Само собой, они обернулись, и я получила огромное удовольствие, наблюдая, как она густо порозовела, а его шея и кончики ушей обрели цвет красного пиона. «Ну что, дружок, – подумала я, – о какой ты там твердил уравновешенности? Тепло и прохлада, говоришь? А по-моему, настоящий костер, который все разгорается и разгорается». Вслух я произнесла другое:
– Гм-м, да, теперь я вижу, о чем вы толковали, Мэттью, говоря, что в Индии иначе воспринимают окружающий мир. Я уверена, что просто упала бы, проделывая вот это.
– Нет, если бы вас правильно держали, – ответил он, двинувшись к барельефу. Его тянуло к нему, как пчелу к меду.
Жаклин рассмеялась. Смех ясно указывал: она знала, о чем он говорил.
Я тоже рассмеялась, надеясь, что мой смех не выдает желания узнать.
Чуть позже, когда мы втроем переходили из зала в зал, он спросил, печалюсь ли я насчет Кэрол, я ответила, что очень, и он, как водится, сказал, что время лечит. Пусть его требуется и много. И не надо спешить, не надо стараться побыстрее пережить горе… Вроде бы говорил все правильно, да только в присутствии Жаклин, с нарисованной на лице жалостью, слова его не имели ровно никакого смысла. «Ты и представить себе не можешь, как должна меня жалеть, бледная вегетарианская поганка», – подумала я, извинилась и сказала, что должна встретиться с тетушкой. Они ушли вместе со мной. В вестибюле, пока Жаклин заматывала длинный, очень волосатый шарф вокруг тоненькой шеи, на это ушло время, он сказал:
– Мне очень приятно вновь увидеться с вами.
– Ага, – весело ответила я. На том все и закончилось.
Они пошли к автобусу, Жаклин подхватила его под руку своей маленькой лапкой, а я побрела на поиски такси. И только сидя в машине и ощутив потребность в клочке материи, дабы вытереть слезы, в основном ярости на себя, я осознала, что так и не вернула ему носовой платок. Достала из сумочки, от души высморкалась и решила, что на этот раз его будет стирать эта вегетарианка. В экологически чистом стиральном порошке, и процесс этот займет у нее немало времени. Потому что я опять выпачкала платок в туши для ресниц. И какая теперь меня ожидала жизнь? Плакать, стонать и скрежетать зубами из-за неразделенного чего-то? Даже мысль об этом убивала. А виновата во всем Кэрол, решившая умереть. Виноват во всем Френсис, свалившийся с гриппом. И я понимала: это пройдет.
Я вышла из такси в получасе медленной ходьбы до дома, чтобы не прийти слишком рано. Часы показывали начало девятого. Я чувствовала себя униженной, безмозглой дурой. Я чувствовала себя шестидесятилетней старухой. Как я могла принять дружелюбие за увлеченность? И в то же время я не могла забыть, как он сказал:
– Нет, если бы вас правильно держали…
Прогулка помогла. Я стравила пар. Хорошо еще, что ни у кого не возникло желания ограбить меня. Я бы голыми руками разорвала негодяя на мелкие куски.
Когда пришла домой, Френсиса еще не было. Позвонила ему в контору. Он еще работал.
– Как коктейли? – спросил он, думая о другом.
– Очень крепкие. Она выпила два и потребовала третий. Ты придешь поздно?
– Думаю, около двенадцати. Ты ложись спать, Дилис, и вот что еще…
От его тона у меня дернулось сердце. «Что?»
– Не забудь выпить побольше воды. – Рассмеялся и положил трубку.
Я покружила по гостиной. Наполнила ванну. Попыталась не думать. Съела яблоко. Включила телевизор. Выключила телевизор. Вновь налила ванну, потому что вода остыла. Твердила себе, что все хорошо, все отлично. Лицо и семейная жизнь спасены. Я вела себя глупо, ничего больше. Я разделась и уже собралась лечь в ванну, когда зазвонил мобильник. У меня подогнулись колени. Вероятно, кто-то неправильно набрал номер. Мобильник я приобрела лишь на случай чрезвычайных обстоятельств. Но едва ли он мог принести хоть какую-то пользу, потому что я постоянно забывала его включить, на что мне любили указывать мои сыновья. Но сейчас он был включен и звонил. Сердце вновь гулко забилось. Нет. Не может быть. Но я нажала на кнопку с зеленой трубкой и услышала его голос, Мэттью Тодда.
– Это Мэттью. – Я не знала, что делать. – Просто хотел вас поблагодарить. – Я вдруг потеряла дар речи, будто кто-то с размаху ударил меня в солнечное сплетение. Так что я лишь смогла выдавить из себя:
– Алло?
Правда, прозвучало оно как «оу».
Он решил уточнить, не ошибся ли номером.
– Дилис?
Вторая попытка удалась мне лучше:
– Алло. – Я села на холодный бортик ванны, обнаженная, как состарившаяся модель Боттичелли, и прислушалась. Большего сделать не могла.
Он повторил, что звонит, чтобы поблагодарить меня, я подумала, что это всего лишь предлог, поскольку часы пробили десять.
