https://wodolei.ru/catalog/unitazy/Jika/mio/
Улица чуть изгибалась вправо, машина же двигалась прямо вперед и вскоре с громким лязгом врезалась в стоявший на обочине “ниссан”, смяв его дверцу.
Обхватив руками пылающие плечи, я подбежал к “мерседесу” и попытался было открыть переднюю дверцу. Ключи были на месте, однако они оказались с такой силой втиснутыми в замок зажигания, что даже покорежились в нем. Я огляделся в поисках звероподобного чудовища, поскольку уже успел привыкнуть к его неожиданному появлению из темноты.
Мне в общем-то надо было осмотреть себя на предмет возможных порезов и прочих ран, однако в тот момент я мог думать только о том, как поскорее добраться до родительского дома. Таким образом, оставшись без машины, я был вынужден искать иное средство передвижения.
Двигатель взятого у Дэбби “фиата” едва не загорелся от бешеной гонки. Дэбби сонным голосом ответила на телефонный звонок, выслушала мой невразумительный лепет, после чего кинула мне в окно ключи от своей машины. Бананово-желтый автомобиль был украшен выцветшей наклейкой с надписью: “Ядерное топливо? Спасибо, не надо!” — и принадлежал общественному центру, в котором она работала. Судя по всему, машине уже несколько лет не делали профилактику и не меняли масло.
На протяжении всей поездки педаль газа была до отказа вжата в пол, и я даже чуть было не угробил себя, чудом избежав столкновения с парой мчавшихся мне навстречу грузовиков с прицепами. Впрочем, как знать: может, для меня это было бы самым лучшим исходом, если учесть то катастрофическое воздействие, которое я оказывал на окружавших меня людей.
Поглядывая в зеркальце заднего вида в ожидании возможного преследования полиции, я продолжал гнать протестующе ревущую машину вперед. В какой-то момент я чуть было не перевернулся, когда внезапно заметил, что едва не проскочил свой поворот, после чего был вынужден срезать углы трех переулков.
Если в отношении других лондонских предместий можно было сказать, что они просто спали, то Твелвтриз определенно пребывал в состоянии комы. Это был городок, в котором вечерние огни загорались в десять часов и гасли в пятнадцать минут одиннадцатого. Остановившись перед родительским домом, я увидел, что сетчатый забор уже сняли, хотя территория сада по-прежнему оставалась перепаханной.
Дом утопал в кромешной тьме, что само по себе было довольно странно, поскольку отец всегда подключал свет на крыльце к реле времени. Скорее всего, электричество отключили в связи с установкой дверей.
Я оставил “фиат” у края тротуара и бросился по подъездной дорожке к дому, на ходу вынимая из кармана ключи. Войдя в прихожую, нащупал выключатель на стене и попытался зажечь свет.
Но свет не зажегся.
Тогда я вернулся к машине и принялся копаться в багажнике. К счастью, Дэбби оказалась из тех, кто всегда возит с собой фонарь и набор инструментов.
Дрожащий луч света скользнул по голым стенам холла. Я опустил фонарь, светя себе под ноги. Ковры отсутствовали, в доме пахло сыростью. Доски, застилавшие пол, были сняты и теперь стояли прислоненные к дверному косяку гостиной, так что мне пришлось протискиваться между зияющими в полу дырами. Мебель в столовой была по-прежнему укрыта пластиком. Но если Джойс и Гордок уже вернулись, почему же они первым делом не сняли эти чехлы? Как же горько, наверное, было видеть все это моей матери, никогда не жалевшей сил ради поддержания в доме идеальной чистоты!
Готовый к худшему, я стал медленно подниматься по гладким ступеням.
Спанки сказал, что он накачал их наркотиками. Надо же, так поступить с моими родителями! Я горько раскаивался в том, что вообще посмел вмешаться в их личную жизнь. Теперь луч фонаря скользнул по висевшему на лестничной площадке покрытому слоем пыли зеркалу и снова высветил ряды снятых с пола досок, после чего нырнул в зияющую тьму родительской спальни. Подходя к двери, я не мог унять бешеный стук сердца.
Луч света выхватил сначала одну человеческую фигуру, затем другую — рядом.
