Она холодно посмотрела на Дункана.– Кого?– Со-ва-а-жа! – сказал Дункан, произнеся второй слог имени как один долгий, лениво растянутый звук.– Язычника?Она тяжело плюхнулась на кровать. О Господи! Даже звук его имени вызывал в ней бурление пламени. Она смотрела на Дункана с несчастным видом.– Да. Я его видела.– Я тоже, – ответил Дункан шепотом. – Он великан.– Да, – согласилась Гвин, отводя глаза.– Огромный как гора.Дункан помолчал.– Мы теперь в безопасности?Гвин медленно выдохнула. В безопасности? Все зависит от того, как понимать безопасность.Нет, она никогда не будет в безопасности рядом с человеком, чье присутствие зажигало огонь в ее крови и умеряло безумную боль в сердце; с человеком, оказавшимся сейчас между ней и несчастным королевским сыном, чье обессилевшее тело она пыталась вернуть к жизни и ожидающей его короне Англии.Она улыбнулась, глядя в серьезное и встревоженное лицо Дункана.– Все будет хорошо, Дункан. Можешь мне поверить.– Я верю! – отозвался он счастливым криком.Несколькими минутами позже она открыла дверь, оглядела коридор и сделала мальчику знак. Он поспешил скрыться из виду.Гвин подошла к окну и оглядела двор замка. Все было спокойно. Преданных слуг не тащили к воротам или в подвалы. Рыцарей де л’Ами не выстроили в ряд в поле и не заставили маршировать через мост. Вытягивая шею, она отмечала, что солдат, выходящих маршем из замка, вообще не было видно и не было никаких признаков насилия над людьми, не пожелавшими присягнуть на верность новому лорду.Как странно!– Гвиневра!Она стремительно обернулась. Он стоял здесь – высокий и статный на фоне раскрытой двери.Гвин оказалась наедине с ним и со стуком своего бешено бьющегося сердца. Глава 5 Несмотря на обуревавшие ее гнев, страх, ярость и унижение, она не могла отрицать, что в душе шевельнулась радость, когда она увидела затянутую в кожу фигуру на лестничной площадке. Солнечный свет проникал сквозь узкие стрельчатые окна и блестел на его темных волосах и щетине подбородка. Угловатые тени высвечивали на его лице длинные линии и придавали первобытную чувственность.«О нет, Господи, – молилась она, – не дай Бог этому случиться снова!»Он вышел и закрыл за собой дверь.– Ты хорошо управляла моим замком, – сказал он низким мужественным голосом. Судя по всему, он ее поддразнивал.Она попыталась придать своему лицу самое спокойное и упрямое выражение, на какое была способна.– Твоим замком?– Вне всякого сомнения, он больше не принадлежит тебе.Она сжала кулаки и изо всех сил вонзила ногти в ладони.– Ты об этом позаботился.– Да. Как и ты позаботилась о том, чтобы я получил сорок ударов плетьми по спине и долгие недели провел в кишащем крысами узилище, какого не пожелал бы и своему врагу.Юбки Гвин зашуршали по устланному тростником полу. Подойдя к окну, она провела рукой по оконному карнизу.– Узилище? – спросила она с кажущейся небрежностью, стоя к нему спиной. Ей даже удалось изобразить равнодушное фырканье. – Значит, тебя захватили в плен? Они никогда не говорили об этом прямо, но я рада слышать, что людям короля это удалось.– Не удалось.Гвин повернулась лицом к нему:– Почему год назад ты не назвал мне своего имени?– А почему ты не сказала мне своего?Она сделала паузу, и от нее повеяло холодом:– Очевидно, тогда наши имена не имели значения.Он улыбнулся:– Если ты можешь сказать, что имеет большее значение, я обращусь к Генриху с просьбой, чтобы он попросил папу канонизировать тебя.Он сделал шаг вперед, а она отступила на шаг.