https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/nedorogie/
потом ему велено было поцеловать великого магистра в пупок. Более того, Шарне заявил, что слышал, как Жерар де Созе, бывший приор Оверни, говорил на собрании ордена, что «лучше пусть братья совокупляются друг с другом, чем вступают в половую связь с женщинами», хотя от самого де Шарне никогда не требовали брать на душу подобный грех. Он рассказал также, что и сам однажды принимал неофита в орден тем самым способом, который описывал ранее, однако затем понял, что обряд этот «отвратителен, нечестив и противен католической вере», и стал вести прием в братство в соответствии с первоначальным Уставом80.Это была существенная «победа» королевских чиновников, но еще более важным оказалось признание самого великого магистра ордена Жака де Моле, сделанное им 24 октября81. Великому магистру в то время, должно быть, уже перевалило за шестьдесят, и на процессе он производил впечатление человека, совершенно сбитого с толку, насмерть перепуганного и сразу резко постаревшего и ослабевшего — видимо, из-за того давления, которое оказывали на него королевские чиновники. Он, казалось, совершенно утратил почву под ногами и ни разу не проявил себя как сколько-нибудь решительный руководитель. Хотя в последующие годы Жак де Моле не раз менял свои взгляды, сперва отказываясь от первоначальных показаний, потом снова признаваясь в совершенных грехах, он никогда так и не сумел оправиться от того удара, под воздействием которого сделал свое первое признание, — как не смог и изгладить это событие из памяти — собственной и окружающих — настолько умело оно было срежиссировано властями для достижения максимального пропагандистского эффекта.Он сообщил инквизитору Гийому де Пари, что был принят в орден сорок два года назад в Боне, в диоцезе Отён, Умбером де Пейро, магистром Англии, и Амори де ла Рощем, магистром Франции. И признался далее, что после того, как он дал множество клятв относительно соблюдения обычаев и законов ордена, его плечи окутали плащом тамплиера, и упомянутый приор (т. е. Умбер де Пейро) приказал принести бронзовый крест, на котором было изображено распятие, и велел ему (Моле) отречься от Иисуса Христа, чье изображение держал перед ним. Он нехотя подчинился; потом ему велели плюнуть на распятие, но он плюнул на пол. Когда его спросили (в суде), сколько раз он плевал на распятие, он поклялся, что плюнул только один раз и помнит это очень хорошо.
***
Хотя Жак де Моле и отрицал обвинение в мужеложстве, он как бы экстраполировал описание своего вступления в орден на всех остальных, заявив, что ничто из выпавшего на его долю не миновало и всех прочих неофитов. По его словам, сам он мало кого принимал в братство, а когда все же ему доводилось делать это, то самую «неприятную» часть обряда он поручал другим, твердо зная, впрочем, что новичок обязан пройти все то, чему был подвергнут и он сам при вступлении в братство82.Однако королю было мало самих признаний великого магистра. Нужно было еще предать их максимальной публичной огласке. Неторопливость средств связи и почти повальная неграмотность вовсе не означали, что феодальный правитель, тем более феодальный монарх, останется равнодушным к общественному мнению. И действительно, как будет видно впоследствии, уже сами по себе официальные обвинения явно имели целью спровоцировать во всех слоях населения отвращение и страх по отношению к тамплиерам83. А потому в пятницу, 25 октября, Жак де Моле вместе с другими руководителями ордена — Жераром де Гошем, Ги Дофеном, Жоффруа де Шарне и Готье де Лианкуром — предстал перед ассамблеей в Тампле. Особое место на этом собрании занимали богословы, церковные и светские магистры, бакалавры и другие представители Парижского университета84. Собрание было тщательно подготовлено: уже на следующий после массовых арестов день, но еще до того, как были получены какие бы то ни было признания, Ногаре собрал примерно ту же группу людей в зале капитула собора Нотр-Дам и перечислил им обвинения, которые выдвигаются против ордена тамплиеров. На следующий день, в воскресенье 15 октября, он обратился к значительно более многочисленной и разнообразной аудитории с пылкой речью по тому же поводу — на сей раз присутствовали королевские чиновники и члены ордена доминиканцев85. Университетские ученые и преподаватели были снова собраны 25 октября, чтобы послушать, как де Моле повторит свои признания, сделанные им перед судом инквизиции. Великий магистр признался — от своего имени и от имени прочих присутствующих руководителей ордена, — что, хотя первоначально создание ордена имело благородные цели, было одобрено Святым Престолом и благословлено им на борьбу с врагами истинной веры во имя защиты Святой Земли,
но, тем не менее, происки врага рода человеческого, который всегда ищет себе поживу, привели членов ордена к такому моральному падению, что теперь, и уже довольно давно, все те, кого принимают в братство, отрекаются от Господа нашего Иисуса Христа, нашего Спасителя, ценою бессмертной души своей и плюют с презрением на распятие, которое показывают каждому из них при вступлении в орден, а также совершают во время упомянутого обряда посвящения прочие чудовищные преступления.