Поняв, что он с ними сотворил, я как вкопанный застыл на месте.
Стоявший на туалетном столике передо мной радиоприемник внезапно ожил и стал наигрывать главную тему из популярного в прошлые годы шоу “Выбор домохозяек”. Мне была знакома эта мелодия, олицетворявшая светлую и безмятежную мою прошлую жизнь.
Мать стояла в неестественно прямой позе и чистила пылесосом пол под кроватью. В данный момент она представляла собой грубую пародию на домохозяек времен начала шестидесятых годов — типичный персонаж из “Люси-шоу”, — в блузке и надетом поверх нее цветистом льняном фартуке. Грим на лице точь-в-точь как у клоуна, пронзительно-красная губная помада размазана практически по всей нижней половине лица, а на голове красовался нелепый желтый парик. В таком положении ее удерживала эластичная серебристая лента не меньше ярда в длину, которой ее сначала привязали к метле, а затем закрепили на полу. Еще одним куском ленты к кисти руки у нее была приторочена ручка пылесоса.
Аналогичным образом была зафиксирована нелепая поза отца. Он сидел в кресле, поджав под себя ноги по-турецки, с газетой в руках и трубкой, торчащей из искаженного гримасой рта. На сомкнутых веках обоих родителей были нарисованы широко распахнутые человеческие глаза. Оба были живы, но находились без сознания и медленно, чуть заметно дышали.
На то, чтобы освободить их от пут, у меня ушло около получаса, но при этом я так и не смог удалить куски ленты, прилипшей у них к волосам и лицу. В конце концов, мне все же удалось уложить их рядом на кровать, после чего я принялся растирать вздувшиеся багровые рубцы, оставшиеся на тех местах, где кожа была стянута клейкой лентой. В тот момент я не мог сказать наверняка, подверглись ли они воздействию какого-то наркотического вещества или же Спанки посредством гипноза всего лишь довел их до коматозного состояния.
На память пришли прочитанные где-то строки о том, что людей, находящихся в шоке, следует держать в тепле, а потому я вскарабкался на кровать, дотянулся до бельевого шкафа и вытащил из него стопку одеял, которыми и укутал родителей по самую шею, после чего направился в спальню сестры.
Дверь оказалась запертой изнутри, а ключа у меня не было.
Лаура никогда не поощряла нашего свободного доступа в свою комнату. Впрочем, дверь оказалась довольно хлипкой, так что двух мощных нажимов плечом оказалось достаточно, чтобы дверной косяк треснул и язычок замка выскочил из прорези.
Я смахнул куски расщепленного дерева и шагнул внутрь, ощутив запах курящегося ладана. Я пронзил лучом фонаря плотные клубы дыма и сразу увидел блестящие глаза сестры с чуть подрагивающими ресницами. Она находилась в сознании, хотя не могла произнести ни слова, — проведя лучом фонаря небольшую дугу, я понял почему.
Лаура настолько похудела, что ее было почти невозможно узнать. В данный момент она была подвешена к потолку с помощью двух цепей, соединенных с осветительной арматурой, проходившей по обеим сторонам комнаты. Ее тело было заключено в некое подобие резинового корсета, а ноги обуты в высокие кожаные сапоги на шпильках со шнуровкой. На запястьях наручники, а во рту торчал кляп, отдаленно напоминающий черный резиновый мяч, соединенный с пучком проводов, обвивавших ее шею.
На полу у ее ног я увидел множество всевозможных баночек с мазями, кожаные кнуты, огарки свечей и довольно странного вида медицинские штуковины, которые, как мне показалось, применялись для промывания прямой кишки. На предплечьях Лауры остались следы ожогов от по меньшей мере дюжины сигарет. Она беззвучно плакала, отчего по ее щекам стекали потоки черной туши.
Мне удалось разрезать путы на ее ногах, однако я так и не смог освободить руки сестры от наручников. Поначалу она никак не признавала меня и всячески брыкалась, что-то крича через кляп. Затем ее тело обмякло, и она позволила мне придать ей такое положение, при котором я смог отцепить ее от тянувшихся к потолку цепей.
