В глубине души он понимал: то, что он собирался сделать, можно считать безумием, но он этого не чувствовал. Он чувствовал себя… под защитой.Он услышал коня раньше, чем увидел его. Волки могли сожрать луны, провозглашая конец света и гибель богов, но они пока не нашли серого коня Хальдра. Берн тихо произнес несколько слов, чтобы животное узнало его голос. Погладил гриву Гиллира, отвязал веревку от дерева и повел его обратно в поле. Голубая луна теперь стояла высоко, она убывала, ночь уже миновала свою наивысшую точку и повернула к рассвету. Ему придется поторопиться.— Что она велела тебе делать?Берн резко обернулся. Обостренное восприятие или нет, но он не слышал ничьих шагов. Если бы у него был меч, он бы обнажил его, но у него не было даже кинжала. Но голос был женский, и он его узнал.— Что ты здесь делаешь?— Спасаю тебе жизнь, — ответила она. — Возможно. А может быть, это невозможно.Он вышла, прихрамывая, из-под деревьев. Он не слышал ее шагов, потому что она его ждала, понял он.— Что ты хочешь сказать?— Отвечай на мой вопрос. Что она велела тебе делать?Берн колебался. Гиллир всхрапнул, замотал головой, он теперь встревожился.— Сделай то, скажи это, стой здесь, иди туда, — произнес Берн. — Почему вам всем так нравится командовать?— Могу уйти, — мягко сказала молодая женщина. На ней все еще был капюшон, но Берн увидел, как она пожала плечами. — И, уж конечно, я не приказывала тебе раздеться и лечь в постель для меня.Берн залился краской. Он вдруг очень обрадовался темноте. Она ждала. Это правда, подумал он, она могла уйти, а он… остаться там же, где был минуту назад. Он представления не имел, что она тут делает, но это незнание составляло одно целое со всем остальным сегодня ночью. Он мог бы даже счесть это забавным, если бы все это не было так тесно связано с… женским колдовством.— Она произнесла заклинание, — в конце концов ответил он. — В том кресле, наверху, в синем плаще. Колдовское заклинание.— Я знаю о кресле и о плаще, — нетерпеливо возразила девушка. — Куда она тебя посылает?— Обратно в город. Она сделала меня невидимым для них. Я могу ехать прямо по улице, и никто меня не увидит. — Он услышал в своем голосе нотку торжества. А почему бы и нет? Это было потрясающе. — Я должен отправиться на корабль южанина — там лежат сходни, как положено он открыт для осмотра — и спуститься прямо в трюм.— С конем?Он кивнул.— У них есть животные. И трап опущен.— А потом?— Оставаться там до отплытия и сойти в следующем порту. Вероятно, в Фериересе.Он видел, что она смотрит прямо на него.— Невидимый? С конем? На корабль?Он снова кивнул.Она рассмеялась. Берн почувствовал, что опять краснеет.— Тебе это кажется смешным? Сила вашей собственной вёльвы? Женская магия?Девушка попыталась взять себя в руки, прижала ладонь ко рту.— Скажи мне, — наконец спросила она, — если тебя нельзя увидеть, как же я на тебя смотрю?Сердце Берна сильно стукнуло в ребра. Он провел ладонью по лбу. И обнаружил, что на мгновение потерял дар речи.— Ты, э, одна из них. Ты тоже — часть, э, сейта?Она сделала шаг к нему. Он увидел, как она покачала головой под капюшоном. Теперь она уже не смеялась.— Берн Торкельсон, я тебя вижу, потому что никакое заклятие на тебе не лежит. Тебя схватят, как только ты въедешь в город. Поймают, как ребенка. Она тебе солгала.Он глубоко вздохнул. Посмотрел на небо. Призрачная луна, ранние весенние звезды. Его руки, держащие поводья коня, дрожали.— Зачем ей… она сказала, что ненавидела Хальдра так же сильно, как и я.