Она не такая. Не стала бы… Если бы не любила.
— Ну хорошо, — согласился Федор, — с этим я, допустим, согласен. Но откуда ты знаешь, что он… этот… рядом?
Денис пожал плечами:
— Не знаю, Федор. Наверное, рядом. Ничего я про нее не знаю, — снова повторил Денис. Ни про нее, ни про ее ребенка. Кто у нее, мальчик или девочка? — неожиданно спросил он.
— Девочка, — наморщив лоб, произнес Федор, — Кристина однажды говорила. Давно уже. Она же почти совсем ничего о Сашке. Могила… Хотя — я ведь сам никогда не спрашиваю. Знаешь, как будто барьер какой-то внутри. Не пускает — и все. Если бы спросил — может, она и рассказала бы что-нибудь… Но это — я. А ты-то? Неужели совсем ничего, никаких… чувств не осталось?
Выговорив слово «чувств» Федор вздохнул, словно опустил наконец на землю огромную тяжелую ношу.
— Чувства… остались, — Денис не смог сдержать улыбки, увидев лицо приятеля. — Послушай, дядя Федор, я только одного не понимаю: ты своей Машке-то какими словами в любви объяснялся? Руку и сердце ей как предлагал?
— А никакими, — Федор махнул рукой, — она все слова за меня сказала. Я только головой кивнул. И еще на регистрации сказал — да. Ну, когда меня спрашивали — хочу ли я… Сказал, хочу. Ты же меня знаешь, Денис. Я люблю не словами, а душой!
Не выдержав, Денис рассмеялся, а спустя некоторое время его смех подхватил и Федор, поняв, что ничего более патетично-лиричного сказать было невозможно. Посмеявшись, уже без сожаления об «уходящей жизни» откупорил последнюю бутылку пива и разлил ее по бокалам, следя за тем, чтобы пена не переползла через край.
— Чувства остались, — снова повторил Денис, отпив первый глоток. — Знаешь, они были разные. В тот день, когда я узнал… Когда Кристина мне сказала, они были очень разными. Я поверить не мог, даже злился. Злился на нее за то, что не стала меня ждать. Пока я тут пил, потом лечился, потом никак не мог с Жанной разобраться, раздумывал, что я ей скажу при встрече, все слова подбирал… Я, дурак, думал — она меня ждать будет. А она, видишь, не стала. Я пришел — а меня уже не ждут. Я тогда думал — она меня вечно ждать будет. А потом понял, что жизнь-то не стоит на месте. Видишь, как получилось — не стала она меня ждать. И мне так обидно было, так больно… А потом, со временем, боль прошла. Ни обиды, не злости, только грусть и еще… тепло какое-то, знаешь… Тепло. Как будто все льдом было покрыто, а потом солнце на небе появилось, и растопило — капля за каплей. Я его почувствовал, тепло это. И сохранил. И, знаешь, жить стало легче…
— Понятно, — резюмировал Федор, — внутренняя система автономного обогрева души. Личное изобретение инженера Полонского. Ну, а топливо-то? Топливо откуда берешь?
— Память, — опустив голову, ответил Денис. — Память щедра.
И, усмехнувшись, добавил: — На топливо.
Некоторое время они сидели в тишине, не зная, что еще можно прибавить к сказанному и не решаясь почему-то поменять тему разговора. Федор заговорил первым:
— Ну, что, ты уже решил променять родные просторы на солнечный берег Средиземного моря?
— Дураком был бы, если бы не решил, — ответил Денис.
— Подписал уже?
— Нет еще, не подписал. Есть еще время.
— Значит, еще не решил, — сделал логический вывод Федор. — Что-то тебе мешает.
— Мешает, — сразу согласился Денис. — Только вот не пойму — что. Там перспективы, деньги, в конце концов. Здесь — ничего. Ничего…
— Как будто сам себя убеждаешь, — высказался Федор, должным образом оценив интонацию, с которой Денис произнес последние слова.
