А сегодня с утра — солнце. И так — каждый день. Даже ветер… Ветер ведь тоже все меняет…
Саша чувствовала, что у нее не слишком-то получается. После всего, что произошло, было трудно вдохновлять пессимистично настроенную подругу.
— Уеду, — пробурчала Кристина, — уеду в свою глушь, в Михайловку. На кой черт мне сдался этот большой город? Только деньги за квартиру плачу. Сидеть в четырех стенах можно и в провинции.
Саша рассмеялась: для нее эти рассуждения были уже привычными. Каждый раз, когда у Кристины было плохое настроение, она собиралась уехать в родной город в Волгоградской области и вести там затворнический образ жизни.
— Только не сегодня, Кристина.
— Понятно, сегодня я на последний автобус уже не успею.
— Да я не об этом. Сегодня тебе в четырех стенах сидеть не придется! Потому что сегодня мы идем в театр!
— Кто сказал?
— И не вздумай… Не вздумай сопротивляться! Билеты уже куплены. Так что собирайся и жди меня через час возле школы.
— Но я…
Кристина пробовала возражать — скорее по инерции, но Саша сразу поняла, что долго уговаривать ее не придется. Закончив разговор, она посмотрела на часы и, ахнув, стремительно помчалась вверх по ступенькам — уже пять минут прошло с начала урока. Не исключено, что ее шалопаи-первокурсники просто не будут ее ждать…
— Урок окончен. Спасибо за внимание.
Саша обвела усталым взглядом класс. На уроке присутствовало меньше половины группы. Кому охота в шесть часов вечера слушать литературные бредни? Может, кому-то и охота, но только не им — первокурсникам, едва успевшим свободно вздохнуть, перешагнув порог школы. И тут — на тебе, снова литература! На первом курсе так всегда, Саша уже к этому привыкла. Для всего нужно время — и уж тем более для того, чтобы пробудить если не любовь, то хотя бы какой-то интерес к предмету. Она никогда не допытывалась об отсутствующих, не отмечала в журнале пропуски — впрочем, к тому, что Александра Алексеева и без пометок прекрасно помнит, кто сколько уроков пропустил, они уже тоже успели привыкнуть за прошедшие два месяца занятий.
Класс опустел почти мгновенно, и Саша достала из сумки пудреницу. Внешность оставляла желать лучшего. «Гораздо лучшего», — мысленно прибавила Саша, но, в конце концов, тому были объективные причины. Косметикой она почти не пользовалась — употребляла ее только в самых торжественных случаях. Но как раз в этих самых торжественных случаях ее подруга Кристина всегда морщила нос и говорила, что Саша выглядит «на сорок с лишним». В последнее время в косметичке кроме пудры и губной помады у Саши ничего не было. В этот вечер она пожалела о том, что не имеет возможности подвести глаза и нарисовать на бледных щеках хотя бы искусственный румянец. Все-таки театр, да не какой-нибудь провинциальный…
В последний раз критически оглядев себя в зеркале, она решила, что сделала все, что было в ее силах, и, посмотрев на часы, поняла, что ей пора поторопиться. Владимир, наверное, уже ждет ее в липовой аллее возле школы. Она бросила взгляд в окно, но окно было совершенно темным. Черный, строго очерченный прямоугольник ни за что на свете не хотел выдавать ей своих тайн. После того как часы перевели на зимнее время, она никак не могла привыкнуть к тому, что на улице так рано темнеет. Вечер, наверное, показался бы ей бесконечно длинным, если бы не великолепная идея Владимира пойти в театр.
Спускаясь по ступенькам, Саша улыбалась, вспоминая, как заворожено он ее слушал, как послушно смотрел в окно, беззвучно повторяя стихи, слетавшие с ее губ. Он казался ей немного смешным и в то же время бесконечно милым, даже немного беззащитным. Она всегда испытывала по отношению к нему какое-то странное смешанное чувство, напоминавшее, наверное, чувство матери к ребенку. Но — не более того.
— До свидания, Сергей Анатольевич! — кивнула она ночному сторожу, грузному и приветливому дядечке неопределенного возраста, примостившемуся возле обогревателя с кроссвордом на коленях.
— До завтра, Сашенька! Саша, а вот подскажи — боязнь замкнутого пространства? Первая «к», вторая «л»?
— Клаустрофобия.
— Дай бог тебе…
— И вам того же! — откликнулась Саша.
Оказавшись на улице, Саша на мгновение остановилась в нерешительности. Так всегда случалось: после яркого света она очень долго не могла адаптироваться к ночной темноте. Медленно, почти на ощупь, спустившись по ступенькам, она, прищурившись, вглядывалась в темноту. Наверное, Владимир еще не пришел — едва ли он стал бы дожидаться ее в конце аллеи, как она велела. Скорее, ждал бы здесь, у выхода.
