– Да. Через семь лет.Гриффин посмотрел на него удивленно:– Сколько же ей теперь?Де Луд запахнул плащ на плечах. Кто-то толкнул его сзади, проходя мимо с кружками, полными эля. Де Луд подался ближе к столу:– Она только что родилась. Две недели назад. Мне пора.Он повернулся и исчез в толпе, среди людей, входящих в таверну.Гриффин и Фальк бок о бок вышли из таверны.Их каблуки громко стучали по мокрому булыжнику. Лунный свет блестел на мокрых улицах и освещал их каким-то жутковатым серебристым сиянием. Запах влажного сена смешивался с запахом мокрой кожи и слабым привкусом крови: недалеко отсюда, всего в трех кварталах, находились Тэннерсроу – дубильные ряды, и вонь оттуда разносилась далеко.Гриффин тихонько спросил:– А где твой знак, Фальк?Шотландец кивнул, будто ожидал вопроса. Он невозмутимо отогнул ворот туники и развязал тесемки на нижней рубашке – под ключицей был вытатуирован отчетливо видный парящий орел.Гриффин кивнул. Фальк поправил одежду и сказал:– Мы часто попадали впросак, милорд, так же часто, как другие.– У всех Наблюдателей есть такой знак? – спросил Гриффин.– Да, но не на одном и том же месте.Гриффин поднял бровь, и Фальк поспешил пояснить свою мысль:– Это вопрос нашего выбора. Мы не имели права отказываться от этого, но нам было дано право выбрать место, где нанести этот знак. От нас ждали, чтобы мы проявили свою волю и власть над властью вещей.Несколько минут они продолжали идти молча, потом свернули в узкий извилистый переулок. Дома, верхние этажи которых нависали над улицей, были темными. Большую часть пути они проделали при свете фонаря, который Фальк держал в руке, да при свете луны, отражавшейся в мокрых булыжниках.– И ты уверен, что Гвин ничего об этом не знает?Фальк покачал головой:– Леди Гвинни не знает ничего.– Думаю, этим я обязан тебе.Фальк остановился. Взгляд его из-под кустистых полуседых бровей был острым.– Ты ничем мне не обязан, милорд. Я плачу старые долги. Возможно, ты не хочешь этого слышать, но если бы я мог, то все рассказал бы леди Гвинни. Думаю, она имеет право знать.– Я полагаю, что это очень опасно. Фальк кивнул:– Да. Куда ни повернись – всюду опасность. Ты Наследник. В этом все дело.Опасность – наименьшее из зол, подумал Гриффин. Гораздо страшнее была неуемная страсть к сокровищам. И он уже ощущал, как она в нем нарастает.Он провел пальцем по неровному краю серебристого ключа, который все еще сжимал в pvne. Теперь их было два.– Но ведь их должно быть три, Фальк? – внезапно спросил он. – Три ключа, таящих загадку.Фальк фыркнул:– Да. Три ключа, и когда они вместе и вложены один в другой, то открывают тайник, где покоится святыня.Тогда почему его отец отдал два из них? И почему он, Гриффин, должен охотиться за своей судьбой?– Что ты помнишь о моем отце, Фальк?– Ну прежде всего то, что он изменился – стал… жестким. – Фальк на мгновение задержал взгляд на отблесках луны в камнях мостовой. – Я уверен, что ты, Язычник, думаешь, что хорошо знаешь отца. На самом деле ты знаешь только часть его.– Какую часть?– Ту, что осталась после крестового похода. Когда-то, до него, он был другим.– Что ты имеешь в виду?– Ну, он и твоя мать любили друг друга. Это было ясно как день.Гриффин с изумлением смотрел на Фалька.– Они любили друг друга сильнее, чем он любил эту розу, цветущую дважды в сезон. А это кое о чем говорит. И когда-то ты был с ним неразлучен. – Фальк широко открыл свои до этого прищуренные глаза и в упор посмотрел на полное смятения лицо Гриффина. – Примерно за две недели до того, как Стефан совершил переворот и оказался на троне, твой отец снялся с места и уехал в Нормандию. И с собой он взял только твою мать и тебя. И как ты думаешь, почему он так поступил? – Он не сводил взгляда с Гриффина. – Взял такую кроху, как ты, а все остальное оставил.