Он не пожелал перечислить эти преступления, по его словам, «из страха перед светским уголовным судом, и на тот случай, если упомянутый орден будет уничтожен, а его члены утратят уважение людей, положение в обществе и все свои богатства». Он сказал также, что преступления ордена были раскрыты благодаря усилиям христианнейшего короля Филиппа IV Французского, «несущего свет, от которого не скроется ничто». Он заявил, что, как и все Другие тамплиеры, искренне раскаивается в содеянном и просит собрание заступиться за них перед папой и королем, дабы они могли получить отпущение грехов и наказание в соответствии с решением церковного суда. Возможно, сразу же после этого Моле написал «открытые письма», о которых упоминают хронисты, его современники, умоляя всех тамплиеров сознаться в содеянном, ибо все они долгое время находились во власти заблуждений86. 26 октября университетское собрание выслушало сходные признания других руководителей ордена, а также некоторых «избранных» тамплиеров, вроде Жана де Фоллиако, который, видимо, был одним из осведомителей Филиппа в течение долгого времени вплоть до начала арестов87. В целом 38 тамплиеров, включая рыцарей, священников и послушников, подтвердили, что обряд их посвящения в братство был исключительно непристойным и описание его великим магистром полностью соответствует действительности88.События этих двух дней нельзя считать просто академическими упражнениями в богословии и риторике, потому что именно в средневековых университетах тщательнейшим образом прорабатывались многие вопросы и законы религиозного, социального и управленческого характера, а достигнутые выводы имели самое непосредственное отношение к насущным проблемам страны. Для короля Франции университет был важен вдвойне, потому что обеспечивал не только теоретическую поддержку его режима, но и поставлял образованных людей для административного аппарата. В начале XIV в. Парижский университет был одним из ведущих университетов Европы, пользовался международным уважением и обладал колоссальным влиянием. Вот почему при подобном составе аудитории вторичное признание Жака де Моле, содержавшее к тому же дополнительные сведения, имело огромное значение. Признание великого магистра, его публичные заявления перед университетскими учеными, а также его «открытые письма» и вправду поражали четкостью и логичностью изложения, что заставляло предполагать, что все это тщательнейшим образом было подготовлено заранее Гийомом де Ногаре. Результатом должен был стать крупный скандал, который невозможно было бы скоро забыть — в том числе и тамплиерам, еще намеренным продолжать сопротивление.Возможно, конечно, Жак де Моле был подвергнут пытке и таким образом вынужден подчиниться плану Ногаре. Весной 1308 г. некий каталонец, живущий в Париже, в письме своему другу, проживавшему на Майорке, описал весьма впечатляющую сцену, во время которой Жак де Моле срывал с себя одежду, чтобы показать ожоги и раны у себя на руках, на ногах, на спине и на животе, однако же обстоятельства, при которых эта сцена якобы имела место, — а именно выступление великого магистра с помоста перед парижской толпой — заставляют предположить, что все описанное скорее вымысел и игра воображения, а не реальная действительность89. Более того, существует некий документ, составленный анонимным юристом скорее всего в 1310 г., где обсуждаются различные юридические тонкости, связанные, видимо, с целой серией вопросов, поступивших от королевских чиновников, и где говорится, что, по словам самого де Моле, он признался «из страха перед страданиями», а стало быть, все же не был подвергнут пытке и на самом деле даже «просил порой, чтобы и его тоже пытали, иначе братья его сочтут, что он погубил их по собственной воле»90. Хотя и это свидетельство, возможно, тоже исходит из правительственных