Та тихонько присвистнула и покачала головой. Я по опыту знала, что вот-вот случится нечто неприятное.– В чем дело? Что происходит? – спросила я.Муж развернул газету, расправил ее на столе и пристукнул кулаком. Лицо его стало сердитым. Это был таблоид, «Бостон гералд». Я пыталась убедить мужа покупать «Газетт», но он отвечал, что предпочитает «Бостон гералд», поскольку его проще читать. Повернув ко мне газетный лист, Роберто ткнул пальцем в заголовок:– Смотри! – Муж убрал палец и помахал у меня перед носом: – Только не вздумай срывать все на мне. Я давно предупреждал – это странная женщина, но ты не слушала.Вилма переложила яичницу на тарелку, добавила тосты, несколько ломтиков манго и украсила все петрушкой. Она знает цену хорошей презентации, и я кое-чему у нее научилась. Завтрак выглядел восхитительно, но Вилма медлила и не подавала, потому что передо мной лежала газета. Мне пришлось трижды прочитать заголовок, прежде чем до меня дошел его смысл.ЛИЗ КРУЗ, ПОПУЛЯРНАЯ УТРЕННЯЯ ТЕЛЕВЕДУЩАЯ, ЛЮБИТ ДЕВУШЕК.Я отпихнула газету:– Убери. Я тысячу раз говорила: это не то издание. Нельзя верить всему, что здесь пишут. Помнишь, про твоего друга Джека сообщили, будто ему идет откат от местных подрядчиков, а потом выяснилось, что все это ложь. Так и с беднягой Элизабет.Роберто перевернул страницу, и я увидела темную зернистую фотографию, на которой женщина, похожая на мою подругу, целовала другую женщину. Мне как-то сразу поплохело. Неужели Элизабет лесбиянка? Она десять лет была моей лучшей подругой, и я ни о чем не догадывалась.– Она встречается с мужчинами, – напомнила я Роберто. – Мы сами знакомили ее с твоими приятелями, которые просили нас об этом.– Давным-давно, – отрезал муж. – Вспомни, Сара, когда ты в последний раз видела ее с мужчиной?Что верно, то верно – давно. А когда я спрашивала, Лиз отнекивалась: мол, встречается с парнем, но все это так – ничего серьезного. Или говорила, что слишком занята, или что ее распорядок дня очень необычный, или что мужчины побаиваются ее. Зачем она лгала мне? Всякий раз, когда в моей жизни возникала проблема, я звонила именно Лиз. Даже пару раз призналась, что меня потрепал Роберто, и она сдержала слово – не выдала ни одной живой душе. Всегда оставалась моей поверенной по жизни. Если Элизабет лесбиянка, если это правда, я почувствую, что предана, как если бы мне изменил муж. Или даже хуже. Да, еще хуже.– Она отвратительна. – Роберто шлепнул тыльной стороной ладони по газетному листу. – Никогда бы не поверил, что семейное издание способно напечатать такой снимок.– Этого не может быть, – возразила я. – Она сказала бы мне.– Элизабет понимает, что мы не одобряем однополую любовь. И никогда бы нам не призналась.– Нам? При чем тут ты? Она моя подруга.– Была. Больше не подруга.– Тебе не кажется, что ты хватаешь через край?– Просто защищаю свою семью.Господи! Я вспомнила, сколько раз высказывалась против однополой любви при Элизабет, сколько раз смеялась, показывая ей в кино или в магазине гомосексуальную или лесбийскую парочку. Как ей, наверное, было тяжело! Но почему она мне ничего не сказала? Неужели считает такой узколобой и думает, что я из-за этого оттолкну ее? Она такого плохого мнения обо мне?– Красивая женщина, а пропадает зря, – продолжал Роберто, пристально изучая фотографию. Затем многозначительно подмигнул: – Не повезло, не встретила настоящего мужчину.Вилма отодвинула газету, цокнула на Роберто языком и поставила передо мной завтрак.