Там превосходные магазины. Плачу я. Если бы чуть пораньше, могли бы покататься на лыжах, но весной во Фрипорте замечательно гулять.Я съела еще кусочек шоколадного торта. Кусок был толще и слаще, чем все, что я пробовала.– Никогда в жизни не каталась на лыжах.– Выросли в Скалистых горах и никогда не катались на лыжах? – удивился Андре. – Какой позор!– Знаете там такой городок Альбукерке?– Конечно.Я рассмеялась:– Вы не поверите, сколько людей вообще не слышали о таком. Не слышали, что есть штат Нью-Мексико и его крупнейший город находится на высоте пяти тысяч футов над уровнем моря. Все считают, что я из пустыни.– Я знаю о вас больше, чем вы подозреваете. Давайте поедем кататься на лыжах. В Южную Америку. Плачу я.Лыжи – одно из моих увлечений. Будем кататься по равнине – это не опасно.– Право, не знаю.– Тогда магазины. Знаете, как ходить за покупками?– Это я умею.– В таком случае заберу вас в пятницу после работы. Подойдет?– А если я не захочу подолгу гулять?– Останемся в гостинице. Или пройдемся по соседнему лесочку, поговорим о вашем журнале.– Это я умею.– Значит, договорились.Мать бы умерла, узнав, что я собиралась сделать. В глазах ее Бога я замужняя женщина, католичка, испанка и потомок древнего европейского королевского рода. И, тем не менее, я планировала провести выходные с афро-британцем, при этом не моим мужем. Чего доброго, наряжусь в свое новое красное белье.– С удовольствием, – ответила я.Не понимаю, откуда у меня такая уверенность, что я поступаю правильно?И я не сомневалась: Господь одобрит меня. САРА Как правило, я не прошу в своей колонке пожертвований. Но я получила ужасное сообщение по телефону. Приют для бездомных «Тринити-Хаус» в Роксбери не уложился в смету, потому что нынешней весной родилось очень много детей. Удивительная в истории Бостона плодовитость объяснялась необычайно холодной прошлой осенью. Без пожертвований малютки остались бы голодными. И я умоляла: откажитесь сегодня от «Старбакс» – купите «Симилак». «Симилак» – товарный знак сухой молочной смеси и концентрированного молока

Из колонки «Моя жизнь» Лорен Фернандес Я очнулась. Стены были небесно-голубыми. Шторы – серыми с красным, как в дешевой гостинице. Я слышала пиканье аппаратов и ощущала тяжелый запах антисептиков и йода. Я повернулась к маячившей рядом белой тени и заметила поправлявшую капельницы женщину. Увидев, что я открыла глаза, она улыбнулась. Но при этом выглядела удивленной.– Выкарабкались?– Выкарабкалась? – Я старалась повторить слово, но во рту пересохло и болело: он был полон пластиковых трубок. Женщина заметила в моих глазах немой вопрос и ответила:– Вы больше двух недель то спали, то просыпались. Вы в больнице, Сара.Я покосилась на пищащие аппараты и смутно припомнила, что уже видела их. Мне казалось, что это дурной сон. Трубки в носу и горле мешали говорить. Я только моргала и пыталась ощутить руки, ноги и все прочее, но не могла. Ничего. Сестра сказала, что сообщит всем, что я выкарабкалась, и ушла.Я постаралась осмотреться, хотя не могла повернуть головы – голова была зафиксирована чем-то вроде зажима. В палате сидели два моих брата и несколько sucias: Ребекка, Лорен, Уснейвис. Все усталые и осунувшиеся, словно давно не смыкали глаз. Эмбер не было, но вскоре Уснейвис сообщила мне, что огромный букет в ногах кровати – от нее. Цветы выглядели отнюдь не дешевыми, и я заинтересовалась, откуда у девчонки столько денег. Все рядом, кроме тех, кого я хотела видеть больше всего: детей и Элизабет. Куда они подевались?