А работа потрясающая! Ты, кстати, обрати внимание на это имя — Поршнев. Как что увидишь — хватай и читай. А в той книге он, в частности, утверждает, что Россия помогала антигабсбургской коалиции. Оказывается, мы уже тогда продавали хлеб на Амстердамской хлебной бирже на сотни тысяч рублей и фактически финансировали наем солдат, покупку амуниции, продовольствия… Вот я и задумался: кто же координировал такую программную работу? Получается, что Ришелье и Филарет.
— А зачем Филарет влез в далекую от русских границ войну?
— Потому что был прозорливым политиком и умел заглядывать в будущее. Габсбурги начали втягивать в свою коалицию Польшу, которая, как ты понимаешь, под самым боком у России.
Николай пустился в долгие рассуждения о том, что Польша всегда являлась как бы прослойкой между Россией и Западом, но вдруг остановился на полуслове и воскликнул:
— Да ты у меня засыпаешь на ходу!
— И вовсе нет, — возразила Аня, хотя глаза у нее действительно слипались.
— Идем-ка домой, не то Лена меня отругает.
— Ты ее побаиваешься? — оживилась Аня.
— Чего мне ее бояться? — не понял шутки Николай. — Самоуверенная и бойкая девица…
— Вовсе она не такая! — возмутилась Аня. — Она умная, тонкая, красивая…
— Согласен, тут я признаю — манкая.
— Какая? — не поняла Аня.
— Манкая — у нас на Алтае так говорят.
— Манкая… — повторила Аня, словно пробуя слово на вкус.
— Что, понравилось слово?
— Нет, манной кашей отдает — манка… Нет, Ленка совсем из другой оперы.
Они подошли к избе. В окне горел свет.
— Не спит, тебя ждет, — заметил Николай! — Ну, беги, до завтра.
— Спокойной ночи…
— Ну? — спросила Лена, как только Аня вошла в комнату. Лицо подруги выражало нескрываемое любопытство.
— Что ну? — постаралась уйти от ответа Аня. — Ну-ну, баранки гну.
— Ты шуточками для первоклашек не отделывайся. Что он тебе говорил?
— Много чего… Вот, например, — оживилась Аня, — что ты знаешь о Ришелье?
— Вышивка есть такая.
— Я без шуток.
— Ну еще д'Артаньян сказал о нем — великий кардинал. А он взял и срезал подвески у королевы.
— Не он срезал, а миледи.
— Но приказал-то он? Аня засмеялась:
— Вот что значит талант — Дюма создал кардинала интриганом, властолюбцем, безжалостным, и весь мир таким его и представляет. А он на самом деле был великим политиком, вступившим в борьбу с Габсбургами, и даже Россию привлек на свою сторону.
— Та-ак… Я тут сижу, жду, вибрирую, что у вас там и как, а он ей баки про Ришелье заливает!
— Вот и глупо!
— Ладно, с тобой все ясно. Ложимся спать, миледи, а то у тебя нос синий. Он хоть бы ватник тебе предложил.
Ватник Николай предложил на следующий вечер, правда, как заметила Аня, под него он предусмотрительно поддел свитер…
Они шли по темной деревенской улице к околице, шагая в ногу. Широкий мужской ватник свободно свисал с худеньких плеч Ани.
Как часто прежде она с замиранием сердца и завистью смотрела, как удаляются от спортивного лагеря тайком от тренеров парочки — она в его пиджаке или куртке, наброшенной на плечи, он — защитник — рядом. А теперь и она идет вот также с Николаем.
Аня почувствовала, как рука его скользнула под ватник и обняла ее за талию. Она напряглась, сбилась с шага. Он сразу же отреагировал, и рука успокоилась на талии. При широком шаге длинных Аниных ног они снова пошли в ногу. Аня прислушивалась к тому, что делает его рука и, видимо, совершенно отключилась от нити разговора.