Снял я также и цепи, которыми была обмотана ее талия, и как только извлек изо рта Лауры кляп, она тут же принялась выть, пронзительно и жалобно. Я молил ее успокоиться, поскольку, если нас услышат посторонние, которым вздумается прийти и посмотреть, что здесь происходит, дело может принять еще более скверный оборот. К счастью, Твелвтриз является типично “спальным” городишком, где люди вспоминают об окружающих, разве что когда кто-нибудь поцарапает им машину.
Я. стащил с головы Лауры черный нейлоновый парик и попытался было повернуть ее лицом к себе, однако она вырвалась, явно стыдясь своего вида и боясь малейшего прикосновения. Ее запястья по-прежнему оставались скованными наручниками, однако мне все же удалось просунуть в одно из звеньев подсоединенной к ним цепи кусок металла и рывком сломать его. Отвернувшись, и то и дело постанывая и вздрагивая от боли, она осторожно сняла с себя резиновые пояса и прочие штуковины, которыми были опоясаны ее бедра.
Еще через несколько минут Лаура натянула на грудь одеяло и теперь уже выла и стенала непрерывно. На одеяле были вытканы утки из знаменитого мультфильма, она укрывалась им по меньшей мере с девятилетнего возраста. Я спросил Лауру, не надо ли ей чего-нибудь принести, на что она ответила, что хотела бы помыться. Я спустился вниз, нагрел на все еще функционировавшей газовой плите в чайнике воду, вылил ее в таз, прихватил с собой мыло и полотенце.
Когда я вернулся в спальню, сестра уже спала — она показалась мне ребенком, лежащим в позе эмбриона под своим любимым одеялом. Таз с водой был задвинут под кровать. Я прилег рядом с Лаурой на узкую кровать, крепко прижав ее к себе, а тем временем за прикрытым ставнями окном уже начинал брезжить зловещий рассвет.
Глава 24
Возвращение
Когда мы были детьми, Лаура любила проделывать такой фокус: съест вареное яйцо, а потом перевернет пустую скорлупу донышком вверх и притворяется, будто даже не притрагивалась к нему.
Сейчас же я молча наблюдал, как она аккуратно погружала в яйцо чайную ложку и, зачерпнув немного, отправляла в рот. На протяжении всего завтрака мне так и не удалось заставить ее произнести хотя бы слово. В общем-то я прекрасно понимал ее состояние. В моменты сильнейшего напряжения она попросту загоняла ту или иную проблему внутрь себя, не желая ни с кем делиться ею. После смерти нашего старшего брата я был единственным членом семьи, с которым она была готова заговорить на эту тему, однако теперь я уже сам не способен касаться любых воспоминаний о Джои. Так мы с Лаурой и плыли по течению; с этого, можно сказать, и началась ее самоизоляция.
С моим уходом из родительского дома ситуация еще более усугубилась. Глядя сейчас на Лауру, я замечал в глазах сестры тот же самый взгляд, который был у нее еще при жизни Джои. Жировые отложения на щеках и тройной подбородок исчезли. Опустив голову, Лаура сидела напротив меня за кухонным столом, методично опуская ложку в яйцо и поднося ее к губам. Родители все еще пребывали без сознания, хотя вид у них стал заметно лучше, чем минувшей ночью. Благодаря своей обостренной чувствительности, я установил, что их дыхание улучшилось, став глубже и ровнее, а значит, они проснутся, как только закончится действие лекарств. Ну что ж, теперь мне по крайней мере не придется объяснять местной полиции причину их коматозного состояния.
В кухне царил полумрак — ради Лауры я специально не стал раздвигать шторы. Мне все же удалось включить бойлер, после чего она приняла ванну. Лаура ни единым словом не обмолвилась насчет того, что с ней произошло. Время близилось к полудню, и я отчетливо представил себе, как в отсутствие Макса сотрудники магазина сбились с ног, пытаясь разыскать меня.
Покончив с яйцом, Лаура попросила подлить ей чаю. Я посчитал это добрым знаком. Наконец я сжал ее ладони в своих руках и спросил, не хочет ли она рассказать мне, что все-таки с ней случилось. Сестра, говорила так тихо, что мне пришлось изо всех сил напрягать слух, чтобы услышать ее.
