тарквиний, – вскипел Мерлин, – что он один из немногих, кто отнюдь не считает, что обстоятельства всегда обязаны складываться так, как тебе хочется. Он получил аристократическое воспитание, и он не изнежен, вот как некоторые. Да. О чем это я? Так вот, он присоединился к Кромвелю в Ирландии, там, под Дрохедом, и немножечко… напустил на него такую болезнь, с необычными симптомами. Что-то там у него холодело, руки, ноги… не помню. Словом, не в том суть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Змейк стоял, наблюдая за происходящим с некоторого расстояния. Затем он поднялся, легким шагом пересек возвышение вроде кафедры, спрыгнул с невысокого края и встал у Кромвеля за спиной. Затем появились собаки, явно ища, чем они могут быть полезны лорду-протектору, и подтверждая, что Гвидион помнит правильно.
– Я… совершенно не боюсь собак, – деревянным голосом сказал Ллевелис. – Но…
– Гоните вон весь этот сброд, – Кромвель слабо протянул руку вперед, указывая на жертв. Затем он пошатнулся. Змейк твердо взял его под руку и повлек прочь, попутно говоря ему что-то на ухо, и то, как Кромвель вис на нем, наводило на мысль, что без Змейка он, скорее всего, не может ступить ни шагу.
* * *
Гвидион открыл глаза. На огромной высоте у него над головой перекрещивались древние потолочные балки, каждая толщиной с дуб. Между балок царила тьма. Их зашвырнуло при возвращении в самые недра башни Курои, где на полу камнями был выложен очаг, над огнем кипел подвешенный на скрещенных копьях громадный котел и жарился на вертеле кабан. В углу, однако, стоял огромный канцелярский шкаф, куда следовало складывать письменные работы по пребыванию в прошлом.
– Зачем профессор Курои нас туда послал, как ты думаешь? – спросил Гвидион у Ллевелиса.
– Может быть, он хочет нас предупредить, что Змейк – страшная личность, запятнавшая себя многими преступлениями, и ученикам его следует быть осторожными? – предположил Ллевелис.
– Что ты говоришь? – возмутился Гвидион. – Это Змейк, который… столько с нами возится? Так старается для нас?..
– Знаешь, давай-ка я напишу за тебя отчет. А ты отдыхай. Прислонись вот тут к стенке, – заботливо сказал Ллевелис.
Он, тыча пером в полувысохшую чернильницу, нацарапал отчет, кинул его на стопку других отчетов и затем, очень оберегая Гвидиона, вывел его под руку из логова Курои.
Гвидион, который все это время что-то себе думал в своей упрямой голове, сказал:
– Я хочу увидеть Змейка.
– Ты не хочешь увидеть Змейка, – заверил его Ллевелис. – У тебя временный шок. Ты сядь вот тут на бортик у фонтана, я сейчас.
Пока Ллевелис бегал искал, из чего можно сделать компресс, к Гвидиону успел подсесть проходивший через южный двор Кервин Квирт. Между ними произошел загадочный разговор.
– Мы только что с практических приложений. Видели заседание парламента от 12 июля 1653 года, – сказал Гвидион.
– Когда мы в свое время изучали раздел о протекторате Кромвеля, я там видел публичную казнь, – сказал Кервин Квирт. – Черт его знает, от какого года и числа, не помню. Что вы думаете о профессоре Курои?
– Он замечательный человек. Он хочет, чтобы мы знали историю, – твердо сказал Гвидион. – Ну… кто не видел реакции алюмотермии, тот сберег зрение…
– Но кто видел алюмотермию, не забудет уже никогда, – закончил Кервин Квирт.
