Во время вступления в орден его целовали в губы, в пупок и пониже спины; наверное, это делали и с другими новичками. Его заставили дать клятву, что он не покинет орден и никому ничего не будет рассказывать о его тайнах, и все вообще происходило за запертыми дверями, и присутствовали при этом только тамплиеры. Он полагает, что «ужасные подозрения» среди мирян возникли именно в результате этой излишней секретности, однако не уверен, кто, что и когда ему говорил, но помнит, что это было еще до начала арестов. В день его вступления в орден в той самой часовне на алтарь была помещена «некая голова», и ему велели выразить ей свое глубочайшее почтение. Он не знал, из какого материала она была сделана, поскольку ему нечасто доводилось находиться поблизости от нее, однако помнил, что это было изображение красного человеческого лица такой же величины, как настоящее. Строго говоря, он никогда не видел, чтобы кто-то действительно поклонялся этой голове, и не знал, в честь кого она сделана. Во время приема ему дали белую бечевку, которой, как ему сказали, обвязывали эту голову, и велели носить ее поверх рубахи денно и нощно, но он эту бечевку выбросил. Он признал, что поклонение голове происходило и во время вступления в орден других новичков. Ему было запрещено что-либо рассказывать о процедуре приема, и этот запрет усугублялся тем, что он слышал от братьев: тот, кто нарушит запрет, попадет в тюрьму, его закуют в кандалы и оставят в темнице навеки. Единственный его благоприятный отзыв об ордене заключался в том, что во всех приорствах тамплиеров, где ему довелось бывать, всегда раздавали милостыню, и он считает, что многие братья были очень щедры и гостеприимны. Он слыхал, что все греховные правила, установленные великим магистром в заморских странах, соблюдаются и по ту сторону моря. Он неоднократно видел, как братья покидали орден, хотя и не знал, по какой конкретно причине. Что же касается его самого, то ему орден не нравился «из-за тех отвратительных вещей и заблуждений, о которых он уже рассказывал». Он сказал, что даже обрадовался, когда его тоже арестовали, надеясь рассказать правду, хотя теперь особой радости уже не испытывает, ибо слишком долго просидел в тюрьме. Из-за недовольства орденом он недавно решил выйти из него и спрятал свой плащ тамплиера62.У комиссии хватило времени выслушать еще лишь часть не слишком отличавшихся от предыдущих показаний тамплиера из диоцеза Лондона по имени Жан де Хинкемета — из той же группы, которая давала присягу 11 апреля, — после чего решено было отложить дальнейшие слушания до Пасхи, а вновь собраться 23 апреля, во вторник. 23 апреля епископ Байё сообщил, что в течение следующего месяца не сможет участвовать в работе комиссии, поскольку ему необходимо присутствовать на совете провинции в Руане63. Он, таким образом, не слышал нового мощного залпа показаний, данного четырьмя защитниками ордена, очевидно хорошо подготовившимися за время перерыва в заседаниях и, скорее всего, рассчитывавшими нанести ответный удар враждебно настроенным оппонентам, выступавшим первыми. Присутствие на всех слушаниях дало возможность главным защитникам ордена полностью быть в курсе событий в отличие от тех времен, когда они сидели в тюрьмах, и это до некоторой степени помешало французскому правительству манипулировать выступлениями тамплиеров перед папской комиссией.И вновь основным выразителем мнений стал Пьер де Болонья. В риторическом запале два основных противника — Пьер де Болонья и Гийом де Ногаре — использовали самые разнообразные гиперболы для характеристики королевской канцелярии, что, судя по стилю и богатству языка, ярко свидетельствовало о высокой культуре и образованности обоих. Процесс против тамплиеров, по словам Пьера де Болоньи, носил характер «стремительной, яростной и неожиданной атаки, совершенно несправедливой и беззаконной» и в то же время «оскорбительной, исполненной тяжкого насилия и невыносимого невежества», ибо не было сделано ни одной попытки соблюсти нормы юридической процедуры, но, напротив,
с чудовищной злобой наши братья-тамплиеры во французском королевстве были схвачены и брошены в тюрьмы, точно овцы, обреченные на заклание; их лишили всего имущества и даже личных вещей, их содержали в ужасных застенках [и] применяли к ним многочисленные и разнообразные пытки, от чего многие умерли, многие навсегда искалечены, а многие доведены до того, что стали клеветать на самих себя и на свой орден.