Вечерний воздух был немного влажным, но теплым. Саша, вдохнув полной грудью, медленно пошла вперед, наслаждаясь тишиной и ни с чем не сравнимым запахом осени. Стук каблуков приглушенно отдавался в вечерней тишине, смешивался с шорохом листьев и шумом крыльев изредка пролетающих птиц. Саша улыбалась: она начинала чувствовать, как из звуков осени постепенно складывается музыка. Так часто бывало — каблуки отстукивали ритм, подчиняя себе и складывая в удивительную мелодию все остальные звуки осени. Удивительную, звучащую единенный раз в жизни, потому что в следующий раз, Саша знала, мелодия будет уже другой. Она даже прикрыла глаза, настолько велико было желание отдаться звукам, раствориться в них…
Но внезапно музыка оборвалась. Точнее, не оборвалась, а почему-то расстроилась. Саша нахмурилась — может, показалось? Нет, снова какой-то слабый, приглушенный звук, совсем не вписывающийся в ее импровизированную партитуру. Как будто звук чьих-то шагов, откуда-то справа.
— Владимир? Володя? — тихо позвала она, вглядываясь в темноту.
Он не отвечал. Она улыбнулась — конечно же, он не мог опоздать, он просто решил напугать ее немного. Совсем немного… Вот только — зачем?
— Почему ты… Не отвечаешь? — проговорила она, не услышав собственного голоса. — Володя?.. Кто… Кто здесь?
Ей хотелось кричать, но голос не слушался. В ту же секунду Саша почувствовала приближение чего-то неминуемого.
— Долго же мне пришлось тебя ждать. Ну вот мы и встретились — наедине…
Он уже стоял рядом, приблизившись незаметно и бесшумно. Повинуясь подсознательному желанию, Саша опустила взгляд и увидела, как в руке Андрея Измайлова блеснуло стальное лезвие ножа.
— Иди ко мне, детка.
Владимир пожалел, что сразу не пошел пешком. Училище находилось в пятнадцати минутах ходьбы от его дома, но он решил сэкономить время, проехав две злосчастные остановки на транспорте. Но транспорт, как и полагается в подобных случаях, сильно подвел. Не нужно было забывать про закон подлости — великий закон, который его, Владимира, просто преследовал. Теперь пришлось мчаться, почти бежать, чтобы не опоздать, не заставлять Сашу ждать его в темной аллее. Лучше бы они договорились встретиться в здании училища. Но, с другой стороны, он понимал, что для большинства членов педагогического коллектива ситуация могла бы показаться пикантной, а вездесущий закон подлости непременно сработал бы и в этот раз — кто-нибудь обязательно оказался бы очевидцем столь грандиозного события и уж, конечно, обеспечил бы прекрасный пи-ар на этот случай. Лично ему было все равно, но компрометировать Сашу не хотелось, тем более что в данном случае дым, как это ни парадоксально, был без огня.
«Без огня ли?» — мысленно задав себе этот вопрос, Владимир заранее знал, что не сможет на него ответить — ни да, ни нет. Потому что он и сам за прошедшие три года знакомства так и не сумел разобраться в своем чувстве к Саше. Он был старше нее, и к тому же, значительно опытнее. Опыт прошлых лет — это прежде всего неудачный брак. Почти шесть лет Владимир был женат на женщине, которую любил. Он знал совершенно точно, что любил ее, помнил те ощущения, которые переживал в тот период, когда они были вместе. Помнил горечь и невыносимую боль вынужденной разлуки. С ним случилась обычная история — она его просто разлюбила. Но он еще очень долго не мог справиться с навалившейся бедой. Год, два, а может быть, и больше. Потом чувства притупились, но память о любви осталась в душе. И теперь он никак не мог соотнести то чувство, которое испытывал к Саше, с понятием «любовь». Это было что-то другое, что-то невероятное, почти религиозное. На самом деле, порой он ловил себя на мысли, что смотрит на Сашу, как на икону. Были ли виной тому ее огромные синие глаза, ее прозрачность, или стихи, из которых, казалось, Саша была соткана, он не знал. Он знал, что ему хочется бесконечно смотреть на нее, но даже подумать о том, чтобы прикоснуться к Саше, он боялся. Этот страх был почти мистическим, напоминающим страх людей, боящихся своим прикосновением осквернить святыню. Саша была его Неопалимой Купиной, его Даром Волхвов… Саша была для него объектом нематериального мира. Но любовь — он это знал — соткана из плоти и крови, хотя и имеет душу.
Он бежал, разбрызгивая не успевшие высохнуть лужи, нервничал и чертыхался на ходу — от того, что опаздывает, от того, что отглаженные и чистые черные брюки будут неизбежно заляпаны грязью. Запыхавшись, остановился у края липовой аллеи, вглядываясь в темноту: Саши не было.
— Саша! — громко прокричал он, но не услышал ответа.
— Ну, идем. Да что ты стоишь, как неживая? Иди, я сказал! — он грубо подтолкнул ее в бок ногой, и Саша отлетела в сторону, едва удержавшись на ногах.
Он тут же подскочил к ней, схватил за полу куртки и волоком потащил в сторону. В вечерней тишине резко прозвучал треск разрывающейся ткани.
— Андрей, — прохрипела она, почувствовала, как сдавило горло. — Прошу тебя…
— Что ты там бормочешь?