— …не диссертация, а роман. Представляешь?
— Представляю, — поторопилась ответить Анн, хотя совершенно не понимала, почему роман, а не диссертация, и вообще при чем здесь роман. Что-то важное пропустила… Она осторожненько высказала банальность:
— Роман это всегда интересно…
— Но не вместо диссертации. А мне защищаться в июне.
— А почему, собственно, роман? — чуть смелее включилась в разговор Аня.
— Потому что у Филарета не жизнь, а сплошное темное пятно. Гипотеза на гипотезе. В самом начале вроде бы все гладко. Умирает бездетным царь Федор Иоаннович, сын Грозного. При загадочных обстоятельствах гибнет царевич Дмитрий, самый младший из детей Грозного. Все. Династия Рюриковичей пресеклась. Какой простор для боярских честолюбий, амбиций: трон пустой, только протяни руку и хватай корону! Вот и потянулись к ней: с одной стороны — Борис Годунов, шурин умершего царя, а с другой — Федор Романов, великий боярин, один из знатнейших на Руси, двоюродный брат Федора Иоанновича, своего тезки. Представляешь? И сцепились. За Борисом — власть, так как еще при жизни слабоумного Федора он был при нем правителем. За Романовым — боярство, знатность, порода, родня. Годуновы-то в глазах великого боярства выскочки, беспородные…
Но Романов проиграл. Почему? Где ошибся? История молчит. Есть только гипотезы… Борис сел на престол, а Федора Романова насильно постриг в монахи под именем Филарета и сослал в далекий северный монастырь.
Успокоился Годунов — монах не претендент на царствование. Напрасно успокоился — слишком властолюбив оказался недавний великий боярин, слишком страстно хотел ухватить венец. Но теперь уже не для себя, а для своего сына Михаила. Ждал только случая.
И случай представился — появился Лжедмитрий. Филарет тут же встал на его сторону, а Лжедмитрий, сев на престол, в благодарность за поддержку возвратил Филарета из ссылки и поставил ростовским митрополитом. И снова неясность и гипотезы: какую поддержку мог оказать сосланный на Север монах Лжедмитрию?
Но идем дальше. Против Лжедмитрия поднялась вся Россия, а Филарет выжидал. Лжедмитрия I сбросили с колокольни восставшие, а Филарет перешел на сторону Лжедмитрия II. И теперь уже в награду получил патриаршество.
После изгнания Лжедмитрия II царем избирают Василия Шуйского, и корона вновь ускользает от Романовых. Но Филарет вновь и вновь интригует, сколачивает союзы, хитрит и предает.
Но вот и Шуйского свергли. Трон пустует в третий раз.
Тогда Филарет едет с посольством в Варшаву приглашать на русский престол королевича Владислава. Искренен ли его поступок или он плетет очередную интригу? Как знать…
Тем временем в России началась очередная смута. Филарета задержали в Польше на положении пленника. Но даже будучи пленником, этот великий политик умудряется собрать сторонников и добиться — ты только подумай — из Польши! — избрания на царство своего сына Михаила Романова.
В Россию Филарету удалось вернуться только через шесть лет, и Михаил сразу же утвердил его патриархом и соправителем.
Да-а… вот уж действительно — не жизнь, а роман.
— Но мне-то нужна диссертация! А я утопаю в материале и ни от чего не хочу отказываться.
— Бедненький. Другим материала не хватает, а у тебя горе от избытка.
— От ума. — Николай зябко повел плечами.
— Холодно? — заботливо спросила Аня.
— Продувать стало. Пойдем туда, там ветра нет. Они огляделись, сошли с дороги и сели на бугорок у кустов.
— А тут не муравейник? — опасливо спросила Аня.
— Эх ты, горожанка. Муравьи ночью спят. Здесь нет муравейника, не бойся, трусиха. — Николай крепко прижал ее к себе, она подняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо, и губы их встретились.