— Из аэропорта мы приехали на большом черном лимузине. Я еще подумала, что его, наверное, предоставила страховая компания. На водителе даже была специальная форма, и за все было заранее заплачено. Он и довез нас до дому. Когда настала пора дать ему на чай, лапа почему-то засмущался, так что пришлось маме взять это на себя. Сюда мы приехали уже затемно, а электричества в доме все еще не было, но мы надеялись, что его вот-вот включат. Я понесла один из чемоданов в гостиную, когда вдруг услышала какой-то приглушенный шум, — помню, я еще спросила, все ли, мол, в порядке, но мне никто не ответил. Я вернулась в холл, и в этот момент меня кто-то схватил и что-то прижал к лицу. Я ощутила запах какой-то химии и почувствовала, что не могу дышать. Тогда этот “кто-то” повел меня наверх, в спальню. Перед отъездом я заперла дверь. Мартин, ты же знаешь, я всегда запираю свою комнату. Там он отпустил меня, и я упала на пол.
— Ты видела, кто это был?
— В комнате уже горели свечи, расставленные в форме круга. Мне показалось, что он был молод, ну, примерно твоего возраста или чуточку постарше, модно одет и очень похож на тебя. Кажется, на нем был блейзер. Лица его я так толком и не разглядела, но он сказал, как его зовут. Спайки. Он повторял это слово снова и снова, словно оно таило в себе какой-то магический смысл. А потом завязал мне глаза и принялся меня раздевать. Я почувствовала, как к моей руке что-то прикоснулось — словно в ладони мне впились крохотные иголочки. А потом все было так... я чувствовала себя совсем иначе, хотелось спать, было тепло и вовсе не страшно. Затем он принялся лапать меня, поначалу нежно, потом связал... все это время я так и была с завязанными глазами, и в какой-то момент мне снова стало страшно. У меня было такое чувство, словно эта ночь вообще никогда не кончится...
— Ну-ну, успокойся, теперь уже все в порядке, — проговорил я. — Попробуй больше не думать об этом. Сделай глубокий вдох и постарайся не волноваться. Больше никто не причинит тебе ничего плохого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Обхватив руками пылающие плечи, я подбежал к “мерседесу” и попытался было открыть переднюю дверцу. Ключи были на месте, однако они оказались с такой силой втиснутыми в замок зажигания, что даже покорежились в нем. Я огляделся в поисках звероподобного чудовища, поскольку уже успел привыкнуть к его неожиданному появлению из темноты.
Мне в общем-то надо было осмотреть себя на предмет возможных порезов и прочих ран, однако в тот момент я мог думать только о том, как поскорее добраться до родительского дома. Таким образом, оставшись без машины, я был вынужден искать иное средство передвижения.
Двигатель взятого у Дэбби “фиата” едва не загорелся от бешеной гонки. Дэбби сонным голосом ответила на телефонный звонок, выслушала мой невразумительный лепет, после чего кинула мне в окно ключи от своей машины. Бананово-желтый автомобиль был украшен выцветшей наклейкой с надписью: “Ядерное топливо? Спасибо, не надо!” — и принадлежал общественному центру, в котором она работала. Судя по всему, машине уже несколько лет не делали профилактику и не меняли масло.
На протяжении всей поездки педаль газа была до отказа вжата в пол, и я даже чуть было не угробил себя, чудом избежав столкновения с парой мчавшихся мне навстречу грузовиков с прицепами. Впрочем, как знать: может, для меня это было бы самым лучшим исходом, если учесть то катастрофическое воздействие, которое я оказывал на окружавших меня людей.
Поглядывая в зеркальце заднего вида в ожидании возможного преследования полиции, я продолжал гнать протестующе ревущую машину вперед. В какой-то момент я чуть было не перевернулся, когда внезапно заметил, что едва не проскочил свой поворот, после чего был вынужден срезать углы трех переулков.
Если в отношении других лондонских предместий можно было сказать, что они просто спали, то Твелвтриз определенно пребывал в состоянии комы. Это был городок, в котором вечерние огни загорались в десять часов и гасли в пятнадцать минут одиннадцатого. Остановившись перед родительским домом, я увидел, что сетчатый забор уже сняли, хотя территория сада по-прежнему оставалась перепаханной.
