Я сразу же узнал это желтое, изможденное лицо. Джои был в своей старой полосатой пижаме, с несоразмерно широким воротником — верный признак близкой смерти. Шел он босиком и, казалось, совершенно не замечая грязных луж. Он был как живой, и даже одежда на нем выглядела вполне естественно, вплоть до забрызганной грязной водой брюк.
— Привет, Марти.
— Привет, Джои.
— Что-то поганый у тебя видок.
— Хорошо уже то, что я, в отличие от тебя, все еще жив. Тебя что, Спанки прислал?
— Даже и не знаю. Тебя надо бы спросить. Последнее, что мне запомнилось, это как я лежу в своей спальне в Твелвтризе.
— Слушай, боюсь, что это не сработает.
— Что не сработает?
— Никакой ты мне не брат. Ты похож на него, говоришь как он, однако Джои давно умер.
— Марти, Спанки умеет возвращать к жизни былые воспоминания. И ты тоже сможешь это делать, если позволишь ему проникнуть в себя.
— Ах, так ты все же его знаешь! Значит, он сделал из тебя нечто вроде лунатика и теперь хочет, чтобы ты убедил меня в прелестях жизни там, по другую сторону?
— Марти, он не сделает тебе ничего плохого. Поверь мне, ты нравишься ему, и он хочет лишь одного — чтобы тебе было как можно лучше.
— А с чего это я должен тебе верить?
Я знал, что образ Джои являлся всего лишь очередной уловкой Спанки, и все же продолжал вести себя с ним так, словно он действительно был моим покойным братом.
— Ты лгал мне, когда еще был живой. Но знай, Джои, что я все равно не допущу его внутрь себя. Пусть ищет другого хозяина.
Джои прислонился спиной к почерневшему от влаги кирпичу арки и протяжно выдохнул — впечатление было такое, словно из трупа выходили смердящие газы.
— Ты даже не представляешь себе, Марти, как тяжко мне теперь придется. Он станет мучить меня. Тебе ведь не хочется, чтобы: он меня мучил, не так ли?
— Вообще-то мне начхать на это с высокой колокольни, — проговорил я, глядя на кусты куманики и вытоптанную вокруг них траву. Потянувшись к невысоким кустикам на насыпи, я выдернул из опутанного проволокой крепления деревянный кол и легонько подбросил его в руке.
— Но, Марти, подумай обо всем том, что станет тебе доступным, как только он переселится в твое тело, о том, где ты сможешь побывать, о красотах, которые сможешь увидеть.
— За последние несколько недель я уже столько всего насмотрелся, что мне этого по самый гроб хватит, — ответил я и тут же стремительно бросился вперед, целясь заостренным концом кола прямо в грудь Джои.
Послышался приглушенный хлопок, и наружу вырвался поток вони, а фигура Джои стала съеживаться подобно спущенному воздушному шарику, медленно растворяясь в окружающем мраке. Лишенный опоры кол выскользнул у меня из руки и упал на землю.
Я вышел из-под арки и даже не посмотрел в сторону лежащей на тротуаре разлагающейся плоти. Эта тварь никогда не была моим братом, а сам Джои — настоящий Джои — ни разу в жизни не называл меня Марти. Так что, если Спанки действительно собирался провести меня, ему следовало бы научиться не верить тому, что он мог прочитать в моем сознании. Я испытал удовлетворение, поскольку хотя бы один-единственный раз на шаг опередил моего противника.
Я старался держаться глухих, пустынных улочек, перебегая с одной на другую, совершенно затерявшись в лабиринте аккуратных стандартных домов, промокнув до костей и с каждой минутой приходя во все большую ярость. Теперь я уже нисколько не сомневался в том, что Спанки отнял у меня намного больше того, что когда-то дал.
За весь день у меня во рту не было маковой росинки, однако в эти минуты мой пустой желудок странным образом заряжал меня новой энергией. Впрочем, продолжалось это довольно недолго, и постепенно возбуждение сменилось чувством слабости, а потом и изнеможения. У меня было такое ощущение, словно к ногам привязаны свинцовые грузила, и потому я мечтал о любом убежище, просто сухом месте, где можно было бы выспаться. Вот, оказывается, каково быть бездомным.
Я мучительно пытался предугадать, что Спанки намерен делать дальше. Правда, думал я об этом как-то отстраненно, как если бы все это происходило не со мной, а с каким-то другим человеком, с которым я был лишь шапочно знаком. И именно в тот момент мне в голову пришла мысль, что должно случиться нечто ужасное. Когда человек перестает думать о собственной жизни, ему пора самым критическим образом оценить сложившуюся ситуацию.
