После смерти дедушки и бабушки остались только тетка (она живет в горах Монтаны, в какой-то колонии хиппи) и двоюродная сестра.
До чего же некстати! А может, как раз наоборот, кстати. Тема злосчастной родни достойно венчает неудачный день.
— Дедушка хотя и был уже стар, но на здоровье не жаловался. Никто не ждал, что он вдруг умрет.
— А что случилось?
— Сердечный приступ. — Алекс не удержалась от вздоха — Можно сказать, что нас с сестрой вырастили дедушка с бабушкой. Тетка подкинула им Джиллиан вскоре после рождения, а со мной вечно сидела какая-нибудь нянька, пока я не подросла настолько, чтобы на каникулы самой летать в Свифт-карент.
— И с какого возраста вы стали приезжать?
— С восьми лет. Я проводила у них каждое лето. Для меня здесь был настоящий дом, не чета безликим квартирам и домам, в которых мы жили. Переезжали, по крайней мере, раз в год, как вам такое понравится! «Родительский дом» для меня — понятие отвлеченное.
— Печальный случай.
— Чего доброго, вы сочтете меня нытиком, — усмехнулась Алекс. — Я не хотела жаловаться. Просто ребенку нужны… ну, я не знаю… корни. Что-то основательное и незыблемое. В шестнадцать лет я взбунтовалась и перешла в здешнюю школу.
— А сейчас? Вы встречаетесь?
— С родителями? Разумеется. Да вот не далее как прошлой зимой я ездила к ним в Прагу на Рождество.
Ужасная ошибка, которая не повторится, подумала Алекс, вспомнив слова матери: «Александра, у тебя вульгарный вид! Слишком глубокое декольте. Половина груди вываливается!»
По возвращении она пошла на пирсинг и вдела колечко в пупок.
Глава 4
Алекс отвезла Дункана в гостиницу «Риверсайд», состоявшую из двух десятков симпатичных коттеджей (сезон отпусков миновал, и они сдавались с большой скидкой), честно намереваясь поблагодарить за обед и высадить. Однако он словно не заметил, что она оставила мотор включенным, и вернулся к своим нескромным вопросам:
— Почему вы одеваетесь в таком стиле?
Невольно Алекс опустила взгляд на свой наряд. Сегодня она выбрала розовую блузку из «вареного» шелка, совсем воздушную, с горизонтальным вырезом, обнажавшим одно плечо, и короткую, узкую черную кожаную юбку. Впервые за долгое время она попробовала взглянуть на себя глазами мужчины и с некоторым смущением спросила:
— А что у меня за стиль?
— «Секс на шпильках».
У нее вырвался смешок. Она помнит, что все началось как подростковый бунт. Вызывающий наряд мог привлечь к ней внимание матери (потрясающей хозяйки дома, безупречной супруги и никудышной мамы) и отца, который целиком занимался восхождением по служебной лестнице. Он смотрел вверх и только вверх, ничего не замечая вокруг, словно надеялся, что в своем стремительном рывке однажды окажется на небесах, не утруждаясь такой мелочью, как смерть.
Надо признать, дерзость нарядов не столько шокировала, сколько раздражала родителей. Но когда Алекс подросла, она начала получать удовольствие от такой манеры одеваться. Мужчинам ее наряды тоже нравились, да вот хоть Дункану.
— Как мило с вашей стороны заметить мой наряд!
— Это нетрудно. Его заметили все — от молоденького судмедэксперта до престарелого владельца ресторана. Такой подход к одежде наводит на размышления.
Дункан помолчал и медленно повернулся к Алекс всем телом. В глазах его прыгали смешинки.
— Считается, что женщина выбирает такой наряд по одной из двух причин.
— Вот как?
Ей давно уже полагалось оскорбиться и оборвать разговор, но вино играло в крови, и зрелище трупа как-то померкло в памяти. Приятно говорить о другом, пусть даже собеседнику вздумалось взяться за анализ ее мотиваций.
— Ну хорошо! Считайте, что я проглотила наживку. Что за причины?
Дункан медленно провел взглядом по ее телу, давая понять, что его интересует не столько сама одежда, сколько то, что под ней скрывается. Как ни хотелось остаться равнодушной, соски напряглись и обрисовались под легкой блузкой.
— Возможно, вы довольны тем, чем вас одарила природа, и чтобы другие тоже могли полюбоваться вашими достоинствами, всемерно подчеркиваете их.
Подобная мысль не приходила Алекс в голову, но она нашла ее интересной.
— Вы сказали, что причин две.
— Возможно также, что вы стесняетесь собственного тела и, чтобы его скрыть, притворяетесь секс-бомбой. Вы и приятеля не заводите, потому что втайне боитесь мужчин до полусмерти. Возможно даже… — Он придвинулся ближе и понизил голос, словно сообщая нечто неприличное: — Возможно даже, вы фригидная!
— Обнажаться из застенчивости? — хмыкнула Алекс, раздосадованная подобным предположением.