источников. Королевским чиновникам вовсе не обязательно было оправдываться или по какой-либо причине скрывать применение пыток, поскольку еще в 1252 г. папа Иннокентий IV дал право светскому суду применять пытку при судебных расследованиях91. Больше похоже, что за одиннадцать дней, прошедших с момента ареста Жака де Моле, к нему были применены иные методы давления, менее жестокие, но вполне способные постепенно сломить любое сопротивление. Возможно, использовалась примерно та же техника допроса, что и в наши дни: непрерывный допрос (возможно, его вели посменно), физические и нравственные страдания, вызванные содержанием в заключении, постепенное ослабление организма из-за голода и недостаточного количества сна. «Показательных» признаний на многих судебных процессах, особенно в XX в., добивались примерно теми же способами92. Сюда включаются и различные посулы и обещания. Возможно, де Моле предложили свободу, как только дело будет закрыто. Действительно, почти два года спустя, когда судебные слушания еще продолжались, он заявил перед папской комиссией, что «было бы весьма удивительно, если бы Римская церковь вдруг пожелала продолжить разгром ордена, в то время как исполнение приговора об отлучении от церкви императора Фридриха II было отложено на тридцать два года»93.Король, похоже, принял явно подготовленное заранее «расписание», согласно которому он сообщал правителям других государств об арестах тамплиеров и убеждал их последовать его примеру. Так, 16 октября он писал Хайме II Арагонскому, предлагая «тоже восстать на защиту нашей веры»94. После того, как великий магистр повторил свое первоначальное признание перед университетскими профессорами, Филипп снова написал Хайме, сообщая о достгнутых успехах — письмо датировано 26 октября, т. е. написано сразу после признания Жака де Моле95.Между тем во Франции тамплиеры один за другим сознавались в совершенных ими преступлениях, ибо великий магистр своим собственным признанием и приказом подчиниться устранил основной мотив сопротивления. Среди признавшихся был и Гуго де Пейро, генеральный досмотрщик, т. е. фактический хозяин всех замков и при-орств тамплиеров в Европе, стоявший всего на одну ступень ниже самого великого магистра. Гуго де Пейро вступил в братство даже раньше Моле, за 44 года до описываемых событий. Все его семейство также было тесно связано с орденом. Умбер де Пейро, принимавший в орден Жака де Моле, был его дядей, а двое других тамплиеров, Гуго де Шалон и некий Пьер, упоминаются как его племянники96.Вот почему признание этого человека в суде сказалось на судьбе всех тамплиеров, особенно тех, что проживали во Франции. Будучи, так сказать, «странствующим правителем» западных земель, Гуго де Пейро руководил бесчисленными обрядами посвящения в братство, проводил собрания ордена, инспектировал замки и приорства тамплиеров в разных странах. Великий магистр в качестве основного отправителя обряда посвящения упоминается редко; если судить по 138 протоколам признаний обвиняемых на парижских слушаниях в октябре и ноябре 1307 г., то Гуго де Пейро за 22 года пребывания на своем посту сам принял в члены ордена 15 человек только из этих 138. Его имя упоминается в числе присутствовавших на церемонии посвящения еще двумя тамплиерами, одного из которых приняли в братство ни много ни мало 40 лет назад, а второго, как он выразился сам, приняли по приказу де Пейро97. Более никто из руководителей ордена не был так тесно и непосредственно связан с процедурой приема в орден новых братьев, вокруг которой, собственно, и сконцентрировались основные обвинения.