И в тот же момент с удивлением обнаружила, что в квартиру входит совершенно другой человек — совсем не Владимир, а совершенно другой, незнакомый, человек… Или — знакомый?
Рука, сжимающая расческу, застыла в воздухе. Ей даже захотелось зажмуриться, чтобы потом, открыв глаза, с облегчением убедиться в том, что все это ей просто показалось. Она почувствовала, как кровь, холодея, начинает застывать в венах. Не двигаясь, она продолжала смотреть на него в зеркало, чувствуя отчаяние, нарастающее с каждой секундой, страх, ледяным обручем сдавливающий горло.
Конечно, это был он. Возможно, за прошедшие пять лет он изменился, даже очень сильно изменился — лицо стало взрослым, линии потеряли юношескую расплывчатость. Казалось, он стал выше ростом, но глаза — глаза были теми же. Два стальных шара, покрытых острыми шипами — пустых, мутных, не отражающих света. Это были его глаза и его взгляд, полный ненависти — той самой ненависти, которая зажглась в них давно, еще в тот день, когда Кристина, давая показания на суде, изо всех сил старалась не смотреть в эти глаза, и все же кожей чувствовала ненависть, полыхающую в них. Казалось, и не было этих долгих лет, отделяющих один осенний день от другого. Она помнила, что и тогда, в день суда над Андреем Измайловым, на улице точно так же ярко светило почти остывшее солнце… В этот момент Кристина услышала, как захлопнулась дверь.
— Я вижу, ты меня узнала.
Он стоял, прислонившись спиной к двери, полностью закрыв собой единственный путь к бегству, о котором подумала Кристина. Стоял и смотрел на нее так, слово подтверждал своим взглядом ее мысли: нет, не убежишь, не скроешься. Никуда не скроешься.
— Молчишь? Могла бы и поздороваться со старым знакомым. Не чаяла меня увидеть? Ты, наверное, думала — оттуда не возвращаются? Знаешь, — он криво усмехнулся, — иногда мне тоже так казалось. Но, как видишь, я здесь. Всего пять лет прошло — разве это срок, чтобы забыть?
— Такое не забывается, — проговорила Кристина, с трудом узнавая собственный голос.
— Да, ты права, такое не забывается. Такое, чего и в самых кошмарных снах не снилось — не забудешь потом… Здесь ты права, — произнес он спокойно и задумчиво.
— Что тебе здесь нужно? Зачем ты пришел?
— Да я, собственно, не к тебе… Не к тебе пришел-то. Не ты мне нужна.
— А кто? Кто тебе нужен?
Кристина прекрасно понимала, о ком он говорит, но всеми силами теперь старалась потянуть время — возможно, только в этом сейчас был ее единственный, как ей казалось, шанс на спасение. Владимир, возможно, придет с минуты на минуту. «Если получится» — вспомнились его слова, и сердце снова заныло в тоскливом предчувствии.
— Не догадываешься? — спросил он, и Кристина сразу почувствовала в его голосе заметное раздражение. — Что же ты какая несообразительная. На суде ты мне такой не показалась…
— Она здесь не живет. Давно уже не живет, — ответила Кристина, чувствуя, что дальше испытывать его терпение слишком опасно.
— Вот как, — казалось, он не поверил. — А если ты мне врешь?
— Я не вру. На самом деле…
— И где же? Где она живет? Ну, что ты молчишь?
Кристина молчала, чувствуя, как новая волна отчаяния и страха накатывает на нее: письмо. Это злополучное письмо лежало совсем рядом, в нескольких сантиметрах, на тумбочке. Черным по белому на конверте была написана фамилия, имя и адрес…
Только не смотреть. Только не смотреть на письмо — может быть, тогда и он не посмотрит, не обратит внимания, не узнает — и не случится?
— Далеко. Очень далеко отсюда. В другом городе, — торопливо бормотала Кристина, изо всех сил стараясь побороть собственное искушение: не смотреть на письмо. Не думать.
— На другой планете, — с кривой усмешкой добавил он, подражая интонации Кристины. — Только, знаешь, я ведь и космический корабль могу угнать — все равно долечу. Доберусь…
— Зачем ты… Что она тебе сделала? — задав этот вопрос, Кристина сразу же пожалела о сказанном, увидев, как изменилось выражение его лица. И без того резкие черты заострились, злость и ненависть запылали с новой, чудовищной силой.
Он выругался. Вслед за тирадой отборнейших матерных слов последовал вопрос:
— А ты не догадываешься? Не догадываешься, что она мне сделала? Я ведь только этим и жил — все пять лет, ждал этого дня, когда выйду оттуда и смогу наконец отблагодарить твою подружку. Или не понимаешь, кого я должен благодарить за эти пять лет, которые провел за решеткой?
«Себя, сволочь. Только самого себя, подонок — и больше никого!» — подумал Кристина и с трудом сдержалась, чтобы не высказать свои мысли прямо ему в лицо.
— Ладно, хватит, — процедил он сквозь зубы. — Где она?