Все эти жестокости лишили тамплиеров «способности мыслить свободно, которой в полной мере должен обладать всякий достойный человек». Стоит отнять у человека эту способность, и он лишается всех своих добродетелей — «знаний, памяти и разума». А потому, какие бы показания ни давали братья, будучи в таком состоянии, показания их не могут и не должны рассматриваться как достоверные. Некоторые же братья легко поддались лживым посулам, потому что «им были показаны письма с печатью господина нашего короля, обещавшего, что плоть и жизнь их останутся в неприкосновенности, а также им были обещаны свобода, избавление от всех наказаний и хорошее содержание, которое якобы станут им выплачивать ежегодно в течение всей жизни. Но в первую очередь их всячески старались убедить, что орден тамплиеров уже уничтожен». Поэтому, что бы эти братья ни говорили против ордена, все это вызвано лживыми посулами, их совратившими с пути истинного. «Все вышеизложенное уже хорошо известно и стало достоянием гласности, а потому никакие увертки тут не помогут». Далее защитники ордена предложили незамедлительно доказать свои утверждения.Защитники смогли и далее вести свои доказательства с позиций «презумпции невиновности» ордена, «показаниям против которого вообще не следовало бы верить», — разве нашлось бы столько «глупцов и безумцев, которые, не боясь погибели души своей, не только вступили бы в подобный орден, но и остались в нем», если бы все эти обвинения были правдой? А ведь многие благородные и могущественные люди из достойных семей, из самых разных стран давали ордену обет и оставались в нем до конца своей жизни. Если бы отвратительные и постыдные обвинения по адресу ордена оказались правдой, то эти люди, узнав о подобном позоре и особенно об оскорблении Господа нашего Иисуса Христа и прочем богохульстве, «кричали бы об этом на весь свет».Затем защитники попросили показать им документы дела: копию документа о полномочиях комиссии, копию списка всех статей обвинения, имена всех свидетелей, уже принесших присягу и намеревающихся это сделать. Последний пункт был выделен особо, ибо они заявили, что намерены «выступить с опровержением и собственных показаний», видимо желая оправдать тех, кто сделал свои заявления по принуждению. Они также попросили комиссию изолировать от остальных тех свидетелей, которые уже дали показания, и потребовать, чтобы они поклялись под присягой не разглашать тайны свидетельских показаний. Члены комиссии также должны держать в тайне все, что говорится на слушаниях, из опасений скандала, и заверить каждого свидетеля, что его показания будут сохранены в тайне до тех пор, пока не попадут к папе римскому. Тюремщиков необходимо опросить относительно показаний тамплиеров, умерших в заключении, но успевших получить отпущение грехов, а те тамплиеры, которые отказались защищать свой орден, должны под присягой свидетельствовать, почему они отказались это делать.Свое заявление защитники ордена завершили историей, призванной доказать чистоту и безгрешность тамплиеров. Ее героем был некий рыцарь Адам де Валленкур-Этот человек, желая вступить в такой орден, где были бы самые суровые законы, испросил разрешения и стал членом ордена картузианцев, однако вскоре, проявив значительное упорство, упросил разрешить ему вернуться в орден тамплиеров; его приняли обратно, совершив обряд по законам ордена, и он нагим, лишь в одной набедренной повязке, прошел от наружных дверей через весь зал, где состоялось собрание братства, на котором присутствовали многие знатные люди, а также его родственники, друзья и братья по ордену; затем он, упав на колени перед приором, который вел собрание, попросил о прощении и милосердии и снова со слезами стал молить, чтобы его приняли обратно в братство. Он понес суровое наказание — в течение одного года и одного дня ел с земли в будние дни, а по воскресеньям сидел на хлебе и воде; голым ходил к мессе и был побиваем священниками; и только после этого ему было вновь даровано общество братьев в соответствии с законами ордена.Защитники ордена спросили, нельзя ли этого тамплиера доставить в суд, чтобы он тоже выступил в защиту братства, поклявшись на Библии говорить правду, «ибо вряд ли такой человек, принявший бесчестие для души своей и страдания для тела своего, пожелал бы принять такое наказание, если бы орден этот был так плох, поскольку всех отступников орден наказывает одинаково, прежде чем снова допустить их в лоно братства»64. Но настоять на этом защитники так и не сумели. Очевидно, незнакомый никому из них Адам де Валленкур был среди тех, кому удалось бежать от королевских чиновников в октябре 1307 г. и скрыться, так как нет никаких сведений о том, что он принимал участие в процессе65.