Разумеется, стоявшие на более низких ступенях иерархии тамплиеры подвергались настоящему искушению: так легко было попытаться переложить всю вину за этот непристойный обряд на столь известного человека, как Гуго Де Пейро. Все, кроме одного, из тех 15 тамплиеров, которых в орден принимал сам генеральный досмотрщик, по очереди сознавались в совершении одного или более преступлений именно по наущению де Пейро, игравшего главную роль в этой церемонии98. Подсудимые показали также, что на созванные им собрания братства он приносил некую «голову», требуя ей поклоняться. Гийом д'Аррбле, например, 22 октября сообщил, что де Пейро приносил какую-то голову, сделанную из дерева и серебра и покрытую позолотой, на два собрания братства, и братья ей поклонялись99. Даже досмотры, совершавшиеся де Пейро по долгу службы, воспринимались теперь в свете его преступности и «испорченности». Матье де Боско Одемари, приор Клиши в диоцезе Бове, показал 20 октября, что-де Пейро помешал ему отправлять церковную службу, собственноручно унеся из часовни потир и прочие церковные атрибуты100.Признание Гуго де Пейро, сделанное им 9 ноября, оказалось для ордена при сложившихся обстоятельствах не только не менее важным, чем признание Жака де Моле, но и еще более ошеломительным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
***
Хотя Жак де Моле и отрицал обвинение в мужеложстве, он как бы экстраполировал описание своего вступления в орден на всех остальных, заявив, что ничто из выпавшего на его долю не миновало и всех прочих неофитов. По его словам, сам он мало кого принимал в братство, а когда все же ему доводилось делать это, то самую «неприятную» часть обряда он поручал другим, твердо зная, впрочем, что новичок обязан пройти все то, чему был подвергнут и он сам при вступлении в братство82.Однако королю было мало самих признаний великого магистра. Нужно было еще предать их максимальной публичной огласке. Неторопливость средств связи и почти повальная неграмотность вовсе не означали, что феодальный правитель, тем более феодальный монарх, останется равнодушным к общественному мнению. И действительно, как будет видно впоследствии, уже сами по себе официальные обвинения явно имели целью спровоцировать во всех слоях населения отвращение и страх по отношению к тамплиерам83. А потому в пятницу, 25 октября, Жак де Моле вместе с другими руководителями ордена — Жераром де Гошем, Ги Дофеном, Жоффруа де Шарне и Готье де Лианкуром — предстал перед ассамблеей в Тампле. Особое место на этом собрании занимали богословы, церковные и светские магистры, бакалавры и другие представители Парижского университета84. Собрание было тщательно подготовлено: уже на следующий после массовых арестов день, но еще до того, как были получены какие бы то ни было признания, Ногаре собрал примерно ту же группу людей в зале капитула собора Нотр-Дам и перечислил им обвинения, которые выдвигаются против ордена тамплиеров. На следующий день, в воскресенье 15 октября, он обратился к значительно более многочисленной и разнообразной аудитории с пылкой речью по тому же поводу — на сей раз присутствовали королевские чиновники и члены ордена доминиканцев85. Университетские ученые и преподаватели были снова собраны 25 октября, чтобы послушать, как де Моле повторит свои признания, сделанные им перед судом инквизиции. Великий магистр признался — от своего имени и от имени прочих присутствующих руководителей ордена, — что, хотя первоначально создание ордена имело благородные цели, было одобрено Святым Престолом и благословлено им на борьбу с врагами истинной веры во имя защиты Святой Земли,
но, тем не менее, происки врага рода человеческого, который всегда ищет себе поживу, привели членов ордена к такому моральному падению, что теперь, и уже довольно давно, все те, кого принимают в братство, отрекаются от Господа нашего Иисуса Христа, нашего Спасителя, ценою бессмертной души своей и плюют с презрением на распятие, которое показывают каждому из них при вступлении в орден, а также совершают во время упомянутого обряда посвящения прочие чудовищные преступления.
