Трое заявили, что первоначальные признания во время епископального расследования были вырваны у них пытками. Первые двое выступавших весьма осуждали поведение некоторых тамплиеров: Гийом из Льежа сказал, что «многие из них горды, а некоторые деспотичны, и они занимались вымогательством, нарушая законы церкви»; а Гийом де Тораж сообщил, что вскоре после своего вступления в орден узнал от одного испанского тамплиера, что «вряд ли орден долго продержится, ибо тамплиеров обуяла гордыня и они стремятся приобрести как можно больше имущества где и как только возможно, охваченные алчностью и тщеславием, и уже не хотят сражаться с неверными как подобает»51. Ответы 80-летнего Гийома из Льежа, который давал показания первым, оказались наиболее уклончивыми из всех; он говорил, что не собирается отказываться от первоначальных показаний, которые сделал в присутствии епископа Сента, отпустившего ему грехи и примирившего его с церковью, и что он слышал раньше, будто при вступлении в орден новичков заставляли плевать на распятие, и подозревал, что это может быть правдой, однако собственными глазами ничего подобного не видел. Тома де Памплона подробно рассказал о том, как мирянами отпускались на собрании грехи, ибо считал, что мирянин, стоявший во главе собрания, имеет право отпускать грехи братьям, нарушившим дисциплину внутри ордена (он знал сорок таких случаев, когда нарушения были достаточно серьезными, чтобы виновного могли изгнать из ордена или посадить в тюрьму), однако вряд ли, сказал он, одновременно им отпускались все грехи, в том числе и смертные52. Следующие три свидетеля — Жерар д'Оньи, Пьер де Сен-Бенуа и Бартоломео де Пюи Ревель, — также допрошенные 15 марта 1311 г., поклялись на Библии в числе 19 других тамплиеров, и их показания позволяют предположить сговор относительно свидетельств насчет процедуры приема в орден. Впрочем, Жерар д'Оньи заявил, что во время вступления в орден других братьев порой совершались и непристойности, «ведь говорят, что и великий магистр, и другие признались в этом»53. Последний свидетель, Элиас Коста, дававший показания 10 мая, заявил о невиновности ордена, по всей видимости, сам по себе, безо всякой, хотя бы моральной, поддержки со стороны54.Еще 5 человек попытались выступить в защиту братства во время третьей сессии, но если остальные 14 тамплиеров, похоже, давали свои показания беспрепятственно, то с этих пятерых тюремщики буквально глаз не спускали и малейшую их попытку как-то защитить орден жестоко пресекали. Трое из этой пятерки — Мартен де Монри-кар, Жан Дюран и Жан де Рюиван — были из тех девятнадцати, что принесли присягу 15 марта; их показания были весьма схожи с показаниями Жерара д'Оньи и его товарищей55. Например, Мартен де Монрикар, приор Мо-леона в диоцезе Пуатье, считал, что во Франции братьев в орден «всюду принимают одинаково и законным образом, как принимали и его самого, и многих других, что он видел собственными глазами, однако в некоторых частях света их принимают иначе, и об этом рассказывал в своем признании великий магистр»56. Все эти свидетели давали показания перед папской комиссией в понедельник 22 марта 1311 г., однако уже в среду их увезли, и все трое вскоре признались в отречении от Христа и плевании на крест и заявили, что в прошлый раз по глупости солгали. Все они по-прежнему утверждали, что их не запугивали и не убеждали переменить показания; по их словам, с ними на эту тему даже не говорили57.Такие же перемены произошли и в поведении двух других тамплиеров, которые давали комиссии показания ранее, но в том же году. Жан де Полленкур, который дал показания 9 и 12 января, и Жан де Кормей, выступавший перед комиссией 8 и 9 февраля, являют собой наглядный пример применения королевскими тюремщиками особых методов давления.Жан де Полленкур предстал перед комиссией без плаща тамплиера, который, по его словам, порвался, и без бороды, объясняя это тем, что прелаты и прево в Пуатье сказали ему и другим братьям, что им следует побриться. Полленкуру было около 30 лет. Его уже допрашивал епископ Амьена, после чего он получил отпущение грехов и примирение с церковью. Отвечая на вопросы по первым четырем статьям обвинения, он сказал, что присутствовал при вступлении в орден лишь один раз, когда принимали брата Филиппа де Манена, и «не нашел ничего постыдного ни в действиях (принимавших его братьев), ни в их словах». Его самого принимал за десять лет до этого приор и бальи Понтье Гарен де Грандевиль. Церемония состоялась в Ла-Ронсьер в диоцезе Амьена; присутствовали также священник Жиль де Ронтанж и два служителя ордена. Пол ленку р затем дал описание обычной процедуры приема, в значительной степени схожее с рассказом Рауля де Жизи: просьба даровать хлеб насущный и общество братьев ордена, отказ от собственной воли и интересов, обет целомудрия и бедности, клятва беречь имущество ордена и хранить его тайны. После этого, видимо, мужество вдруг оставило его, он утратил нить повествования и «гневно заявил несколько раз, что желал бы подтвердить свое первоначальное признание, сделанное им в присутствии упомянутого епископа Амьена, а затем признался, что отрекался от Бога во время вступления в орден».В протоколе заседания Полленкур описан как «очень испуганный и очень бледный человек», и, видимо, по этой причине члены комиссии прервали рассказ свидетеля, желая его подбодрить, и сказали ему, что «во имя спасения души всегда следует придерживаться истины, а не упомянутого им признания, за исключением того случая, если оно правдиво». Они заверили Полленкура, что ему не грозит никакая опасность, если он будет говорить правду, ибо ни они, ни присутствующие судебные клерки никому не откроют тайну его показаний.