Показывать досаду не хотелось, и вместо того чтобы скрестить руки на груди, как она делала всегда в инстинктивной попытке заслониться от неприятного, Алекс положила ногу на ногу, чтобы юбка вздернулась выше. Пусть думает, что она и в самом деле без ума от себя.
— И что же?
— «И что же»? — передразнил Дункан, и смешинки у него в глазах заискрились еще ярче. — Что «что же»? Конкретнее!
— По-вашему, какова причина в моем случае?
Он взялся за подбородок, сузил глаза и еще раз провел взглядом по ее телу, словно никак не мог прийти к решению. Алекс нашла его поведение в лучшем случае бестактным, в худшем — возмутительным, а в целом — волнующим.
— Что-то вы слишком долго раздумываете.
— Я профессор, а профессорам свойственно подходить к проблеме со всей серьезностью. Всесторонне взвешивать, проводить изыскания и не спешить с выводами.
Ах да, он и в самом деле профессор. Подобное обстоятельство как-то улетучилось у нее из головы, а все потому, что для профессора он слишком сексуален и самоуверен. И уж конечно, в ладу с собственным телом. Истинный представитель сильного пола. Буквально гудит от мужественности, как до предела заряженный трансформатор. Шлет волны чувственности, и, что хуже всего, она их принимает, настраивается на них — совершенно непонятно почему, ведь он совсем не тот тип мужчины, который она предпочитает. Вот и видно, как хорошо она владеет своим телом: тело своевольничает, а она ничего не может с ним поделать. Наверное, именно такие реакции называются животным магнетизмом.
— Изыскания? Как же вы намерены за них взяться? Будете подсматривать за мной, опрашивать бывших любовников?
— Информация из вторых рук? Так недолго сесть в лужу. Как библиотекарь вы должны это знать. Да и не в моих правилах ходить вокруг да около. Предпочитаю заниматься изысканиями… вплотную.
В который уже раз Алекс не удержалась от улыбки. Подобная дерзость раздражала и интриговала одновременно. Он без труда ухитрился втянуть ее в свою игру. Теперь предстояло или признать, что ее сексуальность — всего лишь маска, или на деле доказать, что он не прав. Правда, существовал еще третий, самый лучший, вариант: перейти в нападение.
— А как насчет вас?
— Что?
— Вашей манеры одеваться, такой небрежной, что она граничит с неопрятностью? Волосы у вас вечно взъерошены, и думается, вы не в самых тесных отношениях с бритвенным прибором. С успехом воплощаете образ рассеянного профессора. Одно из двух: или вы своим внешним видом демонстрируете ваше истинное «я», или представляете ловкий камуфляж.
— А вы как думаете?
На лице и во взгляде Дункана читалось что-то вроде: чего ради мне утруждаться внешним лоском, если женщины и без того падают к моим ногам? Ничего себе жизненная позиция! Или он ее в очередной раз подначивает?
Здравый смысл все громче бил тревогу, предлагая держаться подальше от мужчины, способного с такой легкостью внести смятение в размеренную, распланированную жизнь. До сих пор она доверяла здравому смыслу.
— Знаю одно… — медленно начал Дункан.
— Что же?
— Мы в самом деле знакомы чуть больше суток, но только и делаем, что думаем друг о друге. Признайтесь! Вот почему мне интересно, фригидны вы или нет.
Внезапно Алекс испытала желание поставить зарвавшегося типа на место и стереть с его губ тень насмешливой самодовольной улыбки. «Хочешь поиграть со мной, как кошка с мышью? А если наоборот?»
Она повернулась, как недавно Дункан, всем телом, чтобы изгибы и округлости предстали во всей красе. Сознание отталкивало его, а тело самым примитивным образом тянулось к нему. Она откинулась на сиденье.
— Не утруждайтесь изысканиями, профессор. Можете узнать все из первых рук. Я обожаю секс и все, что с ним связано! — Полуприкрыв глаза, Алекс дала волю чувственной стороне своей натуры и позволила череде волнующих образов пройти перед мысленным взором. — Люблю по ночам ощущать жар мужского тела, вдыхать упоительный аромат мужского возбуждения, прикасаться к влажной коже, таять под губами, которые путешествуют по телу, где им вздумается… — Не без труда она подавила порыв усесться к Дункану на колени и немедленно заняться наглядной демонстрацией, теперь, когда синева его глаз потемнела, как небо перед грозой, и затуманилась от желания. — Но еще больше я люблю толчки и качания, бешеный ритм, когда едва хватает времени набрать в грудь воздуха, люблю заглядывать мужчине в глаза, когда он кончает, слышать ни с чем не сравнимый хриплый возглас, ощущать свои собственные содрогания и на короткий миг соприкасаться не только телом, но и душой…
Она умолкла, чтобы перевести дух, а заодно приказала себе не ерзать по сиденью. Пауза пришлась кстати, для пущей убедительности.