Все, кто собрался в палате, наверняка считали, что я умираю. Я сама удивлялась, что жива. Но что с ребенком? Я стала моргать все сильнее и сильнее, надеясь, что они поймут вопрос, мучивший меня. И они, кажется, поняли – над кроватью склонилась незнакомка в синем джинсовом комбинезоне и красной водолазке и жалостливо посмотрела на меня.– Сара, я Элисон, – сказала она. – По поручению штата изучаю положение неблагополучных семей, кроме того, я официальный консультант полиции по вопросам бытового насилия. Ваш врач просил меня побыть рядом, пока вы выздоравливаете.Я переводила взгляд с подруги на подругу – все отводили глаза. Уснейвис плакала, Лорен смотрела в окно то ли на дождь, то ли на снег. Ребекка листала журнал. Я собрала все силы и прохрипела:– Ребенок?Лицо Элисон выразило сострадание, и мне захотелось заплакать.– Мне очень жаль, Сара, вы потеряли ребенка.– Нет! Не может быть! – Нанизанная на трубки гортань напряглась, и я заплакала. Ощущение было такое, словно я глотала битое стекло.Элисон погладила меня по голове. Лорен зажала ладонью рот, будто опасалась о чем-то проговориться.– Есть хорошая новость, – продолжала Эллисон. – Вы поправитесь. Вам очень повезло: ваш муж мог убить вас. Я в этом абсолютно уверена.– Нет, – возразила я. – Вы ошибаетесь. Я сама оступилась. – Мой голос был хриплым, как карканье вороны.– Снова она за свое. – Уснейвис закатила глаза и посмотрела на Ребекку. Та тоже закатила глаза, а затем, потупившись, стала рассматривать носки туфель. Я не расслышала шепот, но прочитала слова по губам.– Есть свидетели, в том числе ваши дети, Сара. Это не несчастный случай.– Мы поцапались. Но затем помирились. Я поскользнулась на льду. Он не толкал меня. Понимаю, теперь все будут валить на него. Но никто не знает его так, как я.Элисон, кто бы она там ни была, заглянула мне в глаза и благожелательно улыбнулась. А мне захотелось побить ее. Зачем она здесь?– У вас сломано ребро, сломана челюсть, трещина в черепе, перелом стопы. При выкидыше вы потеряли столько крови, что врачи сомневались, удастся ли вам выжить, – сказала она.Я не поверила ей. Неужели Роберто сотворил со мной такое? Неужели зашел так далеко? Я напряглась и выдала еще одно слово:– Мальчики.– Ваши мальчики в безопасности, – ответила Элисон. – Ваша мать прилетела из Майами, и сейчас ваши сыновья находятся с ней у Ребекки. Муж все еще в доме, но сыновей не пускает, потому что это они вызвали полицию. Ваш отец тоже приедет на этой неделе.Мальчики в порядке, повторяла я себе. Слава Богу. В порядке. Но почему они не дома с Роберто? Почему он там один? Никто ничего не понимает. Роберто не виноват. Или виноват? О Господи!Я все вспомнила. Он ударил меня. Я распласталась на льду, и он начал бить меня. Почему?– Я говорю вам это, потому что вы должны отдавать себе отчет в том, как серьезно случившееся, – сказала Элисон. – По словам ваших подруг, они не предполагали, что вас избивают. А я по опыту могу утверждать, что такие повреждения наносят не в один вечер. Вы долго терпели, Сара, и я заявляю, что вам нельзя возвращаться домой. Он не изменится. Вероятность того, чтобы агрессивный мужчина может исправиться, очень мала.Мой ребенок… Я вспомнила, как покатилась по лестнице. И Вилму. Храбрую Вилму с ножом. Попыталась произнести ее имя. Элисон кивнула.– К сожалению, не могу вас порадовать. С Уилмой не все в порядке.– Вилма, – поправила я.– Ваш муж избил и ее. И от потрясения у нее случился инфаркт. Сейчас она в реанимации.Боже!– Ваш сын Иона набрал 911. Он спас вам жизнь. Вашего мужа арестовали за нанесение побоев, но он вышел под залог.– Негодяй заявил, что сын, позвонив в полицию, предал его, – наконец заговорила Лорен.– Подождите, не теперь, – перебила их Уснейвис. – Рог el amor de Dios, mujer, callate la boca. Христа ради, женщина, заткнись! (исп.)