…Во дворе Западной четверти в разгаре была игра в три эпохи. Показывалось таинственное понятие: сначала в Древнем Египте для кого-то притащили саркофаг. Долго на него этот саркофаг примеряли, хорошо ли ему там лежится, не жмет ли, не натирает ли. Потом похлопали его по плечу и радостно начали пировать. В первобытном обществе Homosapiens sapiens , 40 тысяч лет назад, изображая все то же понятие, человеку нанесли на лицо яркую раскраску, привязали его на ночь к дереву, сами ушли и сели пировать. В третьей сценке опять-таки многие набросились на одного, крепко ухватили его за уши и принялись подтягивать кверху, хором считая вслух. Жертва жмурилась и визжала, но в целом не очень сопротивлялась. Удивляло то, что последняя сцена насилия, несмотря на явное варварство, была заявлена как «Европа, двадцать первый век».
– Я сам европеец, и век этот мне вроде знаком, но я жертвоприношений не одобряю, – строго сказал Мерлин.
– Может, лечат? – неуверенно предположила Энид.
Это был явный тупик. Ллевелису не терпелось поддержать отгадывающую команду.
– Погодите, я сейчас провожу Гвидиона в комнату и приду, – крикнул он. – Он немножко… ему лучше лечь полежать.
– Это день рождения, – замедляя шаг, сказал Гвидион. – Ну, за уши тянут столько раз, сколько тебе лет. Чтобы рос большой.
– Это где это тянут? – с подозрением спросил Мерлин.
– Ну, у нас, в горных районах Уэльса, – пожал плечами Гвидион.
– А-а. А больше нигде не тянут? – беспокоился Мерлин, трогая себя за уши.
– Может, и еще где, – туманно сказал Гвидион.
– Не нравится мне этот обычай, – решительно объявил Мерлин. – Я бы запретил этот обычай. Да. А что в Египте?
– В Древнем Египте на 25-тилетие дарили саркофаг! – объяснила загадывающая команда, видя, что понятие все равно отгадано.
– Ну, это… – сказал Мерлин. – Мода ведь может поменяться. На тип захоронения. Пока суд да дело. Да. А что это с деревом было?
– Ну, тоже день рождения, только мы показали совершеннолетие, когда подросток в первобытном обществе проходит испытание. Могли привязать к дереву в лесу до рассвета, или послать в одиночку на медведя, или отправить добывать что-нибудь редкое… ну, чтобы молодой человек подтвердил звание взрослого.
– Вот это верно. Молодежь, ее нужно держать в руках, – обрадовался Мерлин. – Устраивать им испытания разные, трудности… да хоть просто мелкие пакости!.. Находить для этого время. Юных членов общества, их нужно не забывать стращать и запугивать. Дело трудное, неблагодарное, но… приносит свои плоды. А куда мой шарф переходит?
Все переглянулись. Понятие отгадал Гвидион, но он не играл этот кон, просто шел мимо. Выходит, шарф не доставался никому.
Таким образом Мерлин, страшно довольный, получил назад свой шарф.
– Так-то, – сказал он неизвестно к чему и ушел.
* * *
После экскурсии по Уайтхоллу Ллевелис не заговаривал с Гвидионом ни о чем, связанном с фармакологией, химией, металлами и лабораторными работами: он его берег. Все было ясно как Божий день: они видели не что иное, как убийство человека и травлю людей собаками, Змейку, видимо, все это было не в диковинку, так как он не повел и бровью, напротив – все время поддерживал лорда-протектора, самым буквальным образом поддерживал – под руку. В общем и целом, это не оставляло радужных надежд на то, что Змейк вдруг расправит крылья и из противной гусеницы превратится в неземной красоты бабочку. Но по закаменевшим в упрямстве чертам лица Гвидиона легко было определить, что он, с его крепкими представлениями о том, что такое преданность учителю, никогда не признает этого вслух. Около трех дней Ллевелис ходил вокруг Гвидиона на цыпочках и, если кто-нибудь заходил пообщаться, немедля утаскивал его за дверь и там объяснял, что Гвидиону нужен покой. Наконец, видя, что Гвидион уже порозовел и перестал надолго задумываться в промежуточной позе – не донеся чашки до губ или чулка до босой ноги, Ллевелис решил приступить к нему со словами утешения.