Помолчав, он со смятенной от страха душой и под бременем данной им присяги заявил, что во время своего вступления (в орден) ни от Господа Бога, ни от Иисуса Христа, ни от Святого распятия не отрекался, не плевал на крест и поцеловал приора, а также других присутствовавших только в уста, да его и не просили целовать кого-либо в срамные или непристойные части тела и не заставляли ни отрекаться, ни плевать, хотя ранее в присутствии инквизиторов он признался в обратном, страшась смерти.
Затем он попытался объясниться. Он сказал, что Жиль Де Ронтанж, который был в тюрьме с ним вместе, говорил ему и другим «со слезами на глазах», что «они доплатятся собственной жизнью, если не дадут показаний против ордена». Так что он дал такие показания в присутствии епископа Амьена и инквизиторов, но потом исповедался в совершенном им лжесвидетельстве одному францисканцу, которого послал к нему Робер, епископ Амьена. Он, собственно, хотел исповедаться самому епископу, но тот, сославшись на занятость, отказался, ибо допрашивал в это время других братьев. Францисканец отпустил ему грехи и сказал, чтобы он больше никогда не давал ложных показаний по этому делу.Он сказал, что ничего не знает относительно остальных статей обвинения, что безоговорочно верит в святые таинства и полагает, что и все остальные братья тоже в них верят. Его приняли в орден без испытательного срока (его у тамплиеров не было, как и в большей части других орденов), прием происходил за закрытыми дверями, и присутствовали на нем лишь несколько братьев. После вступления в орден ему велели подпоясывать нижнюю рубаху тонкой веревкой, которая считалась символом целомудрия. Он ни под каким видом не должен был открывать тайны ордена мирянам или даже другим братьям, которые при его приеме не присутствовали; нельзя было также рассказывать, что делалось на собраниях братства — это грозило наказанием. Исповедовался он три раза в год. Милостыню раздавали как обычно, три раза в неделю — по крайней мере в тех приорствах, где ему приходилось бывать. Он полагал, что приказы великого магистра и собрания братства соблюдались в ордене повсеместно, в том числе и в заморских странах, а еще он слыхал, что великий магистр и другие руководители ордена признались в неких ошибках. Полленкур, видимо, к этому времени полностью взял гёбя в руки и был полон решимости, о чем свидетельствует протокол: «Когда его спросили, знает ли он о каких-либо ошибках и прегрешениях ордена, он ответил, поклявшись собственной душой, что не знает и даже не слышал ничего подобного до своего ареста». И далее сказано: «Он желает и далее оставаться при своем мнении, что бы ни случилось, ибо желает прежде всего спасти свою душу, а не тело».Однако при своем мнении Жан де Полленкур оставался недолго: во вторник 12 февраля он попросил, чтобы комиссия снова выслушала его, и сказал, что «солгал… в прошлую субботу, то есть совершил клятвопреступление, и на коленях просил у комиссии прощения». Однако члены комиссии нашли, что после подобных вывертов верить ему вряд ли возможно.
Подозревая данного свидетеля в клятвопреступлении, уважаемые члены комиссии заставили его поклясться на Библии, что он будет говорить только правду, а затем спросили, рассказывал ли он кому-нибудь о своем признании и не заставил ли его кто-либо опровергнуть собственные показания. Но он отвечал, что этого не было.