– Я рада, что выставка вам понравилась, – ответила я.
– Нам понравилось. – Голос у него явно напряженный.
– Это хорошо.
Он поблагодарил меня и за то, что я не оставила без внимания его увлечение Индией, признался, что выставка оживила многие дорогие сердцу воспоминания. Помолчал, потом добавил, что ему было приятно вновь увидеться со мной.
– Да, – ответила я, не собираясь делать встречный шаг.
Вновь возникла пауза. «Не произноси ни слова, – приказала я себе. – Не заполняй эту пропасть».
– Ну, тогда… – Это было прощание.
– О! – воскликнула я. – Я же забыла отдать вам то, ради чего вы приходили.
Если он запнулся, то на мгновение.
– Что именно?
– Ваш носовой платок.
На этот раз он молчал дольше.
– Что вы сейчас делаете?
Откровенно говоря, как часто судьба выбирает для такого вопроса идеальный момент?
– Собираюсь принять ванну. Можно сказать, одной ногой уже в воде.
Очередная пауза, потом:
– Ага.
Мне показалось, что из трубки донесся шум проезжающего автобуса.
– Где вы? – спросила я.
– На углу Питсбург-стрит и… э… Пребенд-плейс.
Теперь пришла моя очередь говорить: «Ага», – тогда как сердце билось все чаще и чаще.
– Так это же совсем рядом.
– Я знаю.
Наступил решающий момент. Момент, когда я еще могла дать задний ход. Но естественно, не дала.
– Ты один?
– Да. А ты?
– Я сейчас приду. Дай мне десять минут. Я только оденусь.
А потом я это услышала. Точнее, едва расслышала. Но очень четко. Как первое ку-ку по весне. Безусловно, безусловно, я услышала то, что хотела услышать.
– А тебе это надо? – спросил он.
– Жаклин?..
– Моя бывшая… или почти бывшая…
– Она так не думает?
– Нет…
– Вы живете вместе?
– На данный момент…
– Понятно.
– А ты… твой муж?
– Давай не будем касаться… и этого?
– Хорошо.
– Может, что-нибудь выпьем?
– Нет… давай пройдемся к Хаммерсмиту. Погуляем у реки. Поговорим. Когда твой?..
– У меня есть час.
– Полагаю, это как…
– Полагаю, что да.
– Ты?..
– Никогда. А ты?
– Нет.
– Все начинается с первого раза.
– Да.
Выговор у него отличался от Френсиса. И даже это, уж прости меня Господи, возбуждало.
Опасно, глупо… и эти слова вертелись в голове.
Такое счастье – самое ужасное. Запретное счастье, которого нельзя избежать, как бы ты ни старалась. Ты смеешься, ты шагаешь в молчании, ты соприкасаешься с ним, отстраняешься, снова соприкасаешься, в голове и теле гремят взрывы, ты думаешь, что готова отдать все, лишь бы эти мгновения длились вечно. Это последняя толика невинности, когда вы оба так переполнены нежностью, что боитесь прикоснуться друг к другу. Вспоминаете короткую общую историю, когда кто впервые это понял, по каким признакам? Находите тайники, которые еще не готовы к тому, чтобы их нашли, но их тем не менее раскрывают. Тут же устанавливаются правила игры. Он не спрашивает о твоих детях, ты не спрашиваешь о его подружке. Вы живете одним днем. Нет прошлого, нет будущего. Только настоящее. Ты показываешь себя с самой лучшей стороны, он отвечает тебе тем же. Такое ощущение, что ты попала в рекламный ролик, где всегда сияет солнце. И наступает момент, когда вы оба останавливаетесь, чтобы посмотреть на реку, вроде бы даже смотрите, потом поворачиваетесь друг к другу, встречаетесь взглядом и целуетесь. И все. Тайное становится явным. Отступать уже поздно. Вы оба находите оправдания. Ты говоришь, что никогда такого не искала. И действительно, ты не понимаешь, что произошло с тобой, вы снова целуетесь и идете дальше обнявшись, и тебя так и подмывает сказать, что ты безмерно счастлива.
Наконец приходит время прощаться, тайком, за углом, подальше от света уличного фонаря, и прощание возбуждает еще больше, пока до тебя вдруг не доходит, что эти прятки – не детская игра, но очень даже взрослая, настолько взрослая, что имеет свое название: прелюбодеяние. Но ты отгоняешь эти мысли, договариваешься о скорой встрече, прекрасно понимая, чем она завершится, что пугающе эротично да и просто пугающе. И какое облегчение испытываешь ты, оставшись одна, чтобы насладиться пережитым, обдумать прошедшее, заглянуть чуть вперед. Но вот ты поднимаешься по лестнице, открываешь знакомую дверь и входишь в свой дом, который перестал быть светлым и уютным, но стал мрачным и недоброжелательным, потому что ты изменила его навсегда. И пути назад нет. Этот светло-серый ковер, эти картины, эти цветы, это зеркало, которое ты выбирала с мужем… все теперь бессмысленно. Ты поднимаешься на второй этаж, зная все это, и однако ты что-то напеваешь себе под нос, потому что счастлива. Это безумие, но оно неизбежно, как чихание после того, как перец попадает в ноздри. Твой счастливый дом. И ты только что подложила под него бомбу.