Кристина смотрела на него и понимала, что больше ничего не может сделать. Ей оставалось только одно — молчать. Молчать и не смотреть, ни в коем случае не смотреть на конверт…
Он шагнул к ней. Увидев, как сдвинулись брови на переносице, как еще сильнее помутнели глаза, она почувствовала, что пол уходит из-под ног. И внезапно ощутила себя на месте Сашки — тогда пять лет назад, стоящей под деревом. Даже почувствовала холод лезвия, скользящего по шее. Теперь у него в руках не было ножа — но от этого ситуация не казалась проще. Тогда, пять лет назад, он все же был подростком — подростком, просто перекурившим травки, как выяснилось позже на суде, и решившим «отомстить» своей обидчице-«училке», которая посмела ударить его по лицу на глазах у целой толпы сверстников. Теперь перед ней стоял взрослый человек. Кто знает, как он жил эти пять лет, о чем думал? Как повлияли на него эти годы? Теперь в его взгляде не было ни малейшего признака «дурмана» — одна лишь тупая, но вполне осознанная ненависть.
— Послушай, — проговорила Кристина, изо всех сил стараясь не потерять самообладания. — Зачем тебе все это? Ты ведь можешь теперь жить, как живут нормальные люди, как все люди…
— Нормальные люди, — с кривой усмешкой повторил он. — Это кто, нормальные люди? Может быть, ты и твоя…
Он снова выругался — сухо, зло, сквозь зубы.
— Где она? Я в последний раз тебя спрашиваю, где?
Кристина молчала. Размахнувшись, он ударил ее по лицу. В глазах сразу потемнело — черные точки заплясали перед глазами, стремительно уносясь в бесконечность, сталкиваясь одна с другой, меняя размеры и очертания. Она пошатнулась, выронила расческу и прислонилась к стене в поисках опоры.
— Еще? — холодно поинтересовался он. Она не ответила, и он ударил снова — еще сильнее. Кристина, не выдержав, закричала, но от тут же схватил ее в охапку, зажал рот огромной ладонью.
— Не смей орать! Не смей, убью!
Теплая струйка коснулась губ. Ощутив языком соленый вкус, Кристина поняла, что это кровь, а не слезы. А он, словно почуяв раздражающий запах крови, как дикий зверь, не смог больше сдерживать себя. После третьего удара она сползла на пол, а он все продолжал бить ее ногами — по лицу, по голове, в живот. Черные точки, мелькающие перед глазами, все неслись вдаль. Потом к ним присоединилась еще одна стайка таких же точек, разноцветных, искрящихся. Они кружились перед глазами, завивались в спираль, будто огненный смерч. И этот искрящийся смерч манил за собой, как манят к себе цыганские костры вдоль дороги, обещая тепло, уют и спокойствие. Кристина знала — это обман, это песни сирен, которые нельзя слушать, но с каждой секундой чувствовала, что сил сопротивляться зову уже не остается. Так мучительно хотелось оторваться от земли и полететь за огненной стаей, воспарить над землей, больше уже ни о чем не думая и не чувствуя боли и страха.
Сознание покинуло ее не сразу — она лежала, не двигаясь, с полузакрытыми глазами. Словно в тумане, видела, как он ходит мимо нее, передвигается по квартире. Но потом все же не выдержала и сдалась, разрешив себе хоть на минуту, хоть на короткое мгновение поддаться зову сирен и воспарить над землей, больше не думая о том, что вернуться на землю ей, может быть, больше не удастся.
Ей казалось, что прошло всего одно мгновение — восхитительное мгновение полета, парения между жизнью и смертью. На самом деле, она пролежала на полу в полубессознательном состоянии больше часа. С трудом поднявшись и не чувствуя боли, огляделась вокруг, уже не понимая и не помня, что случилось. Только одна неразгаданная, зашифрованная мысль все продолжала биться в сознании, как бьется в клетке птица, больно ударяя крыльями, истошно просясь на волю: письмо. Письмо должно было быть здесь, на тумбочке, возле зеркала. Письмо — небольшой белый прямоугольник с двумя марками, наклеенными в правом углу. Письмо, белый прямоугольник…
Какой-то настойчивый звук отвлекал ее, не давал сосредоточиться. Письмо должно было быть, но его не было. Звук сводил ее с ума, она совсем перестала думать про письмо, мечтая только об одном — чтобы прекратилось это дребезжание. Потом она вдруг поняла, что это в ее силах — нужно просто повернуть задвижку на входной двери… В правую сторону… Вот так.