– Ты вот что: не беспокойся ни о чем.
Гвидион посмотрел на него с интересом.
– Смотри: тебе сколько осталось этих понедельников у Змейка? Четыре, от силы пять. И все! И с твоей стороны вся лояльность соблюдена! Посещать ты посещал, все перед ним реверансы делал исправно, годичный спецкурс отработал… дождь, снег, чума, холера, – ты все со спринцовкой и хинином в самом эпицентре бедствия, так сказать, – возле Змейка. К тебе никаких претензий. Придется потерпеть, конечно, зато потом… «дорогой учитель, не смею отнимать вашего времени», – и рванешь от него со скоростью ветра. И так он целый год тебе отравил, куда еще? А потом заведете с Мак Кехтом стадо овец прямо в школе, будете их наблюдать… Ну? Хочешь, я помогу тебе с заданиями? – ляпнул Ллевелис, не подумав. – Ну, может, не с заданиями, а чай принесу из кухни. А хочешь какао? Ты, главное, потерпи, ведь совсем чуть-чуть осталось!..
– Да, – радостно-мечтательно согласился Гвидион. – Если я выдержу еще одиннадцать курсов, я буду первым учеником Тарквиния Змейка за последние триста лет.
* * *
Дело шло к экзаменам, и по школе распространялась обычная предэкзаменационная суета. Первому курсу задано было написать астрономический трактат в стихах. Стихи проверял Мак Кархи, а астрономию – Мэлдун. Семикурсники, двигавшие во дворе отвал в рамках семинара по археологии, наткнулись в одном из слоев на очки Мерлина. Мерлин подошел, протер свои очки, удовлетворенно насадил их на нос, проставил всем практику по археологии и велел все закапывать. Седьмой курс долго еще после этого спорил, ко времени какого римского императора принадлежал слой, в котором нашлись очки.
МакКольм, долгое время неизвестно что себе думавший, порядком набычившись, подошел однажды к Финтану и с места в карьер сказал:
– Во время тектонического сдвига четыре миллиона лет назад, когда образовалось русло Аска.
– Что? – спросил Финтан.
– Край камня был отбит в результате того тектонического сдвига, – терпеливо повторил МакКольм. – А небольшой скол справа сбоку оставило копыто коня короля Георга IV, когда он охотился в этих местах. Ну, что скажете? Кто меня учил, что дикие камни, мол, не запоминают людей по именам? Что для них вся наша история – блошиная возня?
– Я пока еще ничему не учил вас, Фингалл, – с расстановкой сказал Финтан. – А что, хорошо Георга помнит?..
– Отлично помнит, – с жаром подтвердил шотландец. – И надеется как-нибудь хорошенько его споткнуть… если выпадет удобный случай.
– Да, ошибся, признаю, – сказал Финтан. – Редкий случай злопамятности.
– Ну, так я теперь вроде как у вас в учении? – сурово уточнил Фингалл, который за весь последний месяц, как ни бился, ни на йоту не продвинулся в английском.
…Словом, у всех хватало дел к тому времени, когда в школу пришло распоряжение Министерства о закрытии школы.
* * *
Распоряжение о закрытии школы выглядело как обычная гербовая бумага с печатью. В ней не было сказано ни слова о Змейке, но, тем не менее, глаза всех здравомыслящих людей обратились немедленно на него. Он как раз стоял неподвижно под сводами галереи, поставив правую ногу на низенькую скамеечку. Вокруг суетились хлебопечки, которые снимали с него мерку для обуви.
– А теперь, Тарквиний, вы отчитаетесь на педсовете о вашей работе с комиссией, – ядовито сказал Курои. – Видимо, это была большая и трудная работа.
– Позвольте я лучше сделаю на заседании научный доклад на тему «Об умственной деятельности Курои, сына Дайре», – не менее учтиво ответил Змейк, снимая ногу со скамейки.