– Мое имя было связано с тем, что я потерял восемнадцать лет назад, год назад означало, что меня гостеприимно примут тюремщики Тауэра.Каждая фраза сопровождалась еще одним шагом к ней.– Это то самое имя, что дало мне возможность сохранить ясный ум и получить обратно мои земли.– А я думала, что этим ты обязан своему мечу.– У тебя, Гвиневра, острый ум. И потому я стану держать тебя поблизости и воспользуюсь им.– Своим мечом или моим умом? – усмехнулась она.Он остановился на расстоянии одного шага от нее и улыбнулся, глядя на ее искаженное лицо.– И тем и другим.Ее старый пес Тайбер поднялся с места и побрел к двери на своих скрипящих подагрических лапах. Предатель.– Твой Генрих мало что знает о том, как снова завоевать эту страну, – заметила она холодно.По его лицу опять скользнула ленивая улыбка.– Он знает достаточно, чтобы отправить войска во все мятежные замки, выдать женщин замуж за своих ставленников и погасить мятеж.– В самом деле? – Она процедила это слово сквозь зубы, будто не хотела позволить ему выйти наружу.– Да. И тебе следует помнить об этом. – Он понизил голос до заговорщического шепота. – Тебя предал твой Стефан, а не Генрих.Она инстинктивно прижала руку к груди, будто стараясь защитить сердце.– Король Стефан царствовал по праву!– Он правил, применяя силу, и к тому же правил скверно. Твой дом на севере, и потому ты, возможно, мало что знаешь о делах в королевстве, но я готов тебя просветить: королевство Стефана – это страна бесконечных конфликтов и раздоров.– Ты безумен? – огрызнулась она. – Думаешь, я не знаю, что моя страна разграблена такими, как ты?Он покачал головой:– Каждый барон и рыцарь понимает, что покончить с междоусобицами можно, только посадив на трон Генриха. Это не тайна, просто вопрос времени. Папа не короновал бы принца Эсташа, даже если бы тот остался в живых. Впрочем, теперь это не имеет значения.Гвин почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица, но он, кажется, не заметил этого.– Стефан добр и галантен, – сумела она процедить сквозь стиснутые зубы.– Галантный или нет, но он бездарность. И украл корону. Не забывай об этом, миледи. Он поклялся уважать право Матильды на престол, а затем стащил корону, как только она отвернулась. И как это сочетается с твоими представлениями о галантности?– Лучше, чем с моими представлениями о тебе.Он улыбнулся, и в изгибе его губ она усмотрела, нечто опасное.И в груди у нее над сердцем что-то шевельнулось, и она ощутила томление. Она желала его. Желала этой улыбки, обращенной к ней и для нее.Как такое было возможно?Чтобы лорд Гриффин был наверху, а принц Эсташ внизу? Это была семья, которую ее отец ненавидел, враг, которому король заставил ее противостоять и поклясться в этом. Она могла представить свое ужасное будущее, забрезжившее вдруг перед глазами, будто отражение в пруду.Заставив себя отвести взгляд, Гвиневра снова вернулась к окну.– Меня утомляет эта пикировка. Что ты хочешь знать?– Об обороне. Сколько у тебя людей?– Из двенадцати состоит гарнизон и, возможно, сотни две в близлежащих деревнях и городке. – Голос ее сорвался: – Не считая погибших.Его тихий голос проник сквозь охватившую ее боль:– Они не будут забыты.– Тобой? – спросила она с горьким смехом.– Тобой.Гвиневра подняла голову и с удивлением заметила, что он снова оказался рядом. Так близко, что она могла расслышать его дыхание:– Возможно, тебя удивит, как уважительно я отношусь к тем, кто проявляет верность.