И вот они рассказывали, что побывали на одном острове с очень мягким климатом, где прикрывать наготу считается за величайший позор.Конрад. Наверно, они там живут, как дикие звери.Хозяин. Ничего подобного — ведут жизнь самую что ни есть человеческую (так говорили мои постояльцы). Они подчиняются царю; вместе с ним рано поутру отправляются на работу, но трудятся не больше часа в день.Конрад. Какую же они исполняют работу?Хозяин. Дергают какой-то корень, который у них заменяет хлеб (он и вкуснее и здоровее нашего хлеба). Закончив эту работу, возвращаются к своим делам: кому что по душе, каждый тем и занят. Детей воспитывают в нерушимой чистоте, дурных поступков гнушаются и не оставляют без наказания, но ничего не карают строже, чем прелюбодеяние.Конрад. А какою карой?Хозяин. Женщину прощают, по слабости ее пола, а мужчина, уличенный в блуде, должен до конца жизни появляться на людях не иначе, как обернувши срамной уд платком.Конрад. Да, тяжкое наказание!Хозяин. Но привычкою им внушено, что тяжелее и быть не может.Конрад. Когда подумаешь о том, какова сила убеждения, невольно соглашаешься с тобою. Если бы мы желали вконец опорочить вора или убийцу, разве недостаточно было бы обрезать ему сорочку выше ягодиц, непоказанное место укутать волчьим мехом, чтобы оно бесстыдно торчало и выпирало, на ноги обуть разноцветные башмаки, платье на боках и от локтя до кисти издырявить наподобие сети, плечи и грудь оголить вовсе, бороду где обрить, где не касаться бритвою, где взлохматить, волосы остричь, на голову нахлобучить шапку, всю изрезанную, и с громадным пучком перьев, — и в таком виде вывести на люди? Разве это опозорило бы негодяя не больше, чем шутовской колпак с длинными ушами и бубенчиками? А между тем военные щеголяют в таком уборе по доброму своему желанию и очень собою довольны. И еще находятся люди, которым это кажется красивым, хотя ничего безумнее и быть не может!Хозяин. Мало того: нет недостатка в почтенных горожанах, которые подражают воякам, как только могут.Конрад. А ведь если б кто надумал подражать наряду индейцев, которые одеваются в перья, даже малые дети решили бы, что он спятил. Как по-твоему?Хозяин. Нечего и сомневаться.Конрад. А ведь в этом безумия куда меньше! Итак, ежели бесспорно, что нет такой нелепости, которой привычка не сообщала бы чего-то привлекательного, то, с другой стороны, нельзя отрицать, что платью бывает свойственно некое приличие, которое всегда остается приличием в глазах людей здравых и рассудительных, или же, напротив, неприличие, которое должно казаться неприличием всякому разумному человеку. Кто удержится от смеха, видя, как женщина с трудом тянет за собою длинный край платья, измеряя благородство происхождения протяженностью этого хвоста? И, однако, иные кардиналы не стыдятся ей подражать, только место платья занимает кардинальский паллий. Но привычка — жестокий тиран: то, что однажды усвоено, изменить никто не волен.Хозяин. О привычке — будет. Скажи лучше, как, по-твоему, правильнее — чтоб монахи не отличались одеждою от остальных людей или чтобы отличались?Конрад. Мое мнение такое, что и честнее, и более по-христиански ни о ком не судить по платью, если только оно пристойно и прилично.Хозяин. Почему бы вам тогда не разделаться с вашими капюшонами?Конрад. Почему апостолы не сразу принялись есть всякую пищу без разбора Ветхий завет, а также обычаи накладывали на исповедующих иудизм различные ограничения в пище. Христианство этими ограничениями пренебрегло.

?Хозяин. Не знаю. Скажи сам.Кон рад. Неодолимость привычки мешала. То, что проникло глубоко в души, прочно укоренилось благодаря долгому применению и словно бы вошло в самое природу человека, не может быть вдруг отменено без большой опасности для общего спокойствия; это надо устранять постепенно, как испанец выдергивал волоски из конского хвоста Плутарх в жизнеописании Сертория, римского военачальника I в. до н. э., рассказывает, что он хотел показать недисциплинированным испанцам, которые находились у него под командой, какова сила постоянства, настойчивости и организованности. Для этого он «созвал всенародную сходку и приказал вывести двух коней: одного дряхлого и старого, другого же статного, могучего и, главное, с удивительно густым и красивым хвостом. Дряхлого коня вел человек огромного роста и силы, а могучего — маленький и жалкий человечек. Как только был подан знак, силач обеими руками схватил своего коня за хвост и вовсю принялся тянуть, стараясь выдернуть, а немощный человечек стал между тем по одному выдергивать волосы из хвоста могучего коня. Великие труды первого оказались безрезультатными, и он бросил свое дело, вызвав лишь хохот зрителей, а немощный его соперник скоро и без особого напряжения выщипал хвост своей лошади».