— Это правда. Он не был нам другом. Но Тонконогий мертв. Ей пригодится расположение того, кто теперь станет правителем. Если она тебя поймает — а им еще до полудня сообщат, что она тебя околдовала и заставила вернуться назад, — она сможет его добиться, не так ли?Берн больше не чувствовал себя защищенным.— Нам здесь нужна пища и рабочие руки, — хладнокровно продолжала она. — Нам нужно, чтобы в городе нас боялись и помогали нам. Всем вёльвам это необходимо, где бы они ни жили. Ты дал ей возможность начать заново после долгой ссоры с Хальдром. Твой приход сюда сегодня ночью был для нее подарком.Он подумал о женщине, нависшей над ним в постели, при свете одного лишь очага.— Во многих смыслах, — прибавила девушка, словно читая его мысли.— Она не обладает силой, у нее нет сейта?— Я этого не говорила. Хотя думаю — нет.— Нет никакого колдовства? Ничего, что может сделать человека невидимым?Она снова рассмеялась.— Если один метатель копья не сумеет попасть в цель, ты решишь, что копья бесполезны? — Было слишком темно, чтобы разглядеть выражение ее лица. Он кое-что понял.— Ты ее ненавидишь, — сказал Берн. — Поэтому ты здесь. Потому что… потому что она дала змею укусить тебя!Он видел, что она удивлена, впервые колеблется.— Я ее не люблю, — согласилась она. — Но я не пришла бы сюда из-за этого.— Тогда из-за чего? — спросил Берн почти с отчаянием.Снова пауза. Теперь ему хотелось, чтобы было светло. Он все еще не видел ее лица. Она сказала:— Мы родственники, Берн Торкельсон. Я пришла сюда из-за этого.— Что? — Он был ошеломлен.— Твоя сестра замужем за моим братом, на материке.— Сив замужем за?..— Нет, Атира замужем за моим братом Гевином.Он вдруг рассердился, сам не зная, почему.— Это не делает нас родственниками, женщина.Даже в темноте он увидел, что обидел ее.Конь снова пошевелился и легонько заржал, ему надоело стоять.Женщина сказала:— Мой дом далеко. Твоя семья — самые близкие мне люди на этом острове. Прости мою самонадеянность.Его семья лишилась земли, отец сослан. Он стал рабом, и ему предстоит спать в сарае на соломе еще два года.— При чем тут самонадеянность? — грубо спросил Берн. — Я вовсе не это имел в виду. — Он и сам не знал, что имел в виду.Повисло молчание. Он усиленно думал.— Тебя отдали в ученицы к вёльве? Сказали, что у тебя дар?Капюшон качнулся сверху вниз.— Любопытно, как часто у незамужних младших дочерей обнаруживается дар, правда?— Почему я никогда о тебе не слышал?— Нам не полагается поддерживать отношения с другими людьми, чтобы быть более независимыми. Вот почему сюда привозят девушек из дальних деревень. Все ясновидящие это делают. Но я разговаривала с твоей матерью.— Неужели? Что? Почему…Снова она пожала плечами.— Фригга — женщина. Атира велела мне кое-что ей передать.— У вас у всех есть свои хитрости, да? — Берн внезапно почувствовал обиду.— Неужели мечи и топоры намного лучше? — резко спросила она. Она снова смотрела на него в упор, хотя он понимал, что темнота скрывает и его лицо тоже. — Мы все пытаемся построить свою жизнь, Берн Торкельсон. И мужчины. И женщины. Иначе почему ты сейчас находишься здесь?Его снова захлестнула горечь.— Потому что мой отец — глупец, который убилчеловека.— А что такое его сын?— Глупец, который умрет раньше, чем взойдет следующая луна. Хорошенький способ построить жизнь. Полезный у тебя родственник.Она ничего не сказала, отвела взгляд. Он снова услышал ржание коня. Почувствовал ветер, перемену в ветре, словно ночь действительно повернула и двинулась теперь к рассвету.