Его квадратный подбородок был слегка выдвинут вперед, и это вызвало у нее неуместное сейчас чувственное ощущение, что он сжимает ее в объятиях. И его надменность, столь шедшая ему, не была для нее неожиданной.– Что еще ты хочешь знать? – спросила она холодно и отрывисто.– О сенешале.– Это мой Уильям из Файв-Стрэндс.Он скрестил руки на груди.– Припоминаю, что ты говорила о нем. И была права.Она бросила взгляд через плечо:– В чем права?– Я заметил их примерно пять.Она прикусила губу, чтобы скрыть неконтролируемое подрагивание рта, и опустила глаза.Надо изобразить притворную капитуляцию, сердито уговаривала она себя. Но только притворную, а не настоящую.– А как насчет его склонностей и предпочтений? – спросил Гриффин.– У него есть одно предпочтение – я. В этом нет сомнений. Но раз уж ты вспомнил о нем, могу сказать, что он обладает талантом к цифрам и очень хорошо выполняет свои обязанности.– Он мне не нужен. А как насчет твоих рыцарей? Сколько их сейчас?– В настоящий момент с десяток.– И чего мне от них ожидать?Она скупо улыбнулась:– Сопротивления. Они будут сопротивляться все до единого.Его улыбка была намного шире.– Говоришь, все до единого?– Что?– Считаешь, они верны тебе все до единого?Ее улыбка теперь казалась неуверенной:– А тебе известно что-то другое?– Я знаю, что все они принесли мне клятву верности.Он помолчал, потом добавил:– Все до единого.От изумления ее рот широко раскрылся. В этот напряженный момент в рот ей могла залететь муха и вылететь обратно.– Джеравиус? Фальк?– Это высокий мускулистый малый с блестящими глазами? Любит камень и вообще архитектуру.– Джеравиус, – едва слышно выдохнула она.– А как насчет твоего военачальника?Ее плечи опустились.– Фалька?Он оглядывал ее с головы до ног.– Они сказали, что это ради твоего блата и безопасности. Я принял их клятву верности.– Ради безопасности? Моей безопасности?– Они сочли, что ты в опасности, – сказал он задумчиво, окидывая взглядом комнату с ее потертыми гобеленами и обивкой.– Не сомневаюсь, что ты облегчил их совесть и успокоил их.Его взгляд переместился на нее:– А почему ты воображаешь, что тебе не грозит опасность?Ее невольно охватил страх, и она содрогнулась, но гневный взгляд, которым она его окинула, должен был сбить с него спесь. Однако она не преуспела.– А я в опасности? – смогла она все-таки спросить.– Что я говорил тебе прежде?– Когда прежде?– Ну, в гостинице по дороге из Лондона.Она окинула его проницательным взглядом:– Это не было гостиницей.Его взгляд пропутешествовал по ее корсажу, потом спустился вниз, на юбки, и снова вернулся к лицу.– Что я тогда сказал тебе, Гвиневра?Ей потребовалась целая минута, чтобы прийти в себя. Она с трудом сглотнула. Господи! Он говорил ей тысячу опасных и соблазнительных вещей, чувственных, касающихся плоти.– Ты… ты говорил много разного.Она рассеянно сделала жест, обращенный к его поясу:– Но ведь тогда ты не был одет как воин и к боку твоему не был прицеплен меч.Его руки задвигались, он отстегнул пояс. Тот со звоном упал на пол вместе с мечом, кинжалом и саблей в потертых и поцарапанных кожаных ножнах. Но даже неподвижный, безмолвный и без оружия он казался опасным. Опасность распространялась от него, накатывала волнами.– Нет, я снова спрашиваю, Гвиневра. Что я сказал тебе?Она почувствовала, как холодный пот стекает по животу. А взгляд ее был прикован к оружию на полу.– Ты сказал, что мне нечего бояться тебя.– И это так.– А как же мои люди? – спросила Гвин, отступая и спотыкаясь о кайму своего платья. Она выпрямилась и оказалась прижатой к стене. – Должно быть, они считают, что им есть чего бояться. Что ты сказал Джерву и Фальку?