— Может быть, и так. Только — в чем? Сам не знаю. В конце концов, не на всю жизнь уезжаю. Контракт — на год, а там уже все от меня зависеть будет. Не захочу остаться — вернусь. Только иногда такое чувство, как будто я что-то не сделал. Что-то важное, и не пойму что.
— Может, не извинился перед Жанной за то, что она напрасно потратила на тебя целый год своей молодой жизни?
— Я ее об этом не просил. Да при чем тут Жанна, что ты все время о ней вспоминаешь? Далась она тебе! — с нескрываемой досадой проговорил Денис.
— Ну, ладно, не кипятись. Не буду больше, — миролюбиво произнес Федор. — Вот мы тут с тобой сидим, режим нарушаем…
— Не мы нарушаем, а я нарушаю. Только у меня сегодня выходной. Могу позволить себе расслабиться. Три бутылки пива для меня, прошедшего огонь и воду — пустяк, ты же знаешь!
— Может, еще за парой бутылочек сбегать? — подмигнул Федор. — Авось после четвертой тебе яблочко на голову и свалится — поймешь, в чем причина собственной нерешительности?
— Ты что, на стойкость меня проверяешь? Не хочу я больше пива!
— Ну, не хочешь, значит, не надо. Только я и без пива, кажется, знаю, в чем дело. Что тебя держит. Вернее, кто.
— И кто же?
— Она, — многозначительно произнес Федор. — Саша. И это твое тепло, которое ты боишься потерять на солнечном побережье. Замерзнуть боишься ты в этой жаркой стране, приятель.
— Она, — повторил Денис, глядя мимо Федора в приоткрытое окно.
— В общем, так. Иди, одевайся, — Федор залпом осушил оставшееся пиво и нетерпеливо повторил: — Одевайся.
— Я вроде бы и так не голый. Что тебе в голову взбрело, дядя Федор?
— Куртку, говорю, надевай. Осень на улице, прохладно. Замерзнешь без куртки, пока дойдешь.
— Да что ты придумал, Федор? Куда я должен идти?
— К Кристине. Сейчас ты оденешься, и пойдешь к Кристине. И все узнаешь. Выяснишь то, что тебя так мучает.
— Что узнаю? Что выясню? Что ты несешь-то? — Денис почти злился.
— Все, что хочешь узнать, но боишься себе в этом признаться! — не сдавался Федор. — Узнаешь все, что хочешь узнать! Узнаешь, где она, с кем она, как она…
— Да не хочу я ничего знать! — настойчиво отказывался Денис. — Я же тебе сказал: рядом с ней есть человек, который… Этого достаточно.
— Да что ты заладил — человек, человек! А если нет с ней рядом никакого человека?
— А ребенок?
Они говорили, перебивая друг друга, почти без пауз — речь сливалась в единый поток, вопрос наскакивал на вопрос.
— А если ребенок… А если ребенок — твой?
«Совсем спятил», — подумал про себя Федор, произнося эти слова, но внешне своего смущения не обнаружил.
— Она не могла забеременеть от меня спустя восемь месяцев после того, как я видел ее в последний раз. Прекрати нести чушь, Федор, — с видимым раздражением парировал Денис.
— Да откуда ты знаешь… — пока Федор подыскивал слова, которые могли бы разрушить этот весомый аргумент, Денис продолжил наступление:
— В учебниках написано. Ты в школе не учился? Дети появляются на свет…
— А откуда ты знаешь, когда… Когда он появился на свет? — внезапно осенило Федора. — Может, она как раз на восьмом месяце была, когда ты узнал…
— Заткнись! — оборвал его не на шутку разозлившийся Денис. — Прекрати нести чушь, или я тебя сейчас выгоню.