Парад «избранных» свидетелей между тем продолжался, однако было очевидно, что они оказывают минимальное и отнюдь не решающее воздействие на комиссию, тогда как напор четверых защитников ордена все возрастал; они, похоже, совсем перестали делать вид, будто процесс против них объясняется исключительно тем, что короля Филиппа просто ввели в заблуждение, и теперь начали прямую атаку на короля и его приспешников. Более того, список желающих выступить в защиту ордена продолжал расти; так в субботу 2 мая еще 25 братьев из Периго-ра присоединились к тем, кто собирался в саду епископа Парижского66. Между тем показания враждебно настроенных свидетелей по-прежнему выглядели неубедительно. Жак из Тру а, например, служитель ордена, представший перед комиссией в субботу 9 мая, признался в отречении от Христа, в оплевывании и попирании распятия, а также в непристойных поцелуях. По его словам, сам приор, принимая его в орден, разделся догола перед ним и другими братьями и велел Жаку поцеловать его в зад, однако тот отказался это сделать и поцеловал его в обнаженное плечо. Признаваясь, что вышел из ордена за год до начала арестов, он в первый раз заявил, что сделал это потому, что «был пленен одной женщиной», но потом сказал, что покинул орден «скорее из-за творившегося там разврата, чем из-за любви к женщине… поскольку и будучи в ордене, мог пользоваться и пользовался любовью этой женщины, когда хотел». Комиссия, в отсутствие двух наиболее стойких приверженцев короля — арихиепископа Нарбона и епископа Байё, — сочла, что этому человеку верить нельзя. Запись, сделанная судебным клерком, гласит, что этот свидетель «показался (комиссии) болтающим слишком легко и бесстыдно; к тому же он путался в деталях и рассказывал каждый раз по-разному и очень неуверенно»67.Характерно для французских властей и использование нескольких способов борьбы с защитниками ордена. Весной 1308 г. король направил ряд вопросов магистрам богословия Парижского университета, дабы получить правовое обоснование избранной им позиции. То, что он получил далеко не тот ответ, на который рассчитывал, не смутило ни ere, ни его правительство и не заставило их отказаться от дальнейшего сбора подобных мнений. Так, например, существует ответ на четыре вопроса, явно исходивших от французского правительства и касавшихся правовых аспектов процесса тамплиеров. Ответы на эти вопросы даны анонимно и без даты, а потому не могут быть с уверенностью отнесены к началу 1310г., однако природа поднятых проблем, касающихся, например, легитимности признаний тех, кто отрекся от своих первоначальных признаний, или правовой обоснованности разрешения начать защиту ордена, указывает примерно на этот период. Большая часть историков относит этот документ к началу 1308 г.68, связывая его с семью вопросами короля магистрам богословия, заданными в это время, но вопрос о защите ордена тогда вообще не стоял, а решения, принятые в результате встречи в Пуатье и приведшие к созданию папской комиссии, еще не были достигнуты. Более того, в первом вопросе речь конкретно идет о том, как следует поступить с великим магистром, который сперва признал свою вину, затем отказался от признания и наконец вернулся к первоначальным показаниям, — такой ситуации не могло возникнуть до августа 1308 г., когда Моле вернулся к своему первоначальному признанию во время выступления перед кардиналами в Шиноне. Таким образом, этот документ никак не мог появиться ранее 1309 г., тогда как содержание вопросов предполагает значительно большую соотносимость и тематическую связанность с событиями начала 1310 г. Однако же не мог он появиться и позднее середины мая 1310 г., когда защита потерпела поражение, ибо это сводит его смысл к чисто академическим упражнениям, а в таком случае, если вопросы действительно были заданы по инициативе французского правительства, это было бы непозволительной роскошью, ибо королевская администрация была кровно заинтересована в «академических» аргументах лишь для того, чтобы применить их на практике.В отличие от магистров богословия, в данном случае некий юрист (документ написан от первого лица), отвечавший на вопросы, весьма благожелательно настроен по отношению к правительству и занимаемой им позиции. Что касается первого вопроса — о колебаниях великого магистра, — то у автора ответов сомнении не возникает. Магистр не мог ослабить своими новыми показаниями впечатления от того, «в чем явственно и прилюдно признался». Мало того, его признания полностью подтверждаются показаниями многих других тамплиеров, а потому совершенно недвусмысленно свидетельствуют против него. Объяснения же его колебаний весьма просты. «Ибо в том-то и заключается тайный Божий промысел, чтобы этот великий богохульник, дурно и во грехе проживший свою долгую жизнь и столь многих вовлекший в проклятую секту (тамплиеров)… понес наказание, могущее послужить примером для всего света».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62