Поцелуй продолжался так долго, что у нее не хватило дыхания, и она мягко отстранилась, чтобы перевести дух, а потом склонила голову ему на грудь и услышала, как резко, толчками бьется его сердце. Николай легонько, едва касаясь губами, целовал ее волосы. Рука, лежащая на ее талии, медленно и осторожно начала исследовать путь под кофточкой. Аня замерла. Другой рукой Николай приподнял ее голову и опять поцеловал в губы. Она расслабилась, закрыла глаза, отдаваясь упоительному, еще неизведанному ею чувству…
Рука медленно под футболкой продвинулась и прикоснулась к груди. Аня вздрогнула, хотела отпрянуть, но заставила себя сдержаться. И хотя Николай продолжал ее целовать, теперь уже весь мир, все ощущения сосредоточились на его нежной и одновременно сильной и настойчивой руке, охватившей и ласкавшей грудь. Потом рука двинулась за спину, к застежке бюстгальтера. В один миг Аня стряхнула с себя оцепенение и как можно мягче отстранилась от Николая.
— Не надо, — прошептала она просительно.
Николай сразу же отпустил ее и снова стал целовать, но теперь уже не в губы, а в глаза, в шею, оттянул ворот кофточки и — ниже, ниже… Аня вспомнила, какая она там костлявая, ничего общего с царственным декольте Лены, поежилась и снова отстранилась.
— Знаешь, как меня Ленка называет? Тощие мощи, — шепнула Аня.
— Это она от зависти, — тоже шепотом сказал Николай. — Такие, как она, с возрастом толстеют, а ты, тонкокостная, всегда останешься сухой и стройной.
— Откуда ты знаешь — кто толстеет, а кто нет? — ревниво спросила Аня.
— Я все знаю.
Ане хотелось, чтобы он опять обнял ее, целовал и чтобы рука опять отправилась в свой восхитительный исследовательский путь, но Николай отодвинулся от нее, крепко растер лицо, потянулся и встал.
— Идем домой. — Он протянул ей руку, и Аня послушно поднялась.
Дома Ленка только взглянула на пунцовые вспухшие губы подруги, как сразу же заулыбалась, а в глазах запрыгали бесенята.
— Если скажешь хоть слово — придушу! — крикнула Аня, и по ее голосу трудно было судить, шутит она или говорит всерьез.
— Молчу! Молчу… О, как я молчу! Молчу-у-у-у… Аня бросилась на Ленку, повалила ее на кровать, скрутила руки и оскалилась:
— Вот сейчас откушу твой задорный носик!
И они обе с хохотом стали кататься по постели, как в детстве, пока, обессиленные, не рухнули на спины.
— Ну и что нового о кардинале Ришелье? — спросила, отдышавшись, Лена.
— Есть новости о патриархе Филарете, — в тон ей ответила Аня. — Он весь в темных пятнах.
— Придется отдать в чистку.
— Предметы семнадцатого века в химчистку не принимают.
— Что же делать?
— Спать! — сладко потянулась Аня.
…Теперь каждый вечер Аня возвращалась поздно и, едва перекусив на ходу, плюхалась в постель и камнем засыпала. Лена перестала иронизировать, а наоборот, стала очень трогательно опекать ее — старалась к ее приходу вскипятить чайник, приготовить бутерброды.
В одно из таких полуночных бдений Лена внимательно посмотрела на счастливое, будто хмельное лицо подруги, и ее охватило беспокойство.
— Анька, только не смей торопиться, слышишь! Лучше о Филарете рассуждайте.
— Мы так и делаем — от заката до рассвета обсуждаем Филарета, — не то в шутку, не то всерьез отозвалась Аня. — Спать хочу, умираю…
— Не отмахивайся от моих слов, я серьезно. Ты хоть понимаешь, о чем я говорю?
