Особняк стоял на дороге, ведущей на Хампстед-Хит. «Прошу вас, Франсуаза, оставьте нас!» – сказала Ситронелла, обращаясь к девушке, как к служанке. Меня это удивило, потому что в своей колонке Ситронелла частенько порет всякий бред о Франсуазе, своей «волшебнице-няне», с которой не сравнится никакая другая, и рассказывает, как щедро осыпает ее подарками, лишь бы та осталась у Прэттов подольше. На прошлой неделе Ситронелла похвалялась, что подарила Франсуазе новую модель БМВ. Как ни странно, на подъездной дорожке не было и следа БМВ.
Пройдя по заваленному игрушками коридору, мы оказались в «кабинете», больше похожем на детский отдел книжного супермаркета «Уотерстоунз», что рядом с моим домом. Занимая всю стену, от пола до потолка, на полках выстроились книги по детской психологии, беременности и уходу за младенцами. Казалось, тем самым Ситронелла хочет показать всем и каждому, какой она эксперт в этом деле, причем упирает на количество. Разворачивая микрофонный шнур, я смотрела на нее и думала: «Как жестока реальность!» Девушка, которая призывно улыбалась с фотографии, предваряющей колонку, не имела ничего общего с тучной дамой под сорок, клювоносой мегерой с блекло-пепельными волосами. Но нельзя недооценивать силу покровительства. Ситронелла никогда не была журналистом и даже не умела двух слов связать, но случилось так, что ее мнение о женщинах совпало с мнением упертого редактора, Тима Лоутона. Когда шесть месяцев назад они впервые встретились на вечеринке, ядовитые высказывания миссис Прэтт в адрес собственного пола поразили Лоутона до глубины души, и он тут же, не сходя с места, вытащил чековую книжку и предложил ей вести колонку. Так Ситронелла стала Геббельсом при Гитлере-Лоутоне, и вместе они объявили войну женскому полу. Мне всегда казалось, что ее опусы следовало бы назвать «Пятая колонка»: неделю за неделей она поливала грязью успешных незамужних женщин. Писала о кораблях, покидающих порт, и о женщинах, остающихся «у разбитого корыта». Рассуждала о том, что невозможно получить все сразу. Ни один мужчина, со знанием дела заявляла она, не захочет жениться на карьеристках за тридцать. Более того, продолжала Ситронелла, ни один мужчина вообще не захочет сочетаться браком с женщиной за тридцать. Ведь тридцатилетние женщины уже не так привлекательны, и, естественно, мужчины – разве можно их в этом винить? – предпочитают двадцатилетних. Получив в ответ двенадцать мешков гневных писем, она объявила их веским доказательством своей правоты.
Если у Ситронеллы выдается свободная минутка, свободная от злобных нападок на женщин, которые делают карьеру, она принимается расхваливать свою райскую семейную жизнь. Обычно ее писанина начинается так: «В нашем огромном поместье в Хампстеде...» Или: «В нашем скромном уголке в Глостершире...» В Глостершире у Прэттов загородный дом. Еще она превозносит радости материнства так, будто до нее не рожала ни одна женщина.
Я, наконец, настроила микрофон и с тяжелым сердцем нажала на «запись».
– Так жаль, что все меньше пар хотят узаконить отношения, – с сожалением произнесла она, разглаживая мешковатое платье. – Стоит мне подумать о том, как я счастлива в браке... – «Ну вот, началось», – затосковала я, – какой у меня чудесный и... – она кокетливо улыбнулась, – очень умный муж...
– Разумеется, – поддакнула я, тайком нажав на «паузу», и вспомнила убогого маленького человечка, который таскал за ней сумочку на рождественской вечеринке.
– .. .и у меня болит душа за женщин, которые и не подозревают, какое это счастье. У меня много одиноких подруг, – продолжала она. Я с трудом скрыла удивление. – Они, конечно, стараются держаться. Но я знаю, что под маской беззаботности они очень несчастны. Так печально. Вы замужем? – спросила она и застигла меня врасплох.
Сердце замерло.
– Нет, – выдавила из себя я. – Не замужем.
– Неужели вам не хочется выйти замуж? – изумилась она и склонила голову набок.
– Уже нет, – равнодушно ответила я. – Я уже выходила замуж.
– И что случилось? С вами произошло что-то ужасное? – осведомилась она мягким, доверительным тоном, но в глазах вспыхнуло злорадство. Я вдруг похолодела от страха. Неужели она знает о том, что Доминик меня бросил? Может, кто-то разболтал? В конце концов, такое не каждый день случается. Наверняка уже все в курсе. У меня даже кожу защипало от смущения, когда я с ужасом представила, как все мои знакомые со смаком пересказывают друг другу позорную историю: «Слышали, что случилось с Минти Мэлоун?» – «Что?» – «Ее бросил жених». – «О боже!» – «В день свадьбы». – «Нет». – «Он сбежал из церкви!!» Картинка явственно стояла у меня перед глазами. Я теребила магнитофонный шнур и пыталась взять себя в руки. Сосчитала в уме до трех, проглотила комок в горле и заговорила.