Он не пожелал перечислить эти преступления, по его словам, «из страха перед светским уголовным судом, и на тот случай, если упомянутый орден будет уничтожен, а его члены утратят уважение людей, положение в обществе и все свои богатства». Он сказал также, что преступления ордена были раскрыты благодаря усилиям христианнейшего короля Филиппа IV Французского, «несущего свет, от которого не скроется ничто». Он заявил, что, как и все Другие тамплиеры, искренне раскаивается в содеянном и просит собрание заступиться за них перед папой и королем, дабы они могли получить отпущение грехов и наказание в соответствии с решением церковного суда. Возможно, сразу же после этого Моле написал «открытые письма», о которых упоминают хронисты, его современники, умоляя всех тамплиеров сознаться в содеянном, ибо все они долгое время находились во власти заблуждений86. 26 октября университетское собрание выслушало сходные признания других руководителей ордена, а также некоторых «избранных» тамплиеров, вроде Жана де Фоллиако, который, видимо, был одним из осведомителей Филиппа в течение долгого времени вплоть до начала арестов87. В целом 38 тамплиеров, включая рыцарей, священников и послушников, подтвердили, что обряд их посвящения в братство был исключительно непристойным и описание его великим магистром полностью соответствует действительности88.События этих двух дней нельзя считать просто академическими упражнениями в богословии и риторике, потому что именно в средневековых университетах тщательнейшим образом прорабатывались многие вопросы и законы религиозного, социального и управленческого характера, а достигнутые выводы имели самое непосредственное отношение к насущным проблемам страны. Для короля Франции университет был важен вдвойне, потому что обеспечивал не только теоретическую поддержку его режима, но и поставлял образованных людей для административного аппарата. В начале XIV в. Парижский университет был одним из ведущих университетов Европы, пользовался международным уважением и обладал колоссальным влиянием. Вот почему при подобном составе аудитории вторичное признание Жака де Моле, содержавшее к тому же дополнительные сведения, имело огромное значение. Признание великого магистра, его публичные заявления перед университетскими учеными, а также его «открытые письма» и вправду поражали четкостью и логичностью изложения, что заставляло предполагать, что все это тщательнейшим образом было подготовлено заранее Гийомом де Ногаре. Результатом должен был стать крупный скандал, который невозможно было бы скоро забыть — в том числе и тамплиерам, еще намеренным продолжать сопротивление.Возможно, конечно, Жак де Моле был подвергнут пытке и таким образом вынужден подчиниться плану Ногаре. Весной 1308 г. некий каталонец, живущий в Париже, в письме своему другу, проживавшему на Майорке, описал весьма впечатляющую сцену, во время которой Жак де Моле срывал с себя одежду, чтобы показать ожоги и раны у себя на руках, на ногах, на спине и на животе, однако же обстоятельства, при которых эта сцена якобы имела место, — а именно выступление великого магистра с помоста перед парижской толпой — заставляют предположить, что все описанное скорее вымысел и игра воображения, а не реальная действительность89. Более того, существует некий документ, составленный анонимным юристом скорее всего в 1310 г., где обсуждаются различные юридические тонкости, связанные, видимо, с целой серией вопросов, поступивших от королевских чиновников, и где говорится, что, по словам самого де Моле, он признался «из страха перед страданиями», а стало быть, все же не был подвергнут пытке и на самом деле даже «просил порой, чтобы и его тоже пытали, иначе братья его сочтут, что он погубил их по собственной воле»90. Хотя и это свидетельство, возможно, тоже исходит из правительственных источников. Королевским чиновникам вовсе не обязательно было оправдываться или по какой-либо причине скрывать применение пыток, поскольку еще в 1252 г. папа Иннокентий IV дал право светскому суду применять пытку при судебных расследованиях91. Больше похоже, что за одиннадцать дней, прошедших с момента ареста Жака де Моле, к нему были применены иные методы давления, менее жестокие, но вполне способные постепенно сломить любое сопротивление. Возможно, использовалась примерно та же техника допроса, что и в наши дни: непрерывный допрос (возможно, его вели посменно), физические и нравственные страдания, вызванные содержанием в заключении, постепенное ослабление организма из-за голода и недостаточного количества сна. «Показательных» признаний на многих судебных процессах, особенно в XX в., добивались примерно теми же способами92. Сюда включаются и различные посулы и обещания. Возможно, де Моле предложили свободу, как только дело будет закрыто. Действительно, почти два года спустя, когда судебные слушания еще продолжались, он заявил перед папской комиссией, что «было бы весьма удивительно, если бы Римская церковь вдруг пожелала продолжить разгром ордена, в то время как исполнение приговора об отлучении от церкви императора Фридриха II было отложено на тридцать два года»93.Король, похоже, принял явно подготовленное заранее «расписание», согласно которому он сообщал правителям других государств об арестах тамплиеров и убеждал их последовать его примеру. Так, 16 октября он писал Хайме II Арагонскому, предлагая «тоже восстать на защиту нашей веры»94. После того, как великий магистр повторил свое первоначальное признание перед университетскими профессорами, Филипп снова написал Хайме, сообщая о достгнутых успехах — письмо датировано 26 октября, т. е. написано сразу после признания Жака де Моле95.Между тем во Франции тамплиеры один за другим сознавались в совершенных ими преступлениях, ибо великий магистр своим собственным признанием и приказом подчиниться устранил основной мотив сопротивления. Среди признавшихся был и Гуго де Пейро, генеральный досмотрщик, т. е. фактический хозяин всех замков и при-орств тамплиеров в Европе, стоявший всего на одну ступень ниже самого великого магистра. Гуго де Пейро вступил в братство даже раньше Моле, за 44 года до описываемых событий. Все его семейство также было тесно связано с орденом. Умбер де Пейро, принимавший в орден Жака де Моле, был его дядей, а двое других тамплиеров, Гуго де Шалон и некий Пьер, упоминаются как его племянники96.Вот почему признание этого человека в суде сказалось на судьбе всех тамплиеров, особенно тех, что проживали во Франции. Будучи, так сказать, «странствующим правителем» западных земель, Гуго де Пейро руководил бесчисленными обрядами посвящения в братство, проводил собрания ордена, инспектировал замки и приорства тамплиеров в разных странах. Великий магистр в качестве основного отправителя обряда посвящения упоминается редко; если судить по 138 протоколам признаний обвиняемых на парижских слушаниях в октябре и ноябре 1307 г., то Гуго де Пейро за 22 года пребывания на своем посту сам принял в члены ордена 15 человек только из этих 138. Его имя упоминается в числе присутствовавших на церемонии посвящения еще двумя тамплиерами, одного из которых приняли в братство ни много ни мало 40 лет назад, а второго, как он выразился сам, приняли по приказу де Пейро97. Более никто из руководителей ордена не был так тесно и непосредственно связан с процедурой приема в орден новых братьев, вокруг которой, собственно, и сконцентрировались основные обвинения.Разумеется, стоявшие на более низких ступенях иерархии тамплиеры подвергались настоящему искушению: так легко было попытаться переложить всю вину за этот непристойный обряд на столь известного человека, как Гуго Де Пейро. Все, кроме одного, из тех 15 тамплиеров, которых в орден принимал сам генеральный досмотрщик, по очереди сознавались в совершении одного или более преступлений именно по наущению де Пейро, игравшего главную роль в этой церемонии98. Подсудимые показали также, что на созванные им собрания братства он приносил некую «голову», требуя ей поклоняться. Гийом д'Аррбле, например, 22 октября сообщил, что де Пейро приносил какую-то голову, сделанную из дерева и серебра и покрытую позолотой, на два собрания братства, и братья ей поклонялись99. Даже досмотры, совершавшиеся де Пейро по долгу службы, воспринимались теперь в свете его преступности и «испорченности». Матье де Боско Одемари, приор Клиши в диоцезе Бове, показал 20 октября, что-де Пейро помешал ему отправлять церковную службу, собственноручно унеся из часовни потир и прочие церковные атрибуты100.Признание Гуго де Пейро, сделанное им 9 ноября, оказалось для ордена при сложившихся обстоятельствах не только не менее важным, чем признание Жака де Моле, но и еще более ошеломительным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62