Этот риторический вопрос повис между ними.На Гриффина накатил уже знакомый приступ гнева, В самом деле отец взял и его и жену, но оставил после себя такую дурную славу, что нормандские крестьяне и соседи благородного происхождения вспоминали его с проклятиями и дали ему не особенно лестное прозвище – Дурная Любовь.– И припомни кое-что еще, – продолжал Фальк. – Тебе было тринадцать, когда твой отец скончался. Он не хотел учить и тренировать тебя. Не знаю, что ты думаешь по этому поводу, но факт остается фактом. И кто знает? Возможно, он был прав. Долгие века все это лежало нетронутым в тишине и покое. Возможно, тысячи лет. Древнее сокровище. К чему было спешить?– Конечно, – сказал Гриффин с горечью. – Отец хотел оставить его для себя одного. Как будто собирался жить вечно. – Он помолчал. – А разве так могло быть? Разве в этой святыне было нечто такое, что позволило бы ему жить вечно?Фальк огляделся. Было пусто, темно и тихо. Фонарь в его руке мотался туда-сюда.– Ходит много слухов. Так ведь, Язычник? Но большая их часть для тебя не тайна – это власть в чистом виде.Они закончили свою прогулку по замерзшим мостовым, пройдя мимо темных складских фасадов. Деревянные платформы, служившие днем подобием прилавков, теперь были убраны. Когда они проходили мимо одного маленького домика, Фальк пробормотал:– Золотых дел мастер Эгардли. Сюда отправили арфы леди Гвин.Гриффин очнулся от мыслей о прошлом:– Арфы?– У ее матушки хранились арфы. Гвинни продала их, чтобы приобрести семена. Возможно, их здесь уже нет.Они подошли к своему постоялому двору. Фальк широким жестом распахнул дверь, заглянул внутрь, держа в руке меч, потом отступил, давая Гриффину войти. Они поднялись по лестнице в маленькую комнатку в задней части здания, где сняли отдельную спальню с двумя постелями.Гриффин расстегнул пояс, увешанный оружием, и бросился на кровать.Фальк погасил пальцами пламя единственной свечи.– Как хорошо будет вернуться домой.– Да, – рассеянно согласился Гриффин. – Завтра мне придется задержаться в этой лавке золотых дел мастера Эгардли. А потом уедем.Фальк улыбнулся в темноте.– Она будет счастлива, милорд. Глава 18 Не прошло и двух часов после отъезда Гриффина, а Гвин уже оказалась в конюшне и затягивала подпругу на брюхе Ветра. При каждом выдохе возле ее рта образовывалось облачко пара. Осень вступала в свои права безжалостно, будто мстила за долгую жару.Гвин следовало спешить и сделать все так, чтобы никто не заметил ее отсутствия и даже ни на минуту не заподозрил, что ее нет в замке.Она вызвала Джерва и поручила ему находиться на часах возле спальни, наказав, чтобы ее не беспокоили, потому что ее настиг приступ отчаянной головной боли. И сам Джерв не должен был ее тревожить. Друг детства был единственным, кому она могла доверять. Особенно когда поблизости был Александр.– Что ты делаешь? – услышала она за спиной голос Джерва.Гвин подавила готовый вырваться крик и обернулась. Джерв вопреки ее распоряжениям стоял здесь и выглядел смущенным и сердитым.– Что ты делаешь? – спросил он снова и выглядел при этом решительным и упрямым.– А ты что делаешь? – ответила она вопросом на вопрос, стараясь собраться с мыслями. – Тебе полагается стоять на страже у двери моей спальни.– Из-за твоей… головной боли?