– Ничего не произошло, – осторожно произнесла я, напустив на себя безразличный вид. – Я просто не хочу замуж, вот и все. Как многие женщины в наше время. Поэтому меня и попросили сделать этот репортаж.
Ситронелла изобразила на лице слащавую озабоченность и улыбнулась, открывая на обозрение крупные квадратные зубы цвета чеддера.
– А не кажется ли вам, что вы лишаете себя одной из основных радостей жизни? – продолжала настаивать она, осторожно, пока извивающиеся щупальца пытались отыскать мое самое больное место. Я вздрогнула за пуленепробиваемым стеклом.
– Мое мнение не имеет значения, – сказала я, вымучив веселое и добродушное лицо. – Я всего лишь репортер. Гораздо важнее, что думаете вы. – Снова нажав на «запись», я сунула микрофон под ее двойной подбородок.
– У меня болит душа, – промолвила она, огорченно вздохнув (похоже, это была ее любимая присказка), – когда я вижу женщин моего поколения, которые, нужно признать, сделали головокружительную карьеру, но уже никогда не выйдут замуж и не заведут детей. В то время как моя жизнь похожа на волшебную сказку.
– Но сейчас молодые люди вступают в брак позже, чем когда-то их родители, – возразила я.
– Мне кажется, это неправда, – не согласилась она.
– Нет, правда! – парировала я и опять сама себе удивилась. – Я провела исследование, – теперь мой голос звучал спокойно, – и выяснила, что с девяносто второго года средний возраст вступления в брак вырос на шесть лет. И все больше и больше женщин старше тридцати пяти сегодня решают завести ребенка. – Кажется, эта информация вывела ее из себя, но мне было до лампочки. – Вместе с тем количество браков снизилось на двадцать процентов. Я бы хотела узнать ваше мнение. Почему молодые люди с такой неохотой, – я подумала о Доминике, – вступают в брак?
– Проблема в том, – со знающим видом изрекла она, – что все холостые мужчины уже заняты.
– Боюсь, вы опять неправы, – с не менее знающим видом возразила я. Не знаю, откуда у меня взялось столько наглости, но сердце мое все равно грохотало, как барабан. – По подсчетам, холостых мужчин больше, чем незамужних женщин.
– О... Хорошо, скажу по-другому, – взъелась она. – Все достойные холостые мужчины уже заняты. Вот в чем проблема. И у меня так болит душа!.. Мне, конечно, невероятно повезло. Я встретила Эндрю, и, разумеется, он влюбился в меня с первого взгляда.
– Могу представить, – сказала я. И даже скроила улыбку. Она ощерилась в ответ.
– И вот, семь лет спустя мы поженились, и с тех пор моя жизнь стала похожа на волшебную сказку, – самовлюбленно протянула она. – Я так счастлива.
Все это уже действовало мне на нервы. Я встала.
– Большое спасибо, что уделили мне время, – с профессиональной вежливостью проговорила я. – Думаю, мне пора.
– Вы уверены, что мы записали достаточно? – встревожилась она.
– О да, – заверила я. – Более чем достаточно.
– Слышали новость? В магазине ковров Фреда Вера распродажа – все за полцены!
– Все за полцены?
–Да! Все за полцены! Невероятно, правда?
– Невероятно! Вы сказали, полцены?
– Именно, вы не ослышались! Полцены! Только представьте! Скидка пятьдесят процентов!
– Вы сказали, пятьдесят процентов? Не могу поверить!
– Я тоже – пятьдесят процентов! Я тоже не могу поверить!!!
– И я! Я не могу поверить!!! Я не могу поверить!!!
Откровенно говоря, я тоже не могу поверить, что удалось состряпать столь отвратительную рекламу. Теперь большинство наших роликов таковы – разговоры между двумя безмерно изумленными людьми. Раньше мы записывали остроумную рекламу, талантливые сценки, великолепно исполненные известными актерами. Но сейчас все наши ролики – мусор. Падает рейтинг, и крупные компании не хотят заказывать рекламу. Хуже того, нам даже не удается продать эфирное время, и прибыль резко сокращается. Понять, как идут дела в нашей компании, проще простого: если парни из отдела продаж демонстрируют шоколадный загар, значит, прибыль растет, и они удостоились поощрительного отпуска на Сейшелах или Виргинских островах. Нынче лица у них цветом сравнялись с чеширским сыром или же мелом. Их вообще не видно. Весь день разговаривают по телефону, что-то разнюхивают. Время от времени заходят в главный офис и делают нам выговор: зачем пустили рекламу в неподходящее время? Мы терпеть этого не можем. Однако, признаюсь, они были правы, устроив разнос Уэсли. Он умудрился вклинить рекламу страховой компании «Провидение» – «Потому что в жизни может случиться что угодно» – в выпуск новостей, посвященный похоронам принцессы Дианы. Конечно, Уэсли сделал это не нарочно. Как обычно, провозился и вдруг понял, что опаздывает на двадцать пять секунд. Вот и схватил первый ролик нужного формата, что подвернулся под руку. Радиостанция попала под огонь, а «Провидение» расторгло контракт.