– Зачем ее расстраивать? Пусть позавтракает, – сказала она по-испански и повернулась ко мне: – Ешьте. Вам надо набираться сил.– Ты на чьей стороне, Вилма? – спросил Роберто, затем перевел взгляд на меня и на яичницу: – Тебе не следует все это есть. Я уже говорил, ты и так растолстела.Вилма продолжила вытирать пыль, а я, приступив к завтраку, проговорила:– Это невозможно. Если бы это было правдой, я давно знала бы об этом. Мы с Лиз дружим десять лет. Твоя газета – дрянь, а фотография – фальшивка. Видимо, они имеют что-то против нее.Муж пожал плечами, подтянул к себе газету и начал громко читать с легким испанским акцентом:– «Я проследила за талантливой утренней телеведущей канала WRUT, претендующей на роль ведущей национальной сети. Элизабет Круз была в баре «Дэвиос» на Сентрал-сквер. Для тех, кто не знает, вечером по средам этот бар работает по принципу «только для женщин». Лиз приходила туда и в прошлую среду и покинула помещение с признанной лесбийской поэтессой и самой активной лесбиянкой Селвин Вуминголд. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: лодка Элизабет Круз причалила к острову Лесбос».– Господи, ничего глупее не слышала, – заметила я. – Сам посуди, что за бумагомарательство! Разве можно верить человеку, который пишет так плохо?– «С тех пор как три года назад колумбийская королева красоты и бывшая модель появилась на телеканале WRUT, «Бостон мэгэзин» неизменно называет ее самой привлекательной невестой, рейтинги станции подскочили вверх, а сама программа стрельнула на первое место. Впервые в нашем городе телеканал взял ведущую с акцентом – рискованный ход, – но Лиз оказалась с такой чертовской перчинкой, что все сложилось удачно и зрители пришли в восторг от ее экзотического вида и выговора. Вопрос в том: станут ли и дальше бостонцы восхищаться очаровательнейшей Лиз теперь, когда выяснилось, что она играет за другую команду? Или отныне ее правильнее называть очаровательнейшей Лиз?»Я дослушала до конца статью, написанную ужасным стилем, и мне сделалось нехорошо.– У них на нее, должно быть, зуб.– Не знаю, не знаю, – ответил Роберто. – Все выглядит очень реально.– Они по каким-то причинам хотят погубить карьеру Лиз.– Едва ли.– Я позвоню ей. Вилма, будь добра, подай телефон.– Нет! – Роберто помахал пальцем перед моим лицом. – Я не хочу, чтобы ты с ней когда-нибудь еще разговаривала. Поняла?Вилма, вздохнув, вышла.– Почему? – Муж посмотрел на меня так же, как тогда, когда ему приходило в голову, что я трахаюсь с билетером в опере или пожилым юристом – соседом за праздничным (читай, рождественским) столом в его фирме. – Что с тобой? – спросила я его. – Ты полагаешь, что я намерена лечь в постель со своей подругой? Ты сошел с ума?– Проблемы не у меня, – ответил он. – Ты это знаешь. Проблемы у тебя. У нормальных, приличных женщин таких проблем не бывает. Ты понимаешь, о чем я. О твоем клиторе и прочем.– Не может быть! Ты считаешь, что я намерена сойтись с Элизабет? Ты это имеешь в виду?– Да.– Это ты ее хотел много лет, поэтому не обвиняй в том же самом меня. У тебя плохо с мозгами. Сдвинулись не в ту сторону.– Кто ее хотел? Я? Она же черная, Сара, а я не люблю черных женщин.– Да ладно, признайся. Я же видела, как ты смотрел на нее. Полагаешь, я ничего не замечаю?– Ты о чем? – рассмеялся Роберто. – Я не смотрел на нее. Я вообще ни на кого, кроме тебя, не смотрю.– Проехали, Роберто.– Я не желаю, чтобы ты с ней разговаривала. И не желаю, чтобы она здесь появлялась – никогда. Усекла?– Ради Бога, Роберто! Может, она вообще не лесбиянка. А если даже лесбиянка – кому какое дело? Разве это имеет значение?