Мальчишки несли такую откровенную жеребятину, что слушать было противно.
— Лен, я домой, — сказала Аня.
— Я тоже, — ответила Лена.
Утром они быстро собрались и вышли к машинам. Обратный путь студенты проделали без того энтузиазма, с которым они направлялись в колхоз. Может, устали за месяц работы, а может — от вчерашней попойки… Все были притихшие, помятые, сонные…
— Это и есть традиция? — спросила Аня.
— Наверное, — пожала плечами Лена.
Начался учебный год.
На третий день занятий после первой пары лекций, когда Аня с гурьбой студентов выходила из аудитории, неожиданно появился Николай. Сияя улыбкой, он пробился сквозь толпу, взял ее за руку и потащил в сторону.
Все прошедшие дни Аня ждала его. Сначала она надеялась, что он встретит ее на вокзале — ведь он не мог не знать, когда возвращается отряд. Все глаза проглядела, выискивая его в вокзальной толпе. Обиделась на Ленку, когда та сказала, что все нормально, обычное дело: картошка — одно, Москва — другое. И дома родителям что-то вяло рассказывала о колхозе, пересиливая желание убежать в ванную и зареветь в голос…
И вот теперь он появился и молча, буквально по-хозяйски хватает ее, словно свою собственность.
— Погоди, куда ты меня тащишь?
— Идем со мной, все узнаешь после.
— Куда? — спросила Аня, покорно следуя за ним.
— Отмечать.
— Что отмечать?
— Шеф одобрил все переработки, теперь — ни сучка, ни задоринки!
— Поздравляю, — сухо произнесла Аня.
— Не сердись, тебе не идет. Я только вчера вечером приехал в Москву, сидел пять дней у шефа на даче. Поехали отмечать!
— Ты с ума сошел — еще только одиннадцать!
— Одиннадцать — час волка. Самим правительством разрешено.
— Но у меня лекции…
— Перебьются без тебя. Никуда твои лекции не убегут. Еще пять лет лекций, все не высидишь.
Только сейчас Аня поняла, что он уже начал отмечать — до одиннадцати.
— А где ты отмечаешь?
— У меня в келье. Там уже народ ждет, я за тобой приехал.
Кельей он называл крохотную комнату в коммунальной квартире, которую снимал за небольшую плату. Сейчас войти в нее было почти немыслимо — набилось человек десять. На письменном столе неорганизованной кучкой стояли бутылки с пивом и водкой, дым висел пластами, открытое окно не помогало. Все говорили одновременно, не заботясь, слушают их или нет.
Николай вошел, выставил вперед Аню и гаркнул:
— Тихо! Знакомьтесь, Аня с первого курса исторического.
— Будущий Карамзин, — изрек бородатый парень, налил в рюмку водки и провозгласил: — За Аню с первого курса! — и заставил ее выпить.
Николай растолкал своих гостей, освободив для нее место на кровати, рядом с бородачом.
Аня села, чуть откинувшись на подушку в пестрой наволочке, и растерянно слушала обрывки разговоров и споров. Господи, какая же она темная, можно сказать, даже малограмотная.
— Кьеркегор, конечно, великий мыслитель, но зануда, и читать его тошно.
— А я отдам всего твоего Кьеркегора за одну работу Бахтина.
— Бахтин неоригинален!
— Бросьте вы Кьеркегора, Бахтина. Мы живем в одно время с гениальным ученым Гумилевым и даже толком не знаем всех его работ.
Аня читала Гумилева «Мое открытие Хазарии». Запомнила совершенно неожиданную для себя гипотезу о связи влажных и сухих циклов в степи с цивилизацией кочевников.
— Между прочим, доподлинно установлено, что отца его, поэта Гумилева, расстреляли напрасно. Он не был замешан ни в каких заговорах белых офицеров, просто его офицерская честь не позволила называть имена.
— Чушь! — завопил бородатый, сидевший рядом с Аней. — Сплошная чушь, придуманная с лучшими намерениями теми, кто пытается пробить публикацию его стихов. Только не нужно из мелких конъюнктурных соображений умалять значение гибели замечательного поэта! — Бородатый вскочил на ноги.
«И все-таки — подумала Аня, — у них в головах каша, либо они уже наотмечались с утра пораньше…»
— Настоящих поэтов всегда убивают! Это истина, — заявил высокий блондин.
— А кого не убивают, тот не поэт?
— Не поэт. Вон Евтух процветает, и Вознесенский, и иже с ними. А Высоцкий…
— Высоцкий — бард.
Аня не успевала переводить взгляд с одного выкрикивающего свое категорическое суждение на другого. Рядом с ней снова плюхнулся бородатый и нормальным голосом, словно не он только что вопил как глашатай на площади, сказал:
— Наверное, смотрите на нас глазами нормального человека?
— Почему вы решили, что я нормальный человек?
— У вас лицо такое — спокойное, ясное, чистое и доброе. У нас ведь институт, можно сказать, благородных девиц, где мужиков на каждом курсе можно по пальцам перечесть. Вот в аспирантуре уже фифти-фифти. Большинство девиц бегают по аудиториям с какими-то заполошными лицами, сексуально-озабоченные, интеллектуально взвихренные, но ни черта ни в том, ни в другом не понимающие. Секс — это искусство, а интеллектуальность девиц — как брачное оперение у птиц. Я вас не шокирую?