— Змей, — неловко произнес он. — Он…— Я не отравлена. Только больно.— Ты… прошла долгий путь до этого места.— Одна из нас караулит всю ночь снаружи. Мы дежурим по очереди, младшие. Люди приходят в темноте. Вот так я увидела тебя на коне и сказала ей.— Нет, я хотел сказать — сейчас. Чтобы меня предостеречь.— А! — Она помолчала. — Значит, ты мне веришь?В первый раз прозвучала нотка сомнения, печаль.Она предавала ради него вёльву. Он криво усмехнулся.— Ты смотришь прямо на меня, как ты сама сказала. Не может быть, чтобы меня было так уж сложно увидеть. Даже упившийся в стельку дружинник, свалившийся со своего коня, заметит меня, когда взойдет солнце. Да, я тебе верю.Она выдохнула воздух.— Что они с тобой сделают? — спросил он. Эта мысль только что пришла ему в голову.— Если обнаружат, что я была здесь? Я не хочу об этом думать — Она помолчала. — Спасибо, что спросил.Ему вдруг стало стыдно. Он прочистил горло.— Если я не поеду назад в деревню, они не узнают, что ты… предупредила меня?Снова раздался ее смех, неожиданный, быстрый и веселый.— Они, возможно, решат, что ты оказался умным сам по себе.Он тоже рассмеялся. Не сумел сдержаться. Понимал, что это может выглядеть как безумие, посланное богами, смех на пороге той или иной ужасной смерти.— Что ты собираешься делать? — спросила она. В третий раз она прочитала его мысли. Возможно, она не просто младшая дочь, в смысле дара. Берн снова пожалел, что не может как следует ее разглядеть.Но, как ни странно, он мог ответить на ее вопрос.Однажды, по крайней мере пять лет назад, его отец был в хорошем настроении, и они под вечер пошли вместе чинить расшатавшуюся дверь сарая. Торкел не всегда был пьян, и даже не слишком часто (если честно относиться к собственным воспоминаниям). В тот летний вечер он был трезв и благодушен, и доказательством такого настроения служило то, что после окончания работы они вдвоем пошли прогуляться к северной границе их земли и Торкел заговорил с единственным сыном о своей жизни. Такое случалось редко.Торкел Эйнарсон не был склонен к хвастовству и не любил делиться крохами советов со стола своих воспоминаний. Это отличало его от прочих эрлингов, по крайней мере от тех, кого знал Берн. Не всегда легко иметь необычного отца, хотя мальчик мог испытывать некую мрачную гордость, видя, что другие боятся Торкела не меньше, чем он сам. О нем шептались, на него указывали пальцами, осторожно, купцам, навещавшим остров. Берн видел это, он был наблюдательным ребенком.Другие люди рассказывали мальчику истории; он знал кое-что о деяниях своего отца. Спутник и друг самого Сигура Вольгансона до самого конца. Плавания в шторм, набеги во тьме. Бегство от сингаэлей после смерти Сигура и потери его меча. Возвращение в одиночку через земли сингаэлей, потом через просторы королевства англсинов на восточное побережье и, наконец, домой, по морю в Винмарк и на этот остров. С набегами покончено.— Я вспоминаю такую ночь, как эта, давно это было, — сказал его отец, прислонившись к валуну, отмечающему границу их земли. — Мы ушли слишком далеко от лодок, и нас окружили — личная гвардия Кутберта, его лучшие люди — между лесом и рекой.Кутберт был королем англсинов в те годы, когда Торкел совершал набеги вместе с Вольганом. Это Берн знал.Он помнил приятные минуты, такие, как эта, когда они с отцом были вместе: заходит солнце, воздух теплый, его отец добрый и разговаривает с ним.