Звук, на самом деле, прекратился. Или, может быть, не было никакого звука, Кристина уже не помнила ничего. Она забыла про звук и про письмо. Теперь она мучительно пыталась воскресить в памяти имя человека — того человека, что стоял сейчас перед ней. Она знала его — когда-то давно, он был в ее прошлом и жил в ее памяти. Видимо, звук и его появление были как-то связаны между собой — он появился в тот момент, когда исчез звук. Он называл ее по имени, о чем-то спрашивал, тревожно глядя в глаза, но Кристина, как ни старалась, не могла уловить смысла. Она напрягала последние силы для того, чтобы вспомнить наконец имя этого человека. Это показалось ей настолько важным, едва ли не самым важным в жизни — вспомнить его имя. «Сергей, — мысленно спрашивала она себя, — нет, не то. Дмитрий? Кажется, Дмитрий? Дима? Нет…» Она хотела спросить, как его зовут, но, не сумев сосредоточиться на мысли, потеряла ее. Она смотрела на него и думала о том, что это — хороший человек, что ей не надо его бояться, как боялась она того, другого… Кого?
Кристина вздрогнула, испуганно прижала руки к груди — нет, только не это! Лучше уж искры, смерч, лучше снова услышать зов сирен, лучше больше не возвращаться оттуда, где было так тихо и так спокойно. Лучше…
Теряя силы, она медленно сползала по стене вниз, на пол. Он подхватил ее на руки.
— Кристина! — снова услышала она его голос, прозвучавший где-то далеко, совсем далеко. Ей, наверное, туда уже не вернуться… Напрасно он так встревожен. Напрасно переживает за нее — неужели не видит, как ей сейчас хорошо? Неужели сам не отдал бы все на свете за то, чтобы, как она, оторваться от земли и полететь к звездам? Напрасно… Ей нужно было сказать ему что-то важное. Она знала это, но не помнила, что именно. «Дмитрий? Борис? Борис? Нет, кажется… Кажется, вспомнила…»
— Денис, — беззвучно прошептала Кристина и снова потеряла сознание.
— Мам, а ты меня сегодня заберешь пораньше? После сна? Заберешь?
— Постараюсь, Марина.
— Ты всегда так говоришь.
Маринка была копушей. По утрам, отводя дочь в детский сад, Саша с трудом сдерживала желание взять и самой расстегнуть липучки на ее ботинках, расстегнуть пуговицы на куртке. На переодевание у Маринки уходило минут двадцать — все дети уже садились завтракать, а ее «принцесса» только застегивали ремешки на сандалиях.
— Александра Алексеевна! — окликнула ее появившаяся из детской воспитательница. Подойдя, она протянула Саше две фотографии — одну большую, другую маленькую.
Саша даже не сразу поняла, что это портрет Маринки. На голове был надет кокошник, на плечах — накидка с вышитыми желто-красными листьями. Глаза получились темными, почти черными, и даже само выражение лица было какое-то не ее.
— Надо же, совсем не похожа. Как будто не моя дочка, — улыбнулась Саша.
— Ну что вы, ваша! — рассмеялась воспитательница. — Это их на прошлой неделе фотографировали, а принесли фотографии только вчера.
Расплатившись за фотографии, Саша спрятала их в сумку, и, чмокнув Марину в подставленную щеку, вышла. На улице было пасмурно и туманно. Ей показалось, что в тени деревьев, растущих во дворе детского сада, мелькнула чья-то тень. Прищурившись, Саша вгляделась, но никого не увидела. «Наверное, птица», — решила она и остановилась, раздумывая, пойти или не пойти в магазин за продуктами. В этом не было особенной необходимости, и Саша собралась было уже повернуть домой, когда вспомнила про фотографию. Она уже давно собиралась купить рамку, чтобы поставить портрет дочери себе на стол.
В ближайшем магазине подходящей рамки не оказалось, и Саше пришлось пройти пешком пару кварталов до следующего магазина, но и там ничего подходящего не нашлось: Саша была очень придирчива. Еще какое-то время ушло на покупку продуктов. Вернувшись наконец домой, Саша посмотрела на часы и с грустью подумала о том, что сегодня, несмотря на данное обещание, она снова не сможет забрать Маринку пораньше. Слишком много накопилось неотложной работы — полтора часа, потраченные на магазины, придется наверстывать после обеда. «Завтра, — Саша дала себе слово, — завтра — обязательно. Заберу пораньше и поведу в парк. Обязательно».
Разложив продукты в холодильнике, Саша выпила чашку кофе и принесла из комнаты в кухню стопку книг и толстую тетрадь с записями. На этой неделе ей нужно было закончить подборку материала к первой части будущего диплома по творчеству Баратынского. Предвкушая будущее удовольствие от работы, Саша с улыбкой на лице раскрыла книгу.
Нет, никогда не понять ей своих «заказчиков», нерадивых студентов, которые добровольно отказываются от такого удовольствия — написать диплом по литературе. Окунуться с головой, напиться стихами до головокружения, прочувствовать и понять — до последней капли. Что может быть интереснее и важнее? Но далеко не каждый так считает: за прошедшие пять лет Саша уже успела написать с десяток дипломов по литературе, а в новом учебном году к ней обратилось уже двое студентов. Саша никогда не давала никаких объявлений — после того, как Кристина пять лет назад подыскала ей первого «заказчика», они стали периодически появляться сами собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35