– Лишь то, что я вернулся домой. И что ждет тех, кто будет мне противостоять.– Господи, Язычник! Ты с таким же успехом мог выцарапать им глаза.– Глаза у них слегка округлились.Ее брови разгладились.– Они добрые люди, верные и значат для меня все на свете. Если ты им угрожал…Он сделал шаг к ней. От его тела веяло жаром. Ее же охватил озноб, будто в приступе лихорадки. Потом он ударил ладонью по стене возле ее головы. Она дернулась, будто пробудившись, полная внимания.– Я им не угрожал, леди.Его другая рука легла на стену, и Гвин оказалась между его раздвинутыми руками.– Я повторю тебе то, что сказал им. Этот замок мой, и ты моя, как все и всё, что находится в замке. Если станешь противодействовать мне, то потерпишь поражение.– Ты смеешь мне угрожать?Он смотрел на нее холодно поблескивающими глазами.– Ты не видела ничего из того, что я делал и могу делать, леди, как не видела того, что я потерял. Моя роль здесь очевидна. А ты как сноп пшеницы в большом пшеничном поле. Не более. И я тебе не угрожал, – добавил он, понизив голос. – Я только объяснил свою позицию.– Слишком хорошо, милорд, – ответила она холодным и ясным голосом. – А теперь послушай меня. Я не обнажала меча в битве. Поэтому считай, что я не сражалась. Ты можешь раздавить меня как букашку, но предупреждаю: я способна ужалить, и в моем жале есть яд, какого ты не встречал за все долгие годы в Нормандии.Она поднырнула под его руку и, спотыкаясь, сделала несколько шагов в сторону. Сноп пшеницы? Так вот что значил Лондон? Внезапно у нее возникло такое ощущение, будто она выпила слишком много вина и сейчас ей станет дурно.Он невозмутимо наблюдал за ней.– Я не забыл, что такое английское предательство, леди. И еще долго буду об этом помнить.– Ты имеешь в виду моего отца? – кинула она ему в лицо.– Я имею в виду твоего отца. И тебя.– Меня? – выкрикнула она. – Меня? А как насчет тебя самого?– Меня самого? – Его изумление выглядело почти комично. – Как это?Она вскинула руки вверх:– Или, может быть, армии, которая шла впереди тебя?– Чтобы получить назад мой дом, леди, – возразил он тихо и спокойно, – я готов был управлять хоть адской колесницей.– Вот этому я готова поверить. – Она презрительно дернула плечами. – Ради себя и своих целей ты готов делать такое, на что мы не способны. Остальные для тебя ничего не значат, и пусть они горят в аду. Знаешь что, Язычник, – сказала она, и в голосе ее было столько чувства, что он прерывался. – Сколько бы ты ни угрожал мне, ты не запугаешь меня. Я не склонюсь.В уголках его губ заиграла хищная улыбка:– Однажды ты все-таки склонилась. Ради меня.Ей показалось, что она сейчас умрет от стыда. Задыхаясь от ужаса, издав придушенный всхлип, она отпрянула и выпрямилась.– Ты знал меня всего одну ночь. Не стоит путать это с настоящим знанием. Ты не знаешь меня настоящей.Его бровь высокомерно изогнулась:– Теперь я знаю тебя.– Ничего ты не ведаешь. Ты дитя, притворяющееся взрослым мужчиной. Ты завоевываешь все подряд, ты сражаешься за земли, которые не нужны женщинам и детям, ты оставляешь после себя сожженную землю, безутешных вдов и детей, лишившихся отцов. Послушай, Язычник, мои слова, пока я пытаюсь объяснить тебе свою позицию: я не собираюсь просить тебя о милосердии, которое позволит мне бродить по заднему двору, поднимая юбки, чтобы не замарать их. Это и мой дом тоже.– Право, когда ты впадаешь в такую ярость, было бы милосердием задрать тебе юбки и всыпать как следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35