Я миновал очередной сырой арочный проход, точь-в-точь под таким же железнодорожным полотном, и невольно задумался. Что это? То ли рельсы нескончаемой извилистой лентой кружили у меня над головой, то ли я, сам того. не подозревая, описал полный круг по городу и вернулся на прежнее место. Я присел на землю под аркой и прислонился затылком к мокрым кирпичам. Чертовски хотелось спать, однако мне почему-то казалось, что если я хотя бы на мгновение закрою глаза, то потом уже никогда не открою их снова. Передо мной продолжал маячить образ Зака, с простертыми вверх тощими руками, объятого языками голубоватого пламени, словно это была некая зловещая иллюстрация к библейскому сюжету.
Я постарался воздвигнуть вокруг себя некую мысленную стену, которая позволила бы мне держать Спанки на безопасном расстоянии. Мне хотелось убедить себя в том, что он никогда не сможет проникнуть в меня, если я засну в столь ослабленном состоянии, а потому я попытался накинуть на свои реальные мысли своеобразную сеть, сотканную из подсознательных команд. Главным здесь являлась визуализация, и я попытался воочию представить себе, как Спанки окажется бессильным перед неприступной стальной крепостью моего разума. Меня била дрожь, чертовски хотелось есть, однако контроля над собой я по-прежнему не терял. Как же, наверное, это его бесило! Пожалуй, ничто на свете не могло испугать меня, пока я знал, в каком отчаянном положении он оказался, ничто, даже...
И в тот же миг я допустил непоправимую ошибку.
На какую-то крохотную долю секунды я подумал о том, что меня и вправду пугало.
И тотчас же воображаемое стало реальностью, и я услышал глухой топот тяжелых башмаков, приближающийся ко мне со стороны аллеи.
Это был самый обычный страх, ничего экзотического, обыкновенный страх перед перспективой быть избитым, изувеченным каким-нибудь тупоголовым хулиганьем, — и я сразу понял, что Спанки ухватился за этот мой страх.
И они действительно пришли — полдюжины головорезов, пятеро парней и одна девица, с исполосованными бритвами лицами и коротко остриженными круглыми головами. На всех была одинаковая одежда — Спанки уже не утруждал себя созданием видимости реальности — чистые белые тенниски, коротковатые джинсы, тяжелые черные ботинки со шнурками и носками из кованой стали. Растянувшись во всю ширь тротуара, они бежали ко мне, изредка исторгая гортанные вопли. Двое размахивали зажатыми в кулаках железными прутьями. Рывком отделившись от стены, я тоже припустился бежать, однако уже совсем скоро почувствовал обжигающую боль в ногах. Не было абсолютно никакой возможности сказать собственному мозгу, что эти люди — всего лишь иллюзия; я был совершенно не в силах совладать со стремительно нарастающей паникой, поскольку мне слишком часто доводилось встречать подобных типов на лондонских улицах.
У меня не было никаких шансов убежать от них, ибо эти мерзавцы просто созданы для бега — ущербные существа из сильных мускулов и злобы, рожденные для ненависти и увечий. Пробегая под очередной железнодорожной аркой, я слышал, как все новые хулиганы спрыгивают с насыпи, выкрикивая вслед мне громогласные проклятия, призывая меня остановиться и заглянуть им в глаза и ни на мгновение не задумываясь над тем, сколь неравны наши силы.
Я чувствовал, как натужно вздымается грудь, готовая разлететься на части, если я немедленно не остановлюсь, однако страх перед болью неумолимо подстегивал меня, заставляя бежать дальше. Теперь я уже слышал у себя за спиной грохот башмаков не менее дюжины человек, охваченных истерией толпы. “Нет, — повторял я про себя, — все это неправда, Спанки нарочно удвоил их количество, прекрасно понимая, что таким образом удвоит владевший мною страх”. Впереди замаячила залитая ярким светом главная улица, хотя я твердо знал, что даже если поблизости и окажется какой-то человек, он все равно не решится прийти мне на помощь. По мере того как мой рассудок все более угасал, сила Спанки, напротив, возрастала, и я совершенно не представлял себе, до какой степени все эти иллюзии могут материализоваться в человеческом обличье. Я уже совершенно не понимал, была ли эта преследовавшая меня банда головорезов всего лишь творением, сотканным из воздуха и волшебства, или же являла собой людей из плоти и крови.
Наконец один из них вырвался вперед и стал преследовать меня буквально по пятам, пока не ухватился за мокрый рукав моей куртки, прокричав мне в ухо какие-то мерзкие слова. Я был и евреем, и ниггером, и педиком, и вообще ненавистной личностью, которую можно было назвать как угодно.