Она хотела было ответить высокомерным «да», но передумала.– Собираюсь проехаться.– Одна?– Да.– Ты совсем потеряла рассудок?– Я езжу по этим лесам пятнадцать лет и знаю их как свои пять пальцев. Мне ничто не грозит.– Я поеду с тобой.– Нет.Она попыталась пройти мимо него, но он положил руку ей на плечо, чего не делал с детства, и не давал пройти.– Что ты делаешь, Гвин?– Стараюсь сдержать клятву, – огрызнулась она. – В отличие от тебя, не пожелавшего подчиниться самым простым распоряжениям.Он выпустил ее плечо.– Какую клятву? – спросил он, медленно произнося слова.– Клятву королю.Глаза Джерва сузились.– Что происходит, Гвин? Что ты делаешь?Напряжение уже свело судорогой мускулы у нее на шее, груди и спине. Еще немного, и она бы согнулась пополам и упала.Нельзя было допустить, чтобы Джерв ей помогал.– У меня есть вера, – пробормотала она шепотом сквозь стиснутые зубы. – И нет выбора. Оставь меня и позволь действовать. – Она сделала красноречивый жест рукой: – Возвращайся и стереги мою дверь.– Силы небесные! – сказал он тихо. – Ты это делаешь ради Стефана, Гвинни?– Это обещание было дано до того, как сюда прибыл Гриффин.– Когда? – спросил он отрывисто.– В августе.– В августе взяли Ипсвич, потом умер Эсташ и… – Слова его замерли. Он опустил глаза. – Гвинни, во что ты ввязалась?Она подняла взгляд к крошащимся стенам замка, тем самым, которые Джерву предстоит реставрировать, чтобы вернуть им былое величие. У Джерва был свой путь, любовь всей его жизни. Она обратила к нему лицо, и улыбка ее была полна горечи.– Для тебя, Джерв, все просто. Ты получаешь что хочешь.– Я не ребенок, Гвин, – сказал он холодно.– Я тоже. Я держу клятву.Джерв взъерошил волосы.– Если твоя клятва состоит в том, чтобы помочь Стефану войти в силу и продлить эту ужасную и богопротивную войну, тогда не остается того, ради чего стоило бы жить. Война окончена, Гвин. Оставь все как есть.– Неужели ты думаешь, я хочу продолжения войны? Думаешь, я хочу, чтобы люди умирали?– Ты чего-то подобного хочешь, а иначе не стала бы делать то, что делаешь теперь.– Мне не предоставили выбора, Джерв.С минуту он не сводил с нее глаз, потом повернулся, остановился у двери конюшни и оглянулся:– Твой отец заблуждался, Гвин.Ее дрожащая рука вспорхнула к сердцу.– Отец? Что ты имеешь в виду?– Это был несчастный случай. Ему следовало простить тебя. Но это? То, что ты собираешься делать? Не думаю, что это правильно, – Он повернулся и вышел.Гвин долго стояла, уставившись на дверь конюшни и держа руку на груди.И это не имело никакого отношения к чувству вины, сокрушившему ее дух. Это не имело никакого отношения к тому, что отец так и не простил ее за то, что из-за нее погиб его сын, а потом и жена. Это не имело ни малейшего отношения к попыткам обрести достоинство, отпустить себе грехи прошлого и больше не пытаться их искупить.Она была в полумиле от Энди-Холла, когда навстречу ей попались три шпиона Эндшира. Они сразу узнали ее, но продолжали ехать рядом, будто усомнились в ее мотивах. И трусили они так близко ох Ветра, что он всхрапывал и косил глазом.Они приближались к Энди-Холлу. Это было квадратное строение, испытавшее на своем веку многое, окруженное зубчатой стеной, образовывавшей почти правильный овал вокруг двора. В центре этого двора возвышалась приземистая квадратная башня. На двух сторожевых башнях дежурили часовые – одна из них была обращена на восток, другая на юг. Каждая возвышалась над стеной футов на двадцать, и в обеих были темные бойницы, откуда могли быть выпущены стрелы.