— А потом я обожаю разметаться по измятым, влажным простыням, прислушиваясь к отголоскам наслаждения, в ожидании того, когда мой любовник будет готов к следующему раунду! — Она придвинулась ближе и придала голосу низкий страстный оттенок (общеизвестная и необоримая приманка для мужского пола, над чем Алекс про себя всегда потешалась). — Потому что со мной никогда не бывает только один раунд… потому что… — она слегка щелкнула длинным карминовым ногтем по верхней кнопке его рубашки, — потому что я… — щелкнула по той, что ниже, — я не-на-сыт-на…
Ей удалось расшевелить Дункана, вне всякого сомнения, потому что кровь бросилась ему в лицо, и дыхание участилось. Можно теперь с легкостью вообразить в постели именно его, жаркий пот, и острый запах близости, и нетерпение, с которым он проникает в ее тело, и жадность, с которой впивается в ее губы, и наслаждение, которое они разделят.
Ошибка — воображать не стоило. Теперь уже ей кровь бросилась в лицо, и не только в лицо. Между ног возникло горячее, пульсирующее ощущение. Поскольку свое она уже доказала, настал хороший момент остановиться, если она не собирается перейти от слов к делу.
Алекс приняла благопристойную позу, взглянула на часы и сказала сухим тоном типичной библиотекарши:
— А теперь мне пора. Благодарю за обед.
— Поужинайте сегодня со мной! — произнес Дункан не совсем внятным, чужим голосом.
Алекс едва удержалась от мстительной усмешки. Он хотел знать, фригидна она или нет. Что ж, теперь он знает. А на закуску убедится в том, что любить секс не означает ложиться в постель с первым встречным.
— Ничего не выйдет, профессор.
— Вечером вы заняты?
— Нет. Просто ваше предложение меня не заинтересовало.
— Можно, конечно, обойтись и без ужина, но для женщины ужин — что-то вроде прелюдии к сексу. Поднимает в собственных глазах, дает ощущение того, что она, в конце концов, не потаскушка…
Ну и наглец!
— Я имела в виду, что ничего не выйдет насчет…
Закончить фразу не удалось, потому что Дункан схватил ее в объятия и впился в губы поцелуем, именно так, как она и воображала. Удовольствие оказалось таким пронзительным, что Алекс некстати подумала: «А здравый смысл-то прав! Он опасен, еще как опасен! С ним пропадешь!»
— Я уже дал вам свой номер, — проговорил он, отстраняясь. — Можете звонить, когда захотите.
— Я не…
«Ну как тут поддерживать разговор, если рот закрывают поцелуем каждый раз, как только его раскроешь?!» — промелькнула у Алекс последняя связная мысль, затем в сознании все перепуталось, и внятными, четкими остались лишь эмоции и ощущения.
Она хотела сопротивляться, но как-то не вышло. Не получилось, и все тут, словно в игру вступило нечто не в пример более сильное, чем воля, на которую она до сих пор не жаловалась.
Пальцы погрузились в волосы, приподнимая их и перебирая, — щекочущее и волнующее ощущение. Язык завладел ртом. Вопреки всем благим намерениям Алекс подалась вперед, чтобы дотронуться до того, чего пока касалась только взглядом. Плечи, широкие и надежные; руки, сильные и осторожные; грудь с рельефом мышц под горячей кожей (от соприкосновения с ней соски словно пронзил сладкий разряд); волосы, густые и восхитительные в своем беспорядке; вкус губ, которым невозможно насытиться.
Каким-то чудом ей удалось стряхнуть дремотное оцепенение.
— Черт с ним, с ужином!.. — прошептал Дункан, когда она рывком отодвинулась. — Идем ко мне сейчас же!
Чего бы она только не дала за то, чтобы махнуть рукой на доводы рассудка, на все практические соображения и просто броситься в омут, просто довести до логического завершения начатую опасную игру. Но она не умела жить очертя голову, привыкла строить планы и проводить их в жизнь. В ее планах не находилось места залетным профессорам с несерьезным отношением как к книгам, так и к женщинам.
Алекс отрицательно покачала головой.
Дункан привычным жестом взъерошил волосы. Вид у него стал такой, словно он только что выбрался из постели после бурной ночи.
— Ты же знаешь, что все равно этим кончится!
— Выходите и дайте мне уехать, иначе… иначе я буду кричать!
— Конечно, будешь, и даже очень скоро — от наслаждения.
Ладонь, тепло которой Алекс уже успела познать, легла на ногу, но не сжала и не погладила, а потрепала, как ногу престарелой тетушки. Дункан вышел из машины.
Он вышел, но вместо того чтобы сразу дать газ, Алекс застыла, как соляной столб. Казалось, отпечаток его руки остался на сетчатке, потому что она все еще видела его руку с длинными пальцами и широкой ладонью.
Убирая, он чуть вскинул ее, и взгляду на миг открылась манжета рубашки. На краю манжеты она увидела кровь — как в кино, когда убийца тщательно вымыл руки, но не обратил внимания на одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41