Аня покачала отрицательно головой, и бородатый, оживившись, положил руку ей на колено.
— И еще у нас путают интеллектуальность с мозговой сумятицей и переводом таковой сумятицы в вязкие слова.
Аня глазами указала бородатому на руку, лежащую на ее колене, но он не заметил или сделал вид, что не заметил. Тогда она двумя пальцами с брезгливостью, как что-то гадкое, взяла за обшлаг куртки и убрала руку с колена.
— Даже так? — изобразил удивление бородатый.
— Даже так.
— Эх, если бы не Николай, влюбился бы я в тебя, как первокурсник.
— Ну, если мы уже на ты, то прими мои поздравления: впервые вижу человека, который может влюбиться по здравому размышлению.
— Один — ноль, — снисходительно одобрил бородатый.
К ним подошел Николай.
— Ты извини, — обратился он к Ане, — мальчишки расшумелись, и каждый о своем.
— Мне очень интересно.
— Да, да, — бородач, — я не даю ей скучать.
— Ну тогда я спокоен, пойду разнимать спорщиков, пока не полетели пух и перья — я как-никак хозяин дома, — весело парировал Николай и отошел.
— Вот так манеры! Не то что у меня, я до сих пор не представился. Меня зовут Филипп, можно просто Филя.
— Простофиля? — засмеялась Аня.
— Совершенно верно. Я всегда первый говорю это, чтобы у собеседника не возникло спонтанное желание сострить, ибо слушать одну и ту же остроту, начиная с детского садика, согласитесь, пошло, — с нарочитой небрежностью бросил бородач.
Аня засмеялась и, протянув ему руку, представилась:
— Ну а я — Аня.
— Мы знаем. И, между прочим, не только потому, что твое имя назвал хозяин, — он нам о тебе все уши прожужжал.
Аня почувствовала, что краснеет, и промолчала. Филипп склонился к ней и шепнул:
— Завидую Кольке. — Потом, ерничая, добавил: — И чего в нем такие хорошие девочки находят?
Аня рассердилась и чуть было не ляпнула: что ж ты друга-то продаешь! — но сдержалась и заставила себя улыбнуться.
— Каждая свое.
— Два — ноль!
Снова подошел Николай, турнул с места Филиппа и сел рядом с Аней.
— Ты сегодня очень красивая. Я так рад, что вытащил тебя.
— Притащил — так будет точнее. Дома ничего не знают.
— Ты можешь позвонить, телефон в прихожей. Пойдем, я покажу.
Они вышли в прихожую, и, когда Аня набирала номер, он поцеловал ее и быстро шепнул:
— Предупреди, что придешь поздно. Я провожу тебя…
Николай вернулся в комнату, Аня поговорила с отцом и тоже пошла в «келью». Народ уже собирался уходить, как-то дружно и словно по команде. Николай открыл дверь настежь, чтобы сквозняком вытянуло дым. Проводив последнего гостя, он быстро собрал бутылки, вынес на кухню, потом стряхнул весь пепел и окурки в газету, унес и долго не возвращался, а когда вернулся, в руках он держал бутылку шампанского.
— Это еще зачем? — удивилась Аня.
— Затем, что мы с тобой так и не выпили.
Он откупорил бутылку, налил в два стакана, подал один Ане, встал перед ней на колено и, заглядывая в глаза, сказал:
— За тебя.
«За нас», — мысленно поправила его Аня.
Они выпили.
Николай снова наполнил стаканы.
— За нас! — провозгласил он, словно подслушал ее мысли.
Он обнял ее и стал покрывать летучими поцелуями уголки губ, глаза, шею, шепча все время:
— Я так соскучился по тебе…
Аня ничего не отвечала — она вся как-то обмякла и витала, как ей казалось, в нереальном мире. Она откинулась на подушку. Николай встал с колена и, осторожно прижав ее к себе, взял ее губы в свои, раздвинул языком зубы и стал проникать глубже и глубже. Потом рука его нащупала под одеждой сосок. Аня крепко прижала Николая к себе, и мгновенная мысль словно озарила ее затуманенное страстью сознание: «Я хочу этого. Пусть будет, что будет…»
Он быстро и ловко раздел ее, потом скинул с себя одежду и, прильнув к ней всем телом, жадно целовал и покусывал ее соски, ласкал языком живот, потом все ниже и наконец погрузился лицом в курчавившиеся русые волосы. Стыд вдруг сковал ее, и она хотела поджать ноги, но тут возникла перед глазами, казалось, уже забытая картина обнаженной матери с распущенными волосами, и Аня почувствовала, что нет никакого стыда, неловкости, оглядки, есть только одно желание — продлить радость, наслаждение, восторг. Она раздвинула ноги, и когда он коснулся языком самого сокровенного, что-то потянуло, заболело внизу живота, легкая судорога пробежала по телу. Николай приподнял голову, посмотрел на распластавшуюся с закрытыми глазами Аню и вошел в нее…
Она вскрикнула — боль была мгновенной и совершенно неожиданной после тех упоительных ощущений, которые она испытала. Потом она почувствовала, как он содрогается всем своим мощным телом, и услышала его хриплый голос:
— Что же ты мне не сказала, глупенькая дурочка? — Он приподнялся и посмотрел на нее.