.Хозяин. Я бы слова не сказал, если бы у всех монахов наряд был одинаковый. Но кто смолчит, видя такую пестроту?Конрад. Это зло породил обычай, который чего только с собою не приносит! Бенедикт не придумывал новой одежды — он со своими учениками одевался так же, как тогдашние простые миряне. И Франциск ничего нового не изобрел: это платье принадлежало беднякам и крестьянам. Но потомки, кое-что прибавив, обратили разумное установление в предрассудок. Разве мы и теперь не видим, как иные старухи упорно цепляются за наряды своего века, которые отличны от нынешних нарядов сильнее, чем мое платье от твоего? Хозяин. Да, видим.Конрад. Стало быть, глядя на мою одежду, ты глядишь на остатки минувшего века.Хозяин. И никакой иной святости в ней, стало быть, нет?Конрад. Совершенно никакой.Хозяин. А кой-кто хвастается, что этот убор вам указан свыше, святою Девой Марией. Конрад. Вздор, пустое.Хозяин. Есть больные, которые убеждены, что им не поправиться, если на них не наденут доминиканскую рясу. А другие в гроб не желают ложиться иначе, чем в наряде францисканца.Конрад. Кто внушает такие мнения — либо корыстные обманщики, либо дураки, а кто усвоил их — те суеверы. Бог и под францисканским платьем различит проходимца не хуже, чем в военном доспехе.Хозяин. Но в птичьем царстве не столько разных оперений, сколько у вас разных уборов!Конрад. Разве это не прекрасно — подражать природе? А еще прекраснее — ее превзойти.Хозяин. Желаю вам превзойти природу и разнообразием клювов тоже.Конрад. Если ты выслушаешь меня спокойно, я попробую защитить и несходство одежд. По-иному одевается испанец, по-иному итальянец, по-иному француз, по-иному немец, по-иному грек, по-иному турок, по-иному сарацин. С этим ты согласен?Хозяин. Вполне.Конрад. Да и в одном краю какое разнообразие одежд, даже среди людей одного пола, возраста и сословия! Иной наряд у венецианца, иной у флорентинца, иной у римлянина — а ведь всё в пределах той же Италии!Хозяин. Ты прав.Конрад. Отсюда ж несходство и у нас. Доминик перенял покрой платья у честных земледельцев той части Испании, где жил он; Бенедикт — у крестьян той части Италии, где жил он; Франциск — у земледельцев другой части страны; прочие — точно так же.Хозяин. Выходит, как я посмотрю, вы нисколько не святее нас, ежели только не живете более свято.Конрад. Наоборот — хуже вас, потому что, живя нечестиво, тяжелее вашего вредим простым душам.Хозяин. Значит, и для нас не все потеряно, хоть нет у нас ни святого покровителя, ни особого платья, ни устава, ни обетов?Конрад. Есть, добрый человек, есть! — только исполняй получше! Спроси у крестного отца с матерью, какой обет ты давал, принимая крещение, в какое платье облекся? К чему тебе человеческие уставы, когда ты исповедал устав евангельский? К чему покровитель из людей, когда покровитель твой — Иисус Христос? А когда ты женился, разве ты ничего не обещал? Подумай, в каком ты долгу перед супругою, перед детьми, перед семьею, — и ты поймешь, что на тебе лежит бремя более тяжкое, чем если бы ты дал обет хранить верность уставу святого Франциска.Хозяин. А ты веришь, что хоть один трактирщик взойдет на небеса?Конрад. Отчего же нет?Хозяин. Но в моем доме и случается и говорится много такого, что с Евангелием никак не согласно.Конрад. Что именно?Хозяин. Кто пьет до одури, кто сквернословит, одни ссорятся, другие бранятся; коротко сказать — чистого едва ли что найдется.Конрад. Этому надо препятствовать, насколько можешь, а если не можешь — хотя бы самому не сеять и не растить зла ради прибыли.Хозяин. Иногда я бываю не совсем честен — мошенничаю с вином.Конрад. Как это?Хозяин. Как замечу, что гости не в меру разгорячились, лью щедрой рукою воду.Конрад. Этот грех легче, чем если бы ты продавал вино, отравленное вредными снадобьями.Хозяин. Скажи мне честно, сколько дней вы уже в пути?Конрад. Почти месяц.Хозяин. Кто же об вас заботится?Конрад. Разве мало заботы о тех, у кого есть жена, дети, отец с матерью, родичи?Хозяин. Достаточно.Конрад. Между тем у тебя лишь одна жена, нас — сто, у тебя лишь один дом, у нас — сто, у тебя лишь несколько детей, у нас — без счета, у тебя лишь несколько родичей, у нас — без конца.Хозяин. Как так?Конрад. Родство по духу шире, нежели по плоти. И так нам пообещал Христос, так оно и сбывается.Хозяин. Какой замечательный гость у меня оказался! Провалиться мне на этом месте, ежели беседовать с тобою не лучше, чем бражничать с моим пастырем! Пожалуйста, скажи завтра что-нибудь нашим прихожанам. А если еще случится идти этой дорогою, знай, что здесь тебе всегда готов приют.Конрад. А что, если другие пойдут?Хозяин. Милости просим — лишь бы схожи были с тобою.Конрад. Будут лучше, я надеюсь.Хозяин. Но среди такого множества худых как мне различить добрых?Конрад. Я скажу в двух словах, но только на ухо.Хозяин. Скажи.Конрад. (Шепчет.) Хозяин. Запомню и исполню. Аббат и образованная дама
Антроний Эразм в «Адагиях» приводит пословицу: «Антронский осел» (Антрон — город в северной части Греции, где разводили ослов). Таким образом, имя аббату выбрано не случайно.