Что это у нее на пальце? Неужели обручальное кольцо?– Чье кольцо? – растерянно прокаркала я.– Поговорим об этом позже, – ответила она по-испански.– Хуан, – сообщила Лорен. – Она наконец пришла в себя.Элисон, очевидно, не понимала по-испански, потому что улыбнулась и невпопад вставила:– Ваша мать сообщила, что прилетает ваш отец. Власти штата лишили Роберто опеки над сыновьями, поэтому он никак не сможет им повредить.– Убью негодяя, – заявила Лорен, подходя к кровати. – Брат знает нужных людей в Новом Орлеане. Я не шучу – запросто могу организовать.Ребекка взяла ее за руку и отвела в сторону.– Довольно, дорогая. Пусть Сара отдохнет.– Нам необходимо знать, намерены ли вы выдвинуть обвинения? – спросила меня Элисон.Я вспомнила о Вилмс: как эта плохо одетая социальная служащая переврала ее имя, как сильно я любила ее. Как Вилма снова стала называть меня Саритой и заменила мне мать. Есть же какой-то предел, за которым невозможно прощать, даже если любишь человека, даже если хорошо знаешь его. И этот предел наступил. Я выдвину обвинения. Если не ради себя, то ради Сета, Ионы и Вилмы.Мне стало нехорошо. Комната померкла. Я почувствовала, что очень устала. И заснула.Когда я снова проснулась, стояла ночь. В комнате никого не было. Трубки из носа и горла исчезли. И головной зажим тоже. Я немного приподняла голову и поняла, что все-таки не одна. В тени у окна сидел отец. Я заворчала, чтобы привлечь его внимание. Отец подошел и встал у кровати. На нем был его классический наряд: брюки цвета хаки, рубашка поло и ботинки с бахромой. Я посмотрела на регистрационный лист в ногах кровати и сообразила, что с прошлого пробуждения проспала три дня. И все-таки ощущала изнуряющую усталость.– Ay, Dios, – заговорил отец. Его глаза покраснели от слез. И добавил по-испански: – Почему ты не говорила нам? Почему не признавалась?– Прости, папа. – Голос прозвучал грубо, в горле саднило.– Это ты меня прости. Наша вина: моя и мамы. Мы частенько дрались, и ты решила, что так и нужно.Он плакал.– Нет, это ты меня извини.– За что? Этот подонок чуть не убил тебя. Убил мою внучку.Внучку.– Это была девочка? Тебе сказали? Отец кивнул:– Да.К горлу подкатили рыдания. От конвульсий острая боль пронзила ребра, и я чуть не потеряла сознание.– Нет! Нет! Нет!– Успокойся, – проговорил отец и погладил меня по голове. Так он ласкал меня, когда я была маленькая. – Теперь отдохни. Ты никогда больше не увидишь этого человека.– Разыщи приходившую ко мне социальную служащую, – попросила я. – Хочу выдвинуть обвинения.Отец смутился:– Ты ведь еще ничего не знаешь.– О чем?– Роберто не могут найти.– Как не могут найти?– Он убил Вилму, – вздохнул отец. – Она вчера умерла. Явилась полиция, чтобы арестовать его, но Роберто не открыл. Взломали дверь, но его не оказалось в доме. Забрал одежду, документы и скрылся. Его машину обнаружили на стоянке у аэропорта, ключи валялись на сиденье.– Что ты сказал?– Сбежал, негодяй.– Нет! – заплакала я.Отец ошарашено уставился на меня:– Неужели после всего, что случилось, ты еще любишь его? – Я промолчала. Отец взял мою руку и нерешительно поцеловал. – Я всегда подозревал, что это он ставит тебе синяки. Мать заметила, что они появились после того, как ты с ним познакомилась. Но надеялась, что они оттого, что ты еще подросток. Говорила, ты как молодая лошадь, которая только учится управлять своими длинными ногами.– Он бил меня, папа, – плакала я. – Постоянно. Все эти годы. Я не хотела говорить, боялась, ты подумаешь, что я такая глупая. И сама отвечала ему.– Ну, ну, – успокаивал меня отец, – все уже позади. И я никогда не подумал бы, что ты у меня глупая.Я спросила, куда делся Роберто, и отец начал загибать пальцы:– Он убил Вилму – это раз. Убил твою неродившуюся дочь – это два. Чуть не убил тебя. И теперь скрывается от правосудия. Не будем больше говорить о нем. Этот человек трус.– Ну почему все так, папа? Почему все это случилось? Я хочу, чтобы все оставалось как прежде.Он устало опустился на стоявший подле кровати стул.– Ay, mi hijita Ох, моя доченька (исп.)