– Хочешь проверить? Бьюсь об заклад, тебе не терпится это проверить!– Что ты сказал?Роберто подался вперед, взял меня за шею и легонько встряхнул:– Никаких звонков. Никаких визитов. Никаких… клиторов.– Что ты несешь?– Ты прекрасно понимаешь, что я говорю. – Он сжал пальцы, сдавил мне кожу, и мне стало больно. Поведя плечами, я сбросила его руку.– Ты просто хочешь поцапаться. Успокойся. Я не намерена сейчас ссориться.– При чем тут я? Подумай сама, у нее никогда не было приятеля. И я замечал, как она на тебя смотрела. Ты, наверное, и раньше знала о ней. Конечно, лучшие подруги с колледжа. Чем вы с ней занимались?– Заткнись!– Я вполне серьезно. Видел, что она пялилась на тебя как мужик. Помнишь, я говорил тебе об этом. Тебе наверняка это нравилось.– Господи, Роберто, перестань!– Ты знала!– Нет! Не желаю больше ничего слушать!– Полегче! Не смей так разговаривать со мной! – Муж выгнул грудь. Он говорил еще громче, чем обычно. – Я тебя предупредил! Запрещаю тебе с ней якшаться! Она извращенка! Чтоб ноги ее не было в этом доме! Тебе крупно повезет, если я не выясню, что ты знала о ней раньше. Что я женился на извращенке!– Мы говорим об Элизабет, Роберто. Она была моей подружкой на свадьбе, и она моя лучшая подруга. Наши сыновья любят ее, как тетку.– Мои сыновья не могут любить лесбиянок!– Ты даже не знаешь, правда это или нет! Роберто постучал по часам:– Мне пора на работу. Смотри, чтобы, вернувшись домой, я не увидел, как ты разговариваешь с ней по телефону! Никаких звонков! Поняла?Я взяла газету и снова посмотрела на фотографию. Снимок не выглядел смонтированным, и на заднем плане я разглядела внедорожник Элизабет.Я уронила голову на стол, еле сдерживая тошноту.– Нет, не поняла. Ровным счетом ничего не поняла. ЭМБЕР Я заметила, что в тренажерном зале гораздо больше людей, нем на прошлой неделе. В мой поток влилось не менее тридцати новых человек – и все с нью-йоркской решимостью сбросить вес. Но тренер напомнила, что большинство новеньких через две недели, максимум через месяц отсеются. Так случается каждый год, сказала она. Печально! Я не хочу оказаться одной из тех, кто бросит занятия, и не хочу, чтобы бросали другие. Поэтому я позвонила Эмбер – самой настойчивой из всех, кого знаю. Вот уже десять лет она надеется, что выпустят ее диск, и до сих пор на это рассчитывает. Каков ее совет? Верить в себя, особенно если не верит никто другой. Из колонки «Моя жизнь» Лорен Фернандес Гато хочет, чтобы я спустилась в эту вонючую яму. Полоумный – совсем спятил. В прошлый раз, когда я сделала это, мне набили шишку на ребре и какой-то тип, нагрузившийся экстази, облевал с ног до головы. Спасибо, мне и здесь хорошо: сижу на краю сцены и смотрю на всех.Сначала хотели, чтобы мы сыграли здесь в сочельник, но потом мы получили предложение покруче – в Голливуде – и послали этот клуб куда подальше. Дело того стоило, потому что наши голливудские гастроли получили хороший отзыв в «Лос-Анджелес уикла» там моя фотография, где я ору в микрофон.