— Сигур в ту ночь сказал нам кое-что. Он сказал, что бывают минуты, когда для того, чтобы выжить, ты можешь сделать только одну-единственную вещь, какой бы невероятной она ни казалась, и ты должен действовать так, будто это возможно. Единственный шанс, который у нас был, заключался в том, что враг был слишком уверен в победе и не выставил дозорных на случай ночного прорыва. — Торкел посмотрел на сына. — Ты понимаешь, что все выставляют ночных дозорных? Это самое основное в армии. Безумие не сделать этого. Они должны были их выставить, не было ни одного шанса, что они этого не сделали. Берн кивнул.— Поэтому мы помолились Ингавину и бросились на прорыв, — безразличным голосом продолжал Торкел. — Человек шестьдесят — люди с двух кораблей — против двухсот, по крайней мере. Атака вслепую в темноте, некоторые из нас на краденых лошадях, некоторые пешком, никакого порядка, только быстрота. Все дело было в том, чтобы добраться до их лагеря и прорваться сквозь него — захватить еще коней на бегу, если удастся, — а потом бежать к кораблям, стоящим в двух днях пути оттуда.Тут Торкел сделал паузу, глядя на летние поля и лес за ними.— У них не было дозорных. Они ждали утра , чтобы разгромить нас, большинство из них спали, некоторые еще пели и пили. Мы убили тридцать или сорок человек, добыли коней для наших пеших воинов, взяли в заложники двух танов. Слепая удача, мы не могли увидеть в темноте, кто они. И обменяли их у Кутберта на следующий день на свою свободу — на возможность добраться до кораблей и уплыть.Тут он усмехнулся, вспомнил Берн, в рыжую бороду. Его отец редко улыбался.— Англсины на западе подняли мятеж против короля Кутберта после этого, и тогда Ательберт стал королем, затем Гадемар и Элдред. Совершать набеги стало сложнее, а потом Сигур погиб в Льюэрте. Именно тогда я решил осесть на земле. И всю оставшуюся жизнь чинить сломанные двери.Сначала ему пришлось бежать, в одиночку, пешком, через две разные страны.“Ты должен действовать так, будто это возможно”.— Я собираюсь переправиться на материк, — тихо ответил Берн девушке в той темноте у леса.Она стояла неподвижно.— Украдешь лодку?Он покачал головой.— Коня не возьмешь в такую лодку, с которой возможно управиться в одиночку.— Ты не хочешь бросать коня?— Не хочу.— Значит?..— Поплыву, — сказал Берн.— Ясно.Он улыбнулся, но знал, что она не видит улыбку. Она несколько мгновений молчала.— Ты умеешь плавать?Он покачал головой.— Не так далеко.Герои подходят к порогу, к тем мгновениям, которые делают их героями, и еще они умирают молодыми. Ледяная вода, конец зимы, скалистый берег Винмарка невероятно далеко, на той стороне пролива, едва различимый при свете дня, если не опустился туман, но не сейчас.Что за герой, если у него никогда не было шанса что-нибудь сделать? Если он умер у первого порога?— Думаю, конь может меня донести, — сказал он. — Я буду.. — поступать так, будто это возможно. — Он чувствовал, как меняется его настроение, как его охватывает неизвестность при этих словах. — Обещай мне, что в море не будет чудовищ.— Хотелось бы, чтобы это было в моих силах, — ответила девушка.— Ну, это честный ответ, — заметил он. И снова рассмеялся. На этот раз она не смеялась.— Будет очень холодно.— Конечно, будет. — Он поколебался. — Ты… что-нибудь видишь?Она поняла, что он имеет в виду.— Нет.— А под водой? — Он старался говорить шутливо. Она покачала головой.— Не знаю. Извини. Я… скорее младшая дочь, чем ясновидящая.Снова молчание. Ему пришло в голову, что стоило бы начать бояться. Ночное море, плыть прямо в черноту…— Мне передать что-нибудь твоей матери?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64