В яркое солнечное утро блики прыгали по сплошным стенам, и шлемы вооруженных часовых начинали сверкать. Темные, как соболий мех, стяги Эндшира реяли на свежем осеннем ветру.Ее немедленно провели к нему. Он упражнялся в поединке с мечом, используя для этой цели одного из своих людей. Вокруг них столпилось десять – двенадцать солдат, улюлюкавших и выражавших в криках свой восторг. Марк и его рыцарь описывали круги, держа щиты в левой руке и угрожая друг другу деревянными мечами. Противник Марка сделал внезапный выпад. Марк стремительно повернулся, продолжая делать мечом круговые движения, и меч его с негромким свистом разрезал воздух. Тупое деревянное лезвие ударило в колено противника. Рыцарь свалился на землю, сжимая руками колено, запрокинув голову и зажмурив глаза. Он не производил ни звука, но было ясно, что страдает от сильной боли.Марк откинул металлический капюшон, окутывавший голову, и бросил меч к ногам своего человека.– Надо успевать смотреть всюду, Ричард. Всюду.Все еще не открывая глаз, рыцарь кивнул. Остальные помогли ему подняться на ноги. Кто-то из них заметил Гвиневру и жестом привлек внимание Марка. Он обернулся.Его брови взметнулись вверх. Потом он сделал шаг вперед, оставляя отпечатки своих ног на влажной земле и стягивая на ходу перчатки.– Гвиневра! Что за нечаянная радость! Я смутно припоминаю, что вы что-то говорили… о том, что никогда не переступите порога моего жилища… Что-то изменилось?– Гриффин Соваж взял «Гнездо».– Знаю.Он медленно опустил перчатки.– А что вы?– Мы помолвлены.Он устремил взгляд на грязь под ногами и, казалось, переваривал это известие. Она понизила голос:– Можем мы где-нибудь поговорить?Его ястребиные глаза на мгновение обратились назад.Как бы усердно ни тренировались рыцари Марка, они не шли ни в какое сравнение со своим господином в его способности соревноваться, воспринимать впечатления и приспосабливаться к новым обстоятельствам. Марк обладал умением мгновенно складывать и вычитать достоинства и слабости противников, и они оказывались поверженными этими смертоносными расчетами.С минуту он смотрел на нее, потом жестом указал на башню. Слуги провожали их взглядами, пока они шли туда, и отводили глаза. Стук их шагов по булыжнику, а потом шелест по. тростнику, казалось, отзывались в ее сердце как удары грома. Какого рода пакт предстояло ей заключить?Они расположились в темном углу огромного холла. Казалось, в этом помещении нет ничего, кроме темных углов, паутины да тощих псов с торчащими ребрами.Марк приказал принести еду и выслал слуг из комнаты.– Какие у вас известия с юга, Марк? – спросила она, как только холл опустел. – У меня в последние дни нет оттуда никаких новостей. В каком мы положении?Марк перестал жевать хлеб:– Скажите мне, Гвин, кого вы имеете в виду, говоря «мы», – себя и Стефана?– Я имею в виду тех, кто присягал королю, – огрызнулась она.– Ну так вот, Гвин, наши дела таковы: на престол сядет Генрих фиц Эмпресс. Это ясно. Все бароны переходят на его сторону.– Хотите сказать, что и вы переходите? – заметила она с горечью.– Я – нет. Пока еще нет. – Он пожал плечами. – Страна будет принадлежать Генриху. Это всего лишь вопрос времени.– Только если люди, подобные вам, отдадут ему страну.Он бросил на нее равнодушный взгляд.– Ваша верность, как и всегда, – проявление отваги, Гвин, но она бессмысленна.– Она имеет для меня тот смысл, – произнесла она сквозь стиснутые зубы, – что каждое утро, просыпаясь, я могу примириться с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35