Вот он взмахнул своим стальным прутом и обрушил его мне на плечо — удар оказался вполне реальным и к тому же весьма болезненным. Я выбежал на мостовую. Еще один громила вцепился в воротник моей куртки и дернул на себя, так что я не удержался на ногах и стал валиться на землю. Пролетев по инерции вперед, я рухнул на асфальт и выкатился на середину проезжей части улицы, а когда снова взглянул в иссиня-черное небо, то увидел, как темные фигуры головорезов обступают меня со всех сторон, заслоняя собой и без того скудный свет. Удар первого башмака пришелся мне по спине — ощущение было такое, словно у меня перебит позвоночник. Когда же все они взметнули свои кованые башмаки, метя мне в лицо, грудь и гениталии, я пронзительно завопил, и мой голос слился с оглушительным ревом сигналящего грузовика — дело-то происходило как раз посередине улицы. Как только грузовик столкнулся с первым из напавших на меня бандюков, со всех сторон послышались крики охваченных смятением людей. Я же успел запомнить лишь монолитную стену из хрома, возвышавшуюся над громадными автомобильными покрышками, характерную вонь выхлопных газов и серию оглушительных, душераздирающих воплей — а потом не было уже ничего, одно лишь ощущение приятного и гостеприимного соболиного одеяла ночи.
Глава 32
Госпитализация
Я лежал на свежевыстиранной простыне, на лицо падал резкий, слепящий свет, а в нос бил острый запах дезинфицирующих средств. Издалека доносился приглушенный шелест автомобильных шин. Я проснулся в общей палате городской больницы, однако никак не мог открыть глаза навстречу лившемуся в окна яркому солнечному свету. Мне казалось, будто верхнее веко левого глаза наглухо приклеилось к правому. Я повернул голову и тут же почувствовал, как шею обожгла боль, красноречиво предупреждавшая: “Не двигайся”. Однако куда хуже дело обстояло со спиной: стоило попытаться сесть, как у меня возникло ощущение, будто в нее вонзились сразу несколько ножей. Казалось, прошла целая вечность, пока я лежал, уставившись в потолок и прислушиваясь к звукам пробуждающейся палаты.
— Итак, мы уже проснулись и решили оглядеться по сторонам, — проговорила молоденькая сестра-ирландка. Краем глаза я различал контуры ее фигуры, однако не мог повернуть голову и проследить за ней взглядом, когда она стала обходить кровать, чтобы посмотреть мою карточку пациента. — Ну что ж, поспали вы неплохо.
Первая моя попытка заговорить завершилась полной неудачей, но сестра тут же протянула мне воду в пластмассовой бутылочке с прозрачным гибким носиком, и я смог немного промочить горло.
— Долго? — выдавил я из себя.
— Вас доставили сегодня утром, на рассвете-
— Вторник?
— Совершенно верно.
— Не вижу...
— Да, левым глазом вы еще некоторое время не сможете видеть. Пришлось наложить швы.
— ...двигать больно.
— Ну что ж, несколько дней вам будет трудновато танцевать танго, это уж точно. Откройте-ка рот. — Она сунула мне градусник. — У вас трещина в правом коленном суставе, три сломанных ребра и повреждено левое запястье. Да, и еще сломан правый мизинец. В хорошенькую же потасовку вы попали! Как это вас угораздило?
— Гангс...
— А вообще-то молодые люди вроде вас могли бы подыскать себе и другие способы времяпровождения, вместо того чтобы доставлять нам столько хлопот. У нас вы пробудете еще день или около того, а как только сможете самостоятельно передвигаться, мы вас выпишем, чтобы освободить место для других страждущих душ. С вами хотели поговорить сотрудники полиции, которые прибудут во второй половине дня.
Она легонько оттянула мой подбородок, извлекла градусник и посмотрела на него.
— Почти нормальная. Значит, скоро пойдете на поправку. Вообще-то ваше состояние не такое тяжелое, как может показаться на первый взгляд.
Она одарила меня мимолетной улыбкой и удалилась.
Я лежал, думая о Спанки и твердо зная, что Лаура будет беспокоиться по поводу отсутствия вестей от меня. Впрочем, единственное, что я мог сделать ради безопасности моих близких, это держаться от них как можно дальше.
Осторожно повернув голову, я увидел прикрепленную к спинке кровати индивидуальную карточку пациента, Фамилии на ней не было — значит, они так и не установили мою личность? Бумажник я, похоже, потерял в драке. Впрочем, возможно, это даже к лучшему, поскольку в противном случае они могли бы начать расспрашивать меня о смерти Зака, а то и вовсе попытались бы как-то увязать ее с убийством Пола и пожаром в магазине.
В половине шестого прибыли парни в синей форме: это был дуэт тощего и толстого полицейских, чем-то похожих на Лорела и Харди. У того, что покрупнее, плечи были обильно посыпаны перхотью, и. он сел рядом со мной, тогда как его напарник скрупулезно записывал мои ответы. Я уже мог довольно сносно говорить, что оказалось весьма кстати, поскольку первым делом они стали выяснять у меня конкретные фамилии.
— Так вы действительно думаете, что я знал этих людей? — удивился я. — А разве не знали?
— Нет, конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41