И все же он попросил Жана де Жанвиля и его помощников снова доставить его на заседание комиссии, ибо в первый раз кое о чем сказать забыл, и признался, что во время вступления в орден отрекся от Бога и плюнул рядом с белым серебряным крестом по приказу приора, который объяснил ему, что таковы правила. Еще он припомнил, что приор также сказал, что если кто-либо из тамплиеров «пожелает вступить с ним в греховную связь и попросит его об этом, он должен стерпеть это, ибо таковы правила братства». Однако ему позволено было не участвовать в обряде с непристойными поцелуями. Он заявил, что подобные преступные деяния совершаются в ордене повсеместно и он сам видел, как это делалось, когда в братство принимали Филиппа де Манена. Теперь он отрицал даже то, что во время его собственного вступления присутствовал священник Жиль де Ронтанж, и заявил, что сказал об этом «по ошибке» и по совету других. По-видимому, Полленкур знал, что Жиль де Ронтанж находится неподалеку, его легко вызвать на слушания, и он может ему возразить. Он также сказал, что слышал о ка-10-929 ком-то коте, появлявшемся во время собраний тамплиеров. И наконец, изрек, что «даже если орден тамплиеров не будет уничтожен… он все равно больше не желает в нем оставаться, поскольку это дурной орден»58.Случай с Жаном де Полленкуром — яркое свидетельство того, сколь мало оставалось надежды у немногочисленных защитников ордена. Полленкура явно запугивали, а возможно и пытали, в течение тех трех дней, что миновали после его первого допроса, и делали это люди, прекрасно осведомленные о том, что именно он говорил перед комиссией, хотя разглашать тайну показаний было запрещено. Даже единственному живому свидетелю, который мог бы подтвердить истинность его слов, был надежно заткнут рот: Жиль де Ронтанж был подкуплен и пообещал молчать и в дальнейшем придерживаться первоначального признания, за что ему было обещано существенное смягчение приговора, вынесенного советом Реймса59.Примерно то же случилось и со следующим свидетелем. Служитель ордена Жан де.Кормей, 41-го года от роду, из диоцеза Суассона, был приором Муаси в диоцезе Mo. Плащ тамплиера он снял еще на совете в Сансе, и епископ Шартра уже даровал ему отпущение грехов и примирение с церковью. И все же он заявил перед комиссией, что не верит первым тринадцати статьям обвинения, прежде всего тому, что имеет отношение к приему в орден, поскольку никогда и ничего подобного в ордене не видел и не слышал. Затем он подробно описал церемонию вступления в орден, ибо присутствовал на трех таких церемониях, причем вместе с другими известными комиссии свидетелями: одной из них руководил Рауль де Жизи, а другой — Гуго де Пейро. Сказанное им относилось к последним восьми годам его членства в ордене, а принят он был туда 12 лет назад Раулем де Жизи в приорстве Шеруа, что в провинции Сане. Среди прочих на церемонии присутствовал и Понсар де Жизи, который первым среди тамплиеров предпринял попытку защитить свой орден и который, по словам Кормея, теперь был мертв. Вступая в орден, Кормей трижды обратился с просьбой о хлебе насущном, дал обет целомудрия, послушания и бедности, обещал блюсти тайны ордена, поклявшись на «открытой книге», где было изображено Святое распятие, затем ему на плечи накинули плащ тамплиера, а присутствовавшие при этом братья поцеловали его в уста. Затем последовали общие наставления по поводу правил поведения в братстве. Итак, это было самое обыкновенное описание церемонии приема в орден, но вскоре проявились некоторые признаки оказанного на Кормея давления.
Когда его спросили, было ли во время его приема совершено что-либо постыдное или непристойное, особенно в том, что касалось содержания первых тринадцати статей обвинения, он отвечать не пожелал, однако попросил господ членов комиссии допросить его без свидетелей, на что они не согласились; он, казалось, очень боялся, что к нему вновь будут применены пытки, которым его так долго подвергали в Париже после ареста, в результате чего он лишился четырех зубов. Он сказал, что не может как следует вспомнить, что именно происходило во время его вступления в орден, и попросил дать ему время подумать.
Его просьбу удовлетворили, и ему было приказано снова прийти на следующий день, дабы завершить свои показания. «И ему велели, напомнив о данной им присяге, никому не рассказывать о своих показаниях и ни у кого не просить совета, какие показания давать в дальнейшем и как отвечать на вопросы комиссии, которые могут последовать». Он ответил, что обратился бы за таким советом только к Господу Богу.Но на следующий день Кормей уже говорил, что приор, принимавший его в орден, велел ему отречься от Бога, а когда он, Кормей, стал говорить, что это невозможно, приказал со всей строгостью, и он отрекся «на словах, но не в сердце». Затем приор взял в руки деревянный крест и велел ему на этот крест плюнуть, но он плюнул не на крест, а рядом с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62