Он швырнул ее на землю. Саша почувствовала острую боль, ударившись о ствол дерева.
— А теперь встань. Встань, я сказал!
— Послушай…
Она видела его лицо — оно было непроницаемым. Видела нож, который тот продолжал крепко сжимать в правой руке. На нож она старалась не смотреть, хоть он и притягивал взгляд. Она точно знала, что смотреть нужно было в лицо, в глаза, потому что верила — несмотря ни на что, перед ней стоит человек. Слишком мало времени было отпущено ей на то, чтобы в последний раз попытаться достучаться до этого человека. Но шанс нужно было использовать — только бы заставить себя не смотреть на нож…
— Послушай, Андрей… Скажи, что ты хочешь.
— Встань, я сказал! — прохрипел он и, наклонившись, прижал острие ножа к ее шее. Саша почувствовала холод стальной иглы. Сколько раз она уже испытывала это ощущение, сталкиваясь с его взглядом! Те же остро заточенные иглы, тот же холод и одно желание — убить, пронзить насквозь…
С трудом поднявшись на ноги, Саша огляделась по сторонам. Нужно было потянуть время — Владимир не может задержаться так долго. Всего лишь потянуть время… Но есть ли у нее вообще время? Саша этого не знала.
— Послушай… Послушай меня, прошу тебя. Я знаю, ты на меня злишься. Я оскорбила тебя перед группой. Но я была вынуждена это сделать. Андрей…
Он, казалось, не слышал ее. Медленно подняв руку, снова коснулся острием ножа ее шеи, и, слегка нажав, принялся водить из стороны в строну, словно разрезая на мелкие части. Саша чувствовала — еще секунда, и она просто потеряет способность говорить, упадет на землю, закроет лицо руками — только бы не видеть того, что он делает.
— Андрей, ведь я знаю. Знаю, что ты не такой, каким хочешь казаться. Я ведь видела. Тогда, в тот вечер, видела…
Не отнимая руки, он все же поднял глаза, в которых Саша различила едва уловимый интерес.
— Что ты видела?
— Кошку, — выдохнула Саша, не отрывая взгляда.
— Кошку? Какую еще кошку?
— Кошку, — упрямо повторила она, — помнишь, в прошлом году. Был сильный дождь. Там, на остановке.
— Дождь? — тупо переспросил он, как будто все еще не понимая, о чем идет речь.
— Дождь, — эхом отозвалась она, — прошлой осенью. На остановке. Ты подобрал ее. Она была мокрая, сидела на асфальте. Ты подобрал ее и унес с собой. Я видела. Я видела, Андрей. Ты подобрал кошку…
Она повторяла одно и то же, напряженно вглядываясь в его глаза и веря в то, что ее спасение — в его памяти. Если он вспомнит, все изменится. Все должно измениться…
И он вспомнил. Саша увидела, как дрогнули мускулы на его лице, как сузились глаза, шевельнулись губы…
Но в этот момент ей почему-то стало еще страшнее. Нажим лезвия стал ощущаться еще более сильно. Верхняя губа медленно поползла вверх, приоткрывая челюсть и пожелтевшие редкие зубы.
— Да, кошка. Конечно. Как же я мог забыть. Кошка! — он смеялся надрывным смехом. Саша вся вжалась в ствол дерева, чувствуя, что сейчас произойдет самое страшное.
— Кошка была забавная. И живучая — страсть! Долго не умирала, сучка. Еще на следующее утро дергалась, хотя и дергать-то было уже нечем. Рассказать тебе про кошку? Хочешь? Ты ведь этого хотела, да? Этого? Сначала… Подожди, дай вспомню. Сначала я поджег ей хвост. Она металась по подвалу, как настоящая комета. Только орала слишком сильно. Пришлось ее потушить. Потом я отрубил ей передние…
— Нет! — закричала Саша, почувствовав очередной нажим на горло. Горячая тонкая струйка побежала вниз, но ей, казалось, было уже все равно — только бы не слышать, только бы не знать, что он сделал с этой кошкой…
— Слушай! Ты ведь хотела…
— Прошу тебя, пожалуйста, не надо!
— Жаль, — хрипло произнес он. — Жаль, что у тебя нет хвоста. Было бы интересно.
— Что ты собираешься со мной сделать? — спросила Саша почти без выражения, чувствуя, как на смену страху приходит равнодушие, почти что отупение. «Только поскорей, — промелькнувшая мысль не показалась ей дикой, и она снова мысленно повторила „поскорей“.
— Что я собираюсь с тобой сделать? — переспросил он, снова криво усмехнувшись. — То же самое, что и ты со мной. А ты думала, я тебя трахнуть хотел? Нет, ты для меня слишком старая. Я только разукрашу тебя — немножко. Чуть поярче, чем ты меня сегодня разукрасила. И побольнее. Жаль, что ты себя никогда не увидишь. Зрелище, конечно, будет не из приятных. В закрытом гробу хоронить придется.
Не ослабляя нажима, он повел лезвие наверх. Саша инстинктивно взметнула руки к лицу, но он тут же перехватил их и вдавил ее в ствол дерева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35