Глава 4
ПАДДИНГТОНСКАЯ ОБНАЖЕНКА
Заниматься сексом с двумя мужчинами по отдельности – опасное дело. Если ты в постели с обоими и они это знают, тогда тебе наверняка простят ошибку в имени. Но если ты спишь с ними по очереди и в разных местах, берегись. Помимо вероятности того, что на пике страсти ты прошепчешь не то имя, в результате чего увидишь изумленные глаза и услышишь в ответ: «Я не Джордж», – один из них рано или поздно заметит, что сердце твое в другом месте. Есть и третья опасность: ты можешь сойти с ума от ужаса, поступая так с человеком, который полностью тебе доверяет. Такого я не пожелаю никому, а вот сама отказаться от этого не могла.
Где-то в глубине души, конечно, пламенел маленький огонек негодования: слишком уж легко доставалось все моему любовнику, тогда как я отрабатывала по полной программе. Каждый день я смотрела Френсису в глаза, за исключением тех, когда он уезжал, но и в эти дни он звонил, так что мне приходилось придумывать убедительную ложь, объясняющую мое отсутствие дома. Моя вновь обретенная тетушка Лайза оказалась просто сокровищем. Я списывала на нее не только коктейли, но и чай во второй половине дня, и ленч, и бутылку шампанского из нашего погреба (Френсис увидел, как я кладу ее в автомобиль), и имбирные пряники в виде мужчины с торчащим членом, которые он унюхал, когда я их пекла, но, к счастью, не увидел… И он принимал мои слова за чистую монету. В первые, очень сумбурные дни моего романа я использовала тетушку на всю катушку. Но даже для самого доверчивого мужчины наступает момент, когда ему начинает казаться странным стремление жены столь часто бывать в компании престарелой родственницы. Этого момента я боялась больше всего. Момента, когда придется искать новые предлоги, все глубже утопая в трясине лжи.
И я, конечно, не могла рассчитывать на сочувствие. Тебе не нравится обманывать своего мужа? Так не обманывай. Спасибо тебе, святая Агнесса. Я мучилась из-за того, что обманывала Френсиса. Но наслаждалась каждой минутой, проведенной с моим любовником. И пока я потела, напрягая все силы, чтобы обеспечить нам эти минуты, Мэттью, будучи свободным, как птица, не ударял для этого пальцем о палец. И это обстоятельство как помогало, так и мешало. Если б он не освободился так быстро, то, наверное, понял бы, с каким трудом мне удается вырываться из лона семьи. Но он практически с самого начала был свободен все двадцать четыре часа в сутки, нас обоих это очень радовало, вот я и забывала напомнить ему, что я, увы, не могу похвастаться тем же.
Для того чтобы освободиться от Жаклин, ему потребовалось только одно: съехать с квартиры и найти другую, по крайней мере, на первое время.
– Не хочется уезжать, – признался он мне. – Я арендовал эту квартиру почти восемь лет.
В этом было что-то богемное, учитывая, что я сама давно уже забыла, что такое аренда квартир или домов.
– А ты никогда не думал о том, чтобы купить квартиру?
Он рассмеялся:
– Я предпочитаю менять место жительства.
– Мы что-нибудь найдем, – сказала я. – С арендной платой я помогу.
Конечно, хотелось бы, чтобы квартира стоила подешевле, но я решительно сказала «нет», когда Мэттью предложил вложить средства в старенький «дормобиль». Автомобиль любви, как он его назвал. Все-таки приходилось помнить о возрасте, и какие-то удобства, как ни крути, требовались. Так что никаких домов на колесах, твердо заявила я. Однако почти все квартиры, которые мы вместе осматривали в южном и западном Лондоне, так называемые студии, мало чем отличались от «дормобиля». В Эктоне, где мы нашли квартиру с отдельной спальней, домовладелец вдруг заговорил о мебели.
– Кровати там нет, вам придется привезти свою. Стола тоже нет, и стульев, и холодильника… Есть только портьеры.
Тем не менее мы чуть не взяли ее, пока, после нашего предварительного согласия, домовладелец не упомянул о депозите. Двух тысячах фунтов.
– Я могу заплатить, – с неохотой сказала я.
– Никогда! – отрезал Мэттью. – Он не получит от меня даже «козлов» из носа. – И вылетел, оставив изумленного домовладельца подбирать достойный ответ. – Теперь ты понимаешь, почему так много людей живут на улице? – Он просто кипел от негодования. – Из-за такой вот погани.
– Послушай, – сказала я Мэттью чуть позже, – в следующий раз я могу взять с собой деньги… легко. Ты только предупреди меня заранее.
Я не упомянула о том, что проблема все-таки существовала: счета у нас были совместные. И о том, что Френсис выразил несвойственное ему удивление, узнав, сколько денег я потратила по кредитной карточке и счету текущих расходов. Практически за все, связанное с моим романом с Мэттью, я платила наличными, но такого объяснения я дать не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38