Дом утопал в кромешной тьме, что само по себе было довольно странно, поскольку отец всегда подключал свет на крыльце к реле времени. Скорее всего, электричество отключили в связи с установкой дверей.
Я оставил “фиат” у края тротуара и бросился по подъездной дорожке к дому, на ходу вынимая из кармана ключи. Войдя в прихожую, нащупал выключатель на стене и попытался зажечь свет.
Но свет не зажегся.
Тогда я вернулся к машине и принялся копаться в багажнике. К счастью, Дэбби оказалась из тех, кто всегда возит с собой фонарь и набор инструментов.
Дрожащий луч света скользнул по голым стенам холла. Я опустил фонарь, светя себе под ноги. Ковры отсутствовали, в доме пахло сыростью. Доски, застилавшие пол, были сняты и теперь стояли прислоненные к дверному косяку гостиной, так что мне пришлось протискиваться между зияющими в полу дырами. Мебель в столовой была по-прежнему укрыта пластиком. Но если Джойс и Гордок уже вернулись, почему же они первым делом не сняли эти чехлы? Как же горько, наверное, было видеть все это моей матери, никогда не жалевшей сил ради поддержания в доме идеальной чистоты!
Готовый к худшему, я стал медленно подниматься по гладким ступеням.
Спанки сказал, что он накачал их наркотиками. Надо же, так поступить с моими родителями! Я горько раскаивался в том, что вообще посмел вмешаться в их личную жизнь. Теперь луч фонаря скользнул по висевшему на лестничной площадке покрытому слоем пыли зеркалу и снова высветил ряды снятых с пола досок, после чего нырнул в зияющую тьму родительской спальни. Подходя к двери, я не мог унять бешеный стук сердца.
Луч света выхватил сначала одну человеческую фигуру, затем другую — рядом.
Поняв, что он с ними сотворил, я как вкопанный застыл на месте.
Стоявший на туалетном столике передо мной радиоприемник внезапно ожил и стал наигрывать главную тему из популярного в прошлые годы шоу “Выбор домохозяек”. Мне была знакома эта мелодия, олицетворявшая светлую и безмятежную мою прошлую жизнь.
Мать стояла в неестественно прямой позе и чистила пылесосом пол под кроватью. В данный момент она представляла собой грубую пародию на домохозяек времен начала шестидесятых годов — типичный персонаж из “Люси-шоу”, — в блузке и надетом поверх нее цветистом льняном фартуке. Грим на лице точь-в-точь как у клоуна, пронзительно-красная губная помада размазана практически по всей нижней половине лица, а на голове красовался нелепый желтый парик. В таком положении ее удерживала эластичная серебристая лента не меньше ярда в длину, которой ее сначала привязали к метле, а затем закрепили на полу. Еще одним куском ленты к кисти руки у нее была приторочена ручка пылесоса.
Аналогичным образом была зафиксирована нелепая поза отца. Он сидел в кресле, поджав под себя ноги по-турецки, с газетой в руках и трубкой, торчащей из искаженного гримасой рта. На сомкнутых веках обоих родителей были нарисованы широко распахнутые человеческие глаза. Оба были живы, но находились без сознания и медленно, чуть заметно дышали.
На то, чтобы освободить их от пут, у меня ушло около получаса, но при этом я так и не смог удалить куски ленты, прилипшей у них к волосам и лицу. В конце концов, мне все же удалось уложить их рядом на кровать, после чего я принялся растирать вздувшиеся багровые рубцы, оставшиеся на тех местах, где кожа была стянута клейкой лентой. В тот момент я не мог сказать наверняка, подверглись ли они воздействию какого-то наркотического вещества или же Спанки посредством гипноза всего лишь довел их до коматозного состояния.
На память пришли прочитанные где-то строки о том, что людей, находящихся в шоке, следует держать в тепле, а потому я вскарабкался на кровать, дотянулся до бельевого шкафа и вытащил из него стопку одеял, которыми и укутал родителей по самую шею, после чего направился в спальню сестры.