Начались крики. Вдруг, посреди всеобщей сумятицы, Мерлин хлопнул себя по лбу.
– Можете топтать меня ногами! – заявил он. – Ничего, что я старейший преподаватель школы, не стесняйтесь. Где только была моя голова! Ведь триста пятьдесят лет у меня вылетал из поля зрения один простой очевидный факт! Собираем педсовет. Через три дня, на заре, все как один, в тронном зале!.. То есть не в тронном, а в этом… где изразцы починки требуют… где гобелены пятьсот лет не стираны… ну, вы меня поняли. Ай-яй-яй, какой стыд!.. Тарквиний, но вы-то как могли?.. Ведь я-то считал вас образцом… всего на свете! Пойдемте, у меня к вам серьезный разговор. Вон там, за углом. Да, и то, что вы шьете обувь дорожную, – это очень правильно. Вот эта вот обувь вам очень скоро пригодится.
* * *
Таким образом внеочередной педсовет был назначен на 14 мая, старый праздник начала лета, – именно на тот день, когда профессор Курои традиционно сражался с чудовищем.
– И вы приходите, – настойчиво сказал Мерлин Курои. – Не беспокойтесь вы об этом вашем чудовище. Я найду кому его препоручить. Вы куда нужней на педсовете, поверьте мне.
Курои был очень доволен. Собственно, он догадывался, что на замену ему будет послан Гвин-ап-Нудд, который страдал от подобного же циклического мифа, только со своим собственным чудовищем ему приходилось встречаться каждый год в начале января. «Одним чудовищем больше, одним меньше… ну что, в самом деле, считаться по мелочам?» – пробурчал Курои и позволил Мерлину уладить это дело. Он и сам чувствовал, что предпочитает сидеть на педсовете, где будет разбираться предательство Змейка, чем тыкать в это время клинком в омерзительную пасть.
…Зловещим, но, по крайней мере, недвусмысленным знаком всем собравшимся показалось то, что Змейк на этот педсовет не пришел.
Мерлин, видя, что никто другой не берет слова, начал все-таки речь:
– Я вот хочу, кстати, сказать о Тарквинии. Привыкли чуть что все на Тарквиния вешать. Все время слышишь о нем какую-то ерунду: и Кромвелю-то он служил, и Лукрецию изнасиловал…
В дальнем углу завозился Морган:
– Э-э, позвольте… Лукрецию, если я не ошибаюсь, это все-таки не наш Тарквиний?.. – громким шепотом спросил он Финтана.
– Все мне как-то недосуг собраться с мыслями и положить конец этому безобразию, – продолжал Мерлин, повысив голос. – Триста лет уже это тянется! Нет, пора всем наконец узнать правду. Значит, так: несколько лет назад… то есть триста пятьдесят лет назад… как раз при короле Чарльзе… то есть нет, что я говорю? при Кромвеле… к нашей школе стали подбираться… враги. Ну, я врагов-то чую за версту. Одним словом, к тому времени, когда Кромвель отдал приказ закрыть нашу школу, я еще заранее говорю Тарквинию: «Тарквиний, голубчик, поезжайте-ка вы к этому Кромвелю… и нейтрализуйте его как-нибудь, ради Бога». А Кромвель в это время в Ирландии куролесил. Крушил там все.
– Но почему Тарквиний? – перебил Финтан.
– А потому Тарквиний, – вскипел Мерлин, – что он один из немногих, кто отнюдь не считает, что обстоятельства всегда обязаны складываться так, как тебе хочется. Он получил аристократическое воспитание, и он не изнежен, вот как некоторые. Да. О чем это я? Так вот, он присоединился к Кромвелю в Ирландии, там, под Дрохедом, и немножечко… напустил на него такую болезнь, с необычными симптомами. Что-то там у него холодело, руки, ноги… не помню. Словом, не в том суть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56