С Уэсли все время случаются катастрофы, пришло мне в голову, когда я копировала интервью с кассеты на четвертьдюймовую пленку. Если он еще не уволен, так только оттого, что работает здесь черт-те сколько. Его уже невозможно уволить: слишком дорого обойдется. Никакой наличности не хватит. На самом деле у них ни на что не хватает, даже на новое цифровое оборудование – на радио «Лондон» все еще пишут на пленку.
Вас смущают волосы в носу? Попробуйте машинку Нортона для стрижки волос в носу! Годится также для волосяного покрова в ушах и для бровей! Со съемной головкой – легко продуть или промыть щеткой! Всего 5 фунтов 95 пенсов или 9 фунтов 95 пенсов – за улучшенную модель. Принимаются основные кредитные карты. Доставка в течение двадцати восьми дней!
Я посмотрела на часы: без пяти семь.
«А теперь коротко о погоде, – послышался голос Барри, ведущего эфир. Как обычно, он был пьян и зажевывал слова. – Спонсор прогноза погоды – „Счастливые попки», одноразовые подгузники, которые нравятся попкам ваших малышей».
Я выключила динамики в офисе. Невозможно работать, когда стоит такой шум. Я знала, что мне придется просидеть здесь весь вечер, монтируя сюжет, но в кои-то веки была не против. Я даже обрадовалась: так у меня не оставалось времени думать о Доминике. Сидя за катушечным магнитофоном в наушниках, с заткнутым за ухо карандашом, я отключилась от всего. Лезвие бритвы поблескивало. Я кромсала пленку, и ненужные куски глянцевыми коричневыми ленточками падали на ковер. Обожаю резать пленку, испытываю при этом почти физическое удовлетворение. Так успокаивает. Щелкнуть компьютерной мышкой на иконке с крошечными цифровыми ножницами далеко не то же самое. Но вскоре все мы будем монтировать именно так.
На полу у моих ног выросла целая куча спутанных обрезков и обрывков пленки, а я все размахивала лезвием. Я запустила Ситронеллу Прэтт на двойной скорости, и голос у нее стал как у Минни Маус: «Оччсча-стлива ... ужснбтнезамужем ... какжлкбдняжка ... змчтльныймуж ... оччсчатлива ... очень». Как странно, что она всю дорогу повторяет одно и то же. Я-то думала, что счастливые люди не кричат о своих эмоциях на каждом углу. Счастье, как обаяние и обидчивость, не скроешь. Оставив одну двадцать вторую от пятнадцати минут ее хвастливого пустозвонства, я принялась за другие интервью. Вскоре мой репортаж был склеен и аккуратно намотан на семидюймовую катушку – готовая завтрашняя программа. Оставалось лишь написать сценарий. Часы показывали пол-одиннадцатого. Я буду дома, самое лучшее, в час.
Офис будто вымер, все уже давно разошлись по домам. Здесь воцарился дух меланхолии, как в английском городке у зимнего моря. Я села за компьютер и принялась печатать. И только я подумала, как же вокруг тихо и спокойно, и поздравила себя с тем, что давно не плакала и ни разу не сорвалась в первый день на работе, несмотря на стресс, как услышала шорох газеты. Он доносился из кабинета Джека. Как странно... Кто там может быть в такое время? Я открыла дверь. Без пятнадцати одиннадцать вечера Джек сидел за своим столом и шуршал «Гардиан».
– О, Минти, привет! – сказал он.
– Хм... Привет. Что-то ты задержался.
– Да? М-м-м... у меня были... дела, – ответил он. Очень странно. – Надеюсь, в первый день тебя не очень достали, – мягко добавил он. – Спасибо, что пришла. Ты нам нужна. – И он так мило улыбнулся. Я тоже улыбнулась. Возникла маленькая пауза. Всего на мгновение. И тут Джек опустил газету и спросил: – Ты в порядке, Минти?
Знаете, когда тебе очень плохо и кто-то, кого ты любишь и уважаешь, смотрит на тебя и спрашивает, все ли в порядке, это невыносимо. К горлу мгновенно подкатил комок.
– Все хорошо, – услышала я голос Джека, из всех сил пытаясь взять себя в руки. – Можешь плакать.
Я шмыгнула носом, кивнула, тихонько всхлипнула, и внезапно по щекам покатились слезы.
– Подойди и сядь, Минти. Ничего страшного.
Я устроилась в кресле рядом с его столом, он открыл ящик и протянул мне бумажный платок.
– Думаю, ты плачешь не в последний раз. – Я кивнула. Что верно, то верно. – Можно дать тебе маленький совет? – ласково произнес он. Я опять кивнула. – Что бы ни случилось, помни старую истину: «И это пройдет».
«Нет, – с горечью подумала я. – Это никогда не пройдет». Часть моей жизни была разрушена. Меня публично унизили. Бросили. Выкинули за ненадобностью. Как мусор. Как игрушку, надоевшую куклу, никчемное существо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56