. Магдалия Антроний. Что это здесь за убранства?Магдалия. А разве некрасиво убрано?Антроний. Красиво или нет, не знаю, но едва ли прилично хоть для девицы, хоть для мужней жены.Магдалия. Почему?Антроний. Потому что все полно книг!Магдалия. Ты человек в летах, аббат и придворный, — неужели ты никогда не видел книг в покоях у знатных дам?Антроний. Видел, но французские, а здесь вижу греческие и латинские.Магдалия. Разве только французские книги учат мудрости?Антроний. Знатным они как раз подходят — чтобы занять и заполнить досуг.Магдалия. Разве только знатным разрешено быть мудрыми и жить приятно?Антроний. Это ты худо связываешь — мудрость и приятную жизнь: мудрость — дело совсем не женское, приятная жизнь — всегдашний удел знатных дам.Магдалия. А жить хорошо — разве не общий удел?Антроний. Пожалуй.Магдалия. Но может ли кто жить приятно, если он не живет хорошо?Антроний. Наоборот, может ли кто жить приятно, если он живет хорошо?Магдалия. Значит, ты одобряешь тех, кто живет скверно, главное — чтобы приятно?Антроний. По-моему мнению, хорошо живут те, которые живут приятно.Магдалия. Но эта приятность откуда проистекает — от вещей внешних или из собственной души?Антроний. От внешних вещей.Магдалия. Аббат ты острый, но философ тупой. Что же считаешь ты мерилом приятности?Антроний. Сон, пирушки, свободу делать что хочешь, деньги, почести.Магдалия. Ну, а если ко всему этому бог прибавит мудрость, ты будешь жить приятно?Антроний. Что ты называешь мудростью?Магдалия. Это когда ты понимаешь, что счастье человеку приносят только духовные блага, а богатства, почести, знатность не делают его ни счастливее, ни лучше.Антроний. Бог с нею, с этакою мудростью.Магдалия. А что, если мне приятнее читать хорошего писателя, чем тебе охотиться, пить или играть в кости? Ты не согласишься, что я живу приятно?Антроний. Я бы так не жил.Магдалия. Я не про то спрашиваю, что тебе всего приятнее, а что должно быть приятно.Антроний. Не хотел бы я, чтобы мои монахи засиживались за книгами.Магдалия. А мой супруг очень мною доволен. Почему ж ты не одобряешь этого в своих монахах?Антроний. Я убедился, что они становятся менее послушны, — прекословят, ссылаясь на декреты, декреталии Декретами назывались постановления высших церковных властей; «Декретом» был назван и свод древнего церковного права, составленный в середине XII в. Декреталии — постановления римских пап, облеченные в форму письменных ответов на различные запросы.

, на Петра и Павла.Магдалия. Стало быть, ты велишь им прекословить Петру и Павлу?Антроний. Чему учат Петр и Павел, я не знаю, но монахов-спорщиков не люблю и не желаю, чтобы кто-нибудь из моей братии был мудрее меня.Магдалия. Этого можно избежать, если ты сам постараешься набраться побольше мудрости.Антроний. Недосуг мне.Магдалия. Как так?Антроний. Некогда.Магдалия. Некогда быть мудрым?Антроний. Да.Магдалия. Что ж помехою?Антроний. Долгие молитвы, дела по хозяйству, охота, лошади, служба при дворе.Магдалия. И это тебе дороже мудрости?Антроний. Так уж у нас заведено.Магдалия. Тогда скажи мне: если б какой-нибудь Юпитер дал тебе такую власть, чтобы ты мог превратить и своих монахов, и себя самого в любое животное, — превратил бы ты их в свиней, а себя в коня?Антроний. Ни за что!Магдалия. Но тогда уже ни один из них не был бы мудрее тебя.Антроний. Какой породы животные мои монахи, мне, пожалуй, безразлично — лишь бы самому быть человеком.Магдалия. А ты считаешь человеком того, кто не знает мудрости и знать не хочет?Антроний. Для себя я достаточно мудр.Магдалия. Для себя и свиньи мудры.Антроний. Да ты прямо софистка какая-то — до чего ловко споришь!Магдалия. Кого напоминаешь мне ты, я не скажу… Почему, однако, тебе не по душе убранство этой комнаты?Антроний. Потому что женская снасть — веретено да прялка.Магдалин. Разве матери семейства не полагается управлять домом, воспитывать детей?Антроний. Полагается.Магдалия. А ты считаешь, что для таких дел мудрость совсем не нужна?Антроний. Нет, не считаю.Магдалия. Но этой мудрости и учат меня книги.Антроний. У меня под началом шестьдесят два монаха, а в моей келье ни одной книги не найдешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82