— Извини, — поле долгой паузы произнес наконец Федор. — Не знаю, что на меня нашло. И правда, еще одна бутылка была бы лишней. Только, знаешь, я все-таки думаю — не мешало бы тебе сходить к Кристине. Да подожди, не перебивай, дай закончить. Ты ведь уедешь на целый год, а потом, может, еще на год останешься… А может, и вообще не скоро вернешься. Ты ведь классный вратарь, Дэн. Они тебя просто так не отпустят. Сходи, поговори. Просто узнай, что у Сашки все в порядке. Тебе легче будет.
— Откуда ты знаешь? — тихо спросил Денис.
— Я так думаю! — произнес Федор, подняв указательный палец, подражая кавказской интонации известного персонажа киноэкрана.
Грустно улыбнувшись, Денис ничего не ответил.
— На самом деле, Денис. Я на самом деле так думаю. Я же вижу — тебя гложет. И знаю — совершенно точно знаю, что ничего ты не подпишешь и никуда не уедешь, пока тебя гложет. И все твои великие перспективы лопнут, — Федор надул щеки и резко выпустил воздух, издав своеобразный щелчок, — как резиновый шарик. Скажи, что я не прав?
Денис молчал. Он чувствовал, знал, что Федор прав. Если бы ему не предстояла эта поездка, возможно, такой острой потребности снова окунуться в прошлое и не возникло бы. Но теперь ему действительно было страшно уезжать — как будто на самом деле там, далеко, под палящим солнцем, это волшебное тепло, которое согревало его душу все эти годы, могло раствориться, исчезнуть. Может быть, и правда — нужно просто поговорить с Кристиной, узнать обо всем, что так мучило его, особенно в первые годы разлуки? Убедиться, что все хорошо. Что там, где-то далеко, Саша — счастлива?
— Наверное, прав. И, знаешь, так я и сделаю.
— Одевайся! — снова начал Федор.
— Нет, — улыбнулся Денис. — Не сейчас. От меня пивом разит за версту. Не хочу, чтобы она меня не правильно поняла. Я лучше завтра. После тренировки зайду к ней.
— Точно? — Федор смотрел исподлобья, как строгий профессор смотрит на нерадивого студента на экзамене.
— Точно, — заверил его Денис. — Сто процентов.
— Ну, смотри. Ладно, пойду я, — посмотрев на часы, Федор поднял брови. — Надо же, как время пролетело. Как это Машка до сих пор меня разыскивать не начала?
В тот же миг, по странному совпадению, зазвонил телефон.
— Да, Маша. Привет, — улыбнулся Денис, подняв трубку. — Здесь, где же ему еще быть? Ну, не кипятись. Он уже как раз уходить собрался… Да, сейчас дам ему трубочку.
— Привет, солнышко мое! — проговорил Федор самым нежным голосом. — Ну, что ты, радость моя…
Не выдержав, Денис громко и от души рассмеялся.
— А на обед? Что на обед кушала?
Саша тянула Маринку за руку, пытаясь побыстрее добежать до дома и спрятаться наконец от этого сумасшедшего ветра.
— На обед…
Дальше ничего не последовало.
— Что, опять ничего не ела, Маринка?
— Ну, не ругайся, мамочка. Там был гороховый суп, ты же знаешь, я его не люблю. Зато я потом ела, после сна!
— Что ты ела после сна?
— Булку! — торжествующе выпалила Марина. — И чай выпила, целый огромный стакан!
— Ну сколько можно повторять, дочка: булка — это не еда!
— Ну почему, я ведь ее ем! А если я ее ем, значит — еда!
Саша вздохнула: железная логика! Маринка в свои неполные пять лет отличалась редкой рассудительностью. Они наконец забежали в подъезд, сразу стало теплее. Маринка вся растрепалась от ветра — смоляные пряди волос выбились из-под берета, щеки раскраснелись.
— Замерзла?
— Ни капельки! На улице совсем тепло.
По быстрому раздев дочь, Саша, не снимая верхней одежды, прошла на кухню и поставила чайник на плиту. Все-таки, согреться не помешает.
— А еще… — начала Марина длинную фразу, смысл которой был совершенно непонятен, так как произносился на тарабарском наречии.