Аня молчала, не открывая глаз. Он стал медленно, нежно целовать ее лицо, глаза. Потом достал из тумбочки чистое полотенце, протянул ей… Она с удивлением увидела, что на простыне темнеет пятно крови, и не сразу осознала его происхождение. Позже вяло подумала: «Так вот как это бывает», и прижалась к Николаю.
Он спал, погрузившись головой в подушку. Ладонь его, только что такая сильная и нетерпеливая, теперь покоилась на Анином животе.
Она лежала с открытыми глазами и думала: если мужчина после всего, что было, может так спокойно провалиться в сон, то, видимо, это атавизм, дошедший до наших дней, чтобы женщина могла любоваться своим владыкой и охранять его…
Он отвез ее домой на такси. Был час ночи.
Усталая, счастливая и немного напуганная своей решимостью и тем, что произошло, она на цыпочках прошла к себе, отметив, что родители не спали, ждали ее возвращения, потому что свет в их комнате горел и сразу же погас, как только она заперла входную дверь. Утром за ней заскочила Ленка.
— Ты где вчера пропадала? Я стучала тебе, стучала.
Еще ночью Аня решила, что не станет ничего обсуждать с Леной, но сейчас не выдержала и улыбнулась.
— Николай отмечал одобрение своего шефа по новому варианту диссертации. Собрались друзья, аспиранты.
Лена мгновенно учуяла особую интонацию в ответе.
— Ну-ка посмотри на меня. Та-ак, наконец-то разговелась. — Лена обняла Аню и расцеловала. — Ну и как?
— Ну тебя, отстань, — счастливо засмеялась Аня, смутившись от Ленкиной бесцеремонности.
Через два месяца Аня с некоторой растерянностью заметила, что их отношения с Николаем вошли в какую-то рутинную колею, стали привычными и даже обрели свое расписание: она приходила к нему по средам и воскресеньям, он читал ей вновь написанный кусок диссертации, потом они занимались любовью, потом она складывала листы рукописи в сумку, чтобы перепечатать дома, и он шел провожать ее до метро.
За прошедшее время они пару раз сходили в театр и еще на день рождения Филиппа. На неоднократные предложения Ани зайти к ним, познакомиться с родителями он отвечал отказом, однако каждый раз он его достаточно правдиво аргументировал. И действительно, работал он как проклятый: кроме диссертации, он давал частные уроки десятиклассникам, готовящимся к вступительным экзаменам в институты, — нужно было жить и платить за комнату, а стипендия аспиранта не могла покрыть и половины расходов.
Родители конечно же хотели, чтобы он бывал у них, но настаивать не стали, а между собой прозвали его Коля-невидимка.
— Вот скину с себя диссертационный груз, тогда и приду — нельзя же забежать на полчасика, как к себе домой, неудобно, — говорил он, успокаивая Аню.
Началась первая в жизни Ани и Лены экзаменационная сессия. Николай на время освободил ее от дополнительной нагрузки, и Аня полностью отдалась своим собственным занятиям. Сдавала она легко почти все зачеты и экзамены. Зачетка заполнялась «пятерками». За несколько дней до последнего экзамена, когда в голове уже мелькали планы на предстоящие каникулы, она вдруг обнаружила, что у нее задержка.
Ее охватил ужас.
Она захлопнула учебник, выскочила из квартиры и, как в школьные годы помчалась через две ступеньки на пятый этаж к Ленке.
Выложив все несколько оторопевшей подруге, она ждала, что та разохается, начнет отчитывать ее, кричать, что нужно советоваться и слушать опытных баб и все такое. Но Лена только сказала:
— Признаюсь, чего-то подобного я ждала — уж больно все гладко шло…
— Ленка, я пропала, понимаешь?
— Никуда ты не пропала, вот она ты — сидишь передо мной и готова зареветь. Ради бога, успокойся и давай соображать.
— Что же можно сообразить в такой ситуации? У меня еще один экзамен.
— Ну и что? Где имение, а где наводнение? Меня другое интересует — Николай знает?
— Нет, что ты!
— Во-первых, надо ему сказать…
— Нет!
— То есть как это нет? — возмутилась Лена. — Как трахаться — вдвоем, а как расплачиваться — так одной? Дудки-с! Сегодня же скажешь ему.
— Только после экзамена, я сдаю послезавтра.
— Ну два дня роли не играют. Теперь второе и главное — никаких абортов! Будешь рожать, а то что-нибудь напортачат, и останешься совсем без детей.
— А институт? — задала глупый вопрос Аня.
— Возьмешь академический.
— А Коля как посмотрит?
— Его дело. Женится — хорошо, не женится — переживешь.
Аня подумала о такой возможности только сейчас, после слов подруги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43