Дверь оказалась запертой изнутри, а ключа у меня не было.
Лаура никогда не поощряла нашего свободного доступа в свою комнату. Впрочем, дверь оказалась довольно хлипкой, так что двух мощных нажимов плечом оказалось достаточно, чтобы дверной косяк треснул и язычок замка выскочил из прорези.
Я смахнул куски расщепленного дерева и шагнул внутрь, ощутив запах курящегося ладана. Я пронзил лучом фонаря плотные клубы дыма и сразу увидел блестящие глаза сестры с чуть подрагивающими ресницами. Она находилась в сознании, хотя не могла произнести ни слова, — проведя лучом фонаря небольшую дугу, я понял почему.
Лаура настолько похудела, что ее было почти невозможно узнать. В данный момент она была подвешена к потолку с помощью двух цепей, соединенных с осветительной арматурой, проходившей по обеим сторонам комнаты. Ее тело было заключено в некое подобие резинового корсета, а ноги обуты в высокие кожаные сапоги на шпильках со шнуровкой. На запястьях наручники, а во рту торчал кляп, отдаленно напоминающий черный резиновый мяч, соединенный с пучком проводов, обвивавших ее шею.
На полу у ее ног я увидел множество всевозможных баночек с мазями, кожаные кнуты, огарки свечей и довольно странного вида медицинские штуковины, которые, как мне показалось, применялись для промывания прямой кишки. На предплечьях Лауры остались следы ожогов от по меньшей мере дюжины сигарет. Она беззвучно плакала, отчего по ее щекам стекали потоки черной туши.
Мне удалось разрезать путы на ее ногах, однако я так и не смог освободить руки сестры от наручников. Поначалу она никак не признавала меня и всячески брыкалась, что-то крича через кляп. Затем ее тело обмякло, и она позволила мне придать ей такое положение, при котором я смог отцепить ее от тянувшихся к потолку цепей.
Снял я также и цепи, которыми была обмотана ее талия, и как только извлек изо рта Лауры кляп, она тут же принялась выть, пронзительно и жалобно. Я молил ее успокоиться, поскольку, если нас услышат посторонние, которым вздумается прийти и посмотреть, что здесь происходит, дело может принять еще более скверный оборот. К счастью, Твелвтриз является типично “спальным” городишком, где люди вспоминают об окружающих, разве что когда кто-нибудь поцарапает им машину.
Я. стащил с головы Лауры черный нейлоновый парик и попытался было повернуть ее лицом к себе, однако она вырвалась, явно стыдясь своего вида и боясь малейшего прикосновения. Ее запястья по-прежнему оставались скованными наручниками, однако мне все же удалось просунуть в одно из звеньев подсоединенной к ним цепи кусок металла и рывком сломать его. Отвернувшись, и то и дело постанывая и вздрагивая от боли, она осторожно сняла с себя резиновые пояса и прочие штуковины, которыми были опоясаны ее бедра.
Еще через несколько минут Лаура натянула на грудь одеяло и теперь уже выла и стенала непрерывно. На одеяле были вытканы утки из знаменитого мультфильма, она укрывалась им по меньшей мере с девятилетнего возраста. Я спросил Лауру, не надо ли ей чего-нибудь принести, на что она ответила, что хотела бы помыться. Я спустился вниз, нагрел на все еще функционировавшей газовой плите в чайнике воду, вылил ее в таз, прихватил с собой мыло и полотенце.
Когда я вернулся в спальню, сестра уже спала — она показалась мне ребенком, лежащим в позе эмбриона под своим любимым одеялом. Таз с водой был задвинут под кровать. Я прилег рядом с Лаурой на узкую кровать, крепко прижав ее к себе, а тем временем за прикрытым ставнями окном уже начинал брезжить зловещий рассвет.
Глава 24
Возвращение
Когда мы были детьми, Лаура любила проделывать такой фокус: съест вареное яйцо, а потом перевернет пустую скорлупу донышком вверх и притворяется, будто даже не притрагивалась к нему.