— Ну, сколько раз просила — не разговаривай с набитым ртом! Подавиться можешь. Я все равно ничего не поняла.
Марина послушно прожевала бутерброд, шумно глотнула чай и с чувством досады повторила:
— Непонятливая ты какая, мама! Я тебе говорю, сегодня в садике красками рисовали.
— Что рисовали?
— Семью!
— Семью? — заинтересованно переспросила Саша.
— Ну да, свою семью.
— И что же ты нарисовала?
— Свою семью, — подняв брови, ответила Марина, словно удивляясь недогадливости Саши. — Я тебе сейчас покажу, он у меня с собой!
Уронив недоеденный бутерброд на пол, Марина вихрем соскочила с табуретки и умчалась в прихожую. Саша, вздохнув, подняла бутерброд, смела крошки. Через минуту Марина уже стояла в прихожей, пряча руки за спиной.
— Только… Ты меня не будешь ругать? — с надеждой спросила она, почему-то не решаясь сразу показать рисунок.
— Ругать? За что я тебя должна ругать? Ты что, нарисовала мне хвост и огромные, как у слона, уши?
— Нет! — Марина рассмеялась, на миг позабыв о своих опасениях. — Наоборот, я тебя очень красивую нарисовала, ты у меня получилась самая красивая мама. Только я еще…
Саша выжидающе смотрела на дочь, так и не понимая, в чем причина ее замешательства.
— Наверное, это не совсем правда, а ведь обманывать нехорошо. Не будешь ругать?
— Не буду! — Саша уже начинала мучиться от собственного нетерпения. Смутная мысль, зародившись в сознании, заставила ее почувствовать некоторую напряженность.
— Я еще нарисовала… папу.
— Папу? — Саша протянула руку, стараясь ничем не обнаружить собственной тревоги. «Ну вот и случилось», — подумала она. Когда-то это должно было случиться. Саша, казалось, была всегда к этому готова — всегда, но только не теперь. Теперь она почувствовала, что все ее заготовки, все ответы на возможные вопросы внезапно исчезли из памяти, оставив зияющую пустоту. Это оказалось настолько неожиданным, что она просто растерялась.
— Да, — тихо произнесла Марина. — Знаешь, почти у всех ведь бывают папы. Только у меня и у Ксюши Рязановой нету. А мы сидели рядом и вместе придумали, что нарисуем себе пап. И нарисовали…
— Ну, покажи.
Марина протянула листок и молча, почти не мигая, уставилась на Сашу.
На картинке было изображено три фигуры. Маленькая фигурка в центре — Маринка — держала за руки своих родителей. Саша была изображена в длинном красном платье, какого у нее никогда не было, с распущенными по плечам пышными волосами. На нее были надеты бусы, в руке — букет цветов. «Папа» в Маринкином представлении оказался огромным мужчиной, на две головы выше Саши. У него были такие же светлые кудрявые волосы, синие глаза и круглые розовые щеки. Саша с трудом подавила улыбку — несмотря на серьезность ситуации, уж больно смешной получился у Маринки «папа». Все три изображенных на картинке человечка улыбались. Вокруг сияло солнце, и почему-то одновременно из маленьких голубоватых тучек капал дождь.
— Слепой дождик, — тихо произнесла Саша. — Не замечает солнышка.
Она пыталась сориентироваться в ситуации. Вспомнилась большая статья из журнала по детской психологии — совсем недавно она как раз читала о том, как «расшифровывать» детские рисунки. «Если на небе солнце, — вспоминала Саша, — ребенок чувствует себя спокойно и радостно. Если сгустились тучи — это сигнал о том, что он испытывает дискомфорт…» Поди-ка, расшифруй этот рисунок!
— Мам, — донеслось как будто издалека. Саша вздрогнула, поняв, что на некоторое время совсем выпала из «окружающей действительности». Опустившись на табуретку, она притянула Марину к себе и погладила ее по голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35