, ну что мне с тобой делать?Все так навалилось на меня. Я потеряла и Вилму, и дочь, и мужа. Чуть не лишилась жизни. Хочу Лиз. Мне надо поговорить с ней. Куда она подевалась? Почему ее нет?– Позови Элизабет, – попросила я отца.– Она приходила раньше, когда ты еще спала, – ответил он.– Позвони ей. Попроси прийти.– Хорошо, хорошо, mi vida, закрой глаза, отдохни.В следующий раз, когда я проснулась, она была рядом. Ослепительная, в свитере с высоким воротом и темно-синих джинсах. Я всегда завидовала тому, как свободно Элизабет носит одежду, как умеет выглядеть красивой.Неприятная социальная служащая Элисон тоже была в палате. Кажется, они разговаривали. По натянутой улыбке Лиз я поняла, что Элисон раздражает ее не меньше, чем меня. Мне хотелось громко рассмеяться, но я сдержалась. Должно быть, хороший знак.Я настолько окрепла, что сумела сесть. Элизабет начала извиняться за то, что пришла тогда.– Это все моя вина. Мне не следовало являться к тебе. Прости.– Лиз мне все рассказала, – прервала ее Элисон. – Ее вины тут нет. И вашей тоже. Виноват человек, который бил вас. Я хочу, чтобы вы обе это понимали.Все так. Но кто тебя спрашивает?Элизабет держала гирлянду летающих шариков с надписями «Поскорее выздоравливай!». Она посмотрела на меня и застенчиво улыбнулась:– Скажи, фигня. Я увидела, какой букет тебе прислала Эмбер, поняла, что ее не переплюнуть, и решила принести вот это.– Спасибо, – тихонько рассмеялась я. – Кстати, об Эмбер. Откуда у нее столько денег?– Ты еще не знаешь?– Я вообще ничего не знаю.– Ее диск занял первое место в рейтинге по стране.– Шутишь!– Ничуть. Я думала, тебе уже сказали. Она новая Дженис Джоплин, только поет по-испански.– Bay! Надо же! Я рада за нее.– Кажется, вы с ней не очень общались.– Только на наших сборищах. У меня мало общего с ацтекскими вампирами.Мы рассмеялись. Нехорошо. Но это то, что нас объединяет. Одинаковое чувство юмора.– Теперь она самая знаменитая из вампиров, – продолжила Лиз. – Так что не болтай лишнего.– Прекрати! Эмбер? Знаменитая?– Неужели я стала бы тебе врать в такое время?– Наверное, нет.– Я всегда утверждала, что она выбьется в люди, а ты не верила.– Твоя правда – утверждала. Потому что ты лучше меня, Лиз. Видишь в людях прежде всего хорошее. А я – нет. – Мы долго смотрели друг другу в глаза. Первой отвернулась Элизабет. А затем я задала ей вопрос, который давно меня жег. По-испански, чтобы Элисон не поняла, о чем мы говорим. – Лиз…– Что, Сарита?– В тот вечер, когда мы подрались, Роберто мне кое-что сказал. Мне необходимо знать, правда это или нет.– Что именно? – Лиз явно нервничала.– Он сказал мне, что вы с ним спали в Канкуне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44