Сейчас же я молча наблюдал, как она аккуратно погружала в яйцо чайную ложку и, зачерпнув немного, отправляла в рот. На протяжении всего завтрака мне так и не удалось заставить ее произнести хотя бы слово. В общем-то я прекрасно понимал ее состояние. В моменты сильнейшего напряжения она попросту загоняла ту или иную проблему внутрь себя, не желая ни с кем делиться ею. После смерти нашего старшего брата я был единственным членом семьи, с которым она была готова заговорить на эту тему, однако теперь я уже сам не способен касаться любых воспоминаний о Джои. Так мы с Лаурой и плыли по течению; с этого, можно сказать, и началась ее самоизоляция.
С моим уходом из родительского дома ситуация еще более усугубилась. Глядя сейчас на Лауру, я замечал в глазах сестры тот же самый взгляд, который был у нее еще при жизни Джои. Жировые отложения на щеках и тройной подбородок исчезли. Опустив голову, Лаура сидела напротив меня за кухонным столом, методично опуская ложку в яйцо и поднося ее к губам. Родители все еще пребывали без сознания, хотя вид у них стал заметно лучше, чем минувшей ночью. Благодаря своей обостренной чувствительности, я установил, что их дыхание улучшилось, став глубже и ровнее, а значит, они проснутся, как только закончится действие лекарств. Ну что ж, теперь мне по крайней мере не придется объяснять местной полиции причину их коматозного состояния.
В кухне царил полумрак — ради Лауры я специально не стал раздвигать шторы. Мне все же удалось включить бойлер, после чего она приняла ванну. Лаура ни единым словом не обмолвилась насчет того, что с ней произошло. Время близилось к полудню, и я отчетливо представил себе, как в отсутствие Макса сотрудники магазина сбились с ног, пытаясь разыскать меня.
Покончив с яйцом, Лаура попросила подлить ей чаю. Я посчитал это добрым знаком. Наконец я сжал ее ладони в своих руках и спросил, не хочет ли она рассказать мне, что все-таки с ней случилось. Сестра, говорила так тихо, что мне пришлось изо всех сил напрягать слух, чтобы услышать ее.
— Из аэропорта мы приехали на большом черном лимузине. Я еще подумала, что его, наверное, предоставила страховая компания. На водителе даже была специальная форма, и за все было заранее заплачено. Он и довез нас до дому. Когда настала пора дать ему на чай, лапа почему-то засмущался, так что пришлось маме взять это на себя. Сюда мы приехали уже затемно, а электричества в доме все еще не было, но мы надеялись, что его вот-вот включат. Я понесла один из чемоданов в гостиную, когда вдруг услышала какой-то приглушенный шум, — помню, я еще спросила, все ли, мол, в порядке, но мне никто не ответил. Я вернулась в холл, и в этот момент меня кто-то схватил и что-то прижал к лицу. Я ощутила запах какой-то химии и почувствовала, что не могу дышать. Тогда этот “кто-то” повел меня наверх, в спальню. Перед отъездом я заперла дверь. Мартин, ты же знаешь, я всегда запираю свою комнату. Там он отпустил меня, и я упала на пол.
— Ты видела, кто это был?
— В комнате уже горели свечи, расставленные в форме круга. Мне показалось, что он был молод, ну, примерно твоего возраста или чуточку постарше, модно одет и очень похож на тебя. Кажется, на нем был блейзер. Лица его я так толком и не разглядела, но он сказал, как его зовут. Спайки. Он повторял это слово снова и снова, словно оно таило в себе какой-то магический смысл. А потом завязал мне глаза и принялся меня раздевать. Я почувствовала, как к моей руке что-то прикоснулось — словно в ладони мне впились крохотные иголочки. А потом все было так... я чувствовала себя совсем иначе, хотелось спать, было тепло и вовсе не страшно. Затем он принялся лапать меня, поначалу нежно, потом связал... все это время я так и была с завязанными глазами, и в какой-то момент мне снова стало страшно. У меня было такое чувство, словно эта ночь вообще никогда не кончится...
— Ну-ну, успокойся, теперь уже все в порядке, — проговорил я. — Попробуй больше не думать об этом. Сделай глубокий вдох и постарайся не волноваться. Больше никто не причинит тебе ничего плохого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41