— Отвяжись, Ленка. Когда ты с Витькой в десятом классе…
— Мы сейчас говорим о тебе. С Витей у нас все было по-другому, а теперь мы любим друг друга. Я так соскучилась, что порой готова выть, особенно когда ты приходишь вся такая разомлевшая. Мне кажется, что вот завтра возьму и сбегу к нему в Москву.
— Вот видишь, подружка, а мне что — нельзя? — улыбнулась Аня.
— Можно, только мне казалось, что влюбленные пишут лирические стихи, а не плохие частушки. Помнишь, какие стихи писал мне Витька?
— У каждого свой жанр. Николай пишет диссертацию, и мне тоже интересно.
…На следующий день Аня притащила целую стопку тетрадных листочков, исписанных неразборчивым почерком, пронумерованных красным карандашом и с кучей правок. Даже не попив чаю, села переписывать их в чистую клеенчатую тетрадь своим четким, ясным почерком.
— Это еще что такое? — взвилась Лена. — И так не высыпаешься, днем чуть не валишься на мешки с картошкой…
— Не шуми, Ленка, сейчас лягу, — виноватым тоном сказала Аня. — Коле нужно срочно по приезде сдать автореферат по диссертации, и он просил переписать некоторые страницы, потому что его почерк ни одна машинистка не разберет.
— Прекрасно! Писарь-надомник! Тогда уж освой машинопись и строчи хоть всю ночь, только без меня — я тоже человек, спать хочу! Почему бы тебе не перебраться к нему в избу, там и разбирайтесь со всеми кардиналами, патриархами и авторефератами!
Аня опешила — никогда прежде Лена не говорила с ней таким тоном, да и ссор у них практически не бывало, так, по мелочам, на одну минуту. Сейчас за ее словами скрывалось что-то более серьезное, нежели простое желание выспаться.
— Ты можешь мне объяснить, что случилось? — как можно спокойнее спросила Аня.
Лена не приняла примирительного тона Ани:
— В конце концов, он твой возлюбленный начальник — вот пусть и освободит тебя от картофельных работ. Сиди тогда и пиши сколько душе угодно!
— Почему ты так о нем говоришь?
— Я не о нем, я о тебе.
— Нет, о нем! О нас!
— Пропади оно все пропадом с этой картошкой! — со злостью, грубо выкрикнула Лена.
Аня вздрогнула, подняла глаза на Лену и тихо сказала:
— Лен, а Лен, ну скажи, пожалуйста, что случилось, почему ты так груба со мной? Я не хочу ссориться… я не могу так… — И она неожиданно заплакала.
Ленкино раздражение как рукой сняло. Она поняла, что творится сейчас с подругой, и дала ей выплакаться, потом потащила ее к кровати, усадила, села сама рядом и обняла за плечи.
— Дурочка ты моя, мне просто больно за тебя, когда я вижу, как ты за две недели полностью растворилась в Николае, в его проблемах и делах…
— Что же я могу поделать, если влюбилась в него? Ты ведь сама твердила мне, что пока я равнодушна к мужчинам, я — неполноценная женщина. Разве ты не радовалась, что мне понравился Николай? Ты же говорила…
— Ну что ты все: «говорила», «твердила»! Да ради бога! Я и сейчас рада, что тебе с ним хорошо… Но он-то, он, что он думает, как относится к тебе?
— Он тоже…
— Что тоже? Он тебе что-нибудь говорил о своих чувствах?
— Разве об этом нужно говорить? Я и так все понимаю… Он нежный, ласковый, заботливый…
— Заботливый? — перебила ее Ленка. — Потому что укрывает тебя своим ватником? Он что, не чувствует, что от его заботы ты скоро совсем в тень превратишься! Даже зарядку утром перестала делать. Он же видит, когда заходит за нами. Где же тут забота? А нежный — только когда вы целуетесь и тискаетесь, вот и вся нежность!
— Не говори так, Ленка, мне больно слышать такие слова от тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43