Потом нас простили за то, что бортанули клуб, и три уикэнда выступали здесь – до конца месяца, до самого настоящего Нового года. Сочельник! Тоже мне шуточка! Мы с Гато не склонны справлять этот праздник, потому что сочельник – торжество по календарю гринго. Я позвонила своим подругам в Бостон. Они все еще собирались вместе, чтобы справить то, что они именуют «Первой ночью», когда люди гуляют по морозу и разглядывают ледяные скульптуры клоунов на Бостон-коммон. Мой звонок застал их на Гавернмент-сентер, на лестницах вроде сталинских: оттуда они пялились в небо над бухтой и ждали фейерверка. Я напомнила им, что доиспанский Новый год начинается в Америке не раньше февраля, и мысленно увидела, как они закатили глаза. Все, кроме Элизабет, которая прислушивается ко мне, и Лорен, которая не настолько пропитана злом, чтобы смеяться надо мной. Ребекка, естественно, не пожелала со мной разговаривать. Неинтересная для нее тема. Поэтому я попросила Уснейвис дать ей названия племен, чтобы было о чем подумать. Сколько же из нас навеки канули в Лету: запотеки, микстеки, отоми, тарасканы, олмеки. Целый континент, кроме нас, немногих, кого теперь пытаются называть латинос, так что вся кровавая история этого полушария скоро забудется и мы, единственные коренные жители, будем чувствовать себя иностранцами, хотя только у нас есть право претендовать на эту землю. Вот так-то. Я здесь тащусь. В клубе черные стены и красная подсветка. Это один из ведущих клубов rock en Espanol Рок на испанском (исп.)

в Лонг-Бич – самом главном городе движения «рок на испанском». Хотите верьте, хотите нет. Здесь наши ведущие журналы и главные критики.Оркестр Гато «Nieve Negra», то есть «Черный снег», только что закончил композицию, ди-джей запустил что-то из Many Чао, и все красивые смуглые люди, минуту назад не сводившие глаз с моего Гато, начали вращаться и вращаться, как колеса в календаре майя. Вы слышали, что майя создали совершенную систему учета времени – гораздо лучше той, что навязали нам гринго. Это так. И еще мой народ открыл ноль. Мексиканцы преуспели в искусствах и науках, когда европейцы таскали своих женщин за волосы в пещеры. Que padre, no? Ну, каково? (исп.)

Размышляя об этом, я смотрела на танцующих. И решила сочинить об этом песню. Достала из кармана блокнот и стала писать: «Вот вам моя теория,/ Заговор здесь вокруг./ Елку на Новый год/ Нас ставить заставили вдруг./ Майя знают без вас,/ Как время в февраль летит/ И тратить день в феврале –/Это для нас геноцид». Я решила закончить песню к нашему выступлению здесь в феврале. Будет превосходный дебют.– Я иду, – объявил Гато. – Спускаюсь в яму. – Его темно-карие глаза блестели отвагой. Он освободил волосы от резинок, и они рассыпались до ног. Тряхнул головой, закинул волосы назад и подпрыгнул. Гато – индейский принц – смуглый, могучий и гордый. Сегодня он демонстрировал слайды, а я управляла проектором из глубины помещения. Все было великолепно – эти снимки мы взяли в прошлом году в Чиапасе: черно-белые изображения мексиканских борцов за свободу, красивые лица моего народа. Еще мы включили в демонстрацию фотографии лос-анджелесской забастовки и нарочно все перемешали. Зрители должны понять, что мы хотим сказать. Лос-Анджелес не Америка. Лос-Анджелес – Мексика. Пора, мои братья и сестры, раз и навсегда объявить угнетателям к сочииайотл. Мы жили здесь десять тысяч лет до того, как сюда пришли европейцы. Испанцы для нас такие же иностранцы, как англичане. Ребята в толпе ревели. Они доперли. Они поняли. Всякий раз понимают, когда глядят на себя в зеркало.Мои родители не понимают, а многие другие – понимают.Мой оркестрик «Эмбер» выступал вторым номером. Гато впервые дал мне дорогу. Не знаю, что у него в голове. Гато не ответил, когда я спросила, как ему мое выступление. Как не ответил, когда позвонил менеджер клуба «Ацтек» после получения наших демонстрационных кассет (мы хотели, чтобы они пришли одновременно) и заявил, что моя значительно сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44