Существовал и еще один метод добывания денег: выделить несколько богатых социальных групп, которые можно было бы обобрать, не вызывая общественного протеста. Одной из таких групп были «ломбардцы», купцы и банкиры из итальянских городов-республик. Двое ломбардцев, Альбиццо и Муциатто Гвиди в 90-х годах XIII в. исполняли роль откупщиков налогов, уплачиваемых в королевскую казну, а также были королевскими казначеями в различные годы правления Филиппа IV. В 1294 г. они ссудили королю деньги на том условии, что им вернут долг после следующего сбора налога, а также обеспечили королю заем в 600 000 турских ливров у других итальянцев, проживавших на территории Франции; в 1297 г. они одолжили королю 200 000 турских ливров из собственных средств. Однако Филипп счел, что легче ограбить ломбардцев и забрать их имущество себе, чем поступить с ними по закону, благодаря чему он мог бы иметь стабильный, хотя и не столь впечатляющий, денежный доход. В 1291 г. были произведены массовые аресты ломбардцев, и в течение 90-х годов XIII в. отдельные их представители подверглись конфискации имущества, тяжким поборам или были изгнаны из французского королевства. С 1303 г. ломбардцев все реже и реже принимали на королевскую службу и, наконец, в 1311 г. все их товары и долговые обязательства были присвоены государством, а сами они арестованы120. В соответствии с королевским ордонансом от того же года, именно они послужили причиной того, что «жители королевства были ввергнуты в нищету ростовщиками-лихоимцами, денежная система была разрушена, а королевские указы грубо нарушались»121. Пострадали и евреи. В 1295 г. евреев сенешальства Бокер силой заставили сдать свои «лихоимские» доходы и сообщить властям подробности своих финансовых сделок122. Финансовое могущество евреев, однако, уже на протяжении жизни целого поколения было не тем, что прежде, поскольку банкиры-христиане прибрали к рукам многие из их прежних функций. Начиная с 22 июля 1306 г. шли аресты евреев, их собственность экспроприировалась, а сами они высылались из королевства123.Положение тамплиеров имело определенное сходство с положением некоторых других, в том числе и названных выше, групп населения. Члены ордена не были популярны в народе; в большинстве своем они были богаты и еще теснее связаны с государственным аппаратом управления, чем даже ломбардцы или евреи. С начала XIII в. французские тамплиеры часто выполняли функции королевских банкиров, тесно сотрудничая с бальи и сенешалями. Почти столетие казначей парижского Тампля практически являлся и казначеем королевского домена. В королевских счетах за 1202 г. Тампль представлен как центральное хранилище, куда помещались дополнительные денежные поступления, полученные из округов и ба-льяжей; он же оплачивал расходы, которые не удалось покрыть местным чиновникам. При Людовике Святом королевская казна содержалась в Тампле. Записи королевского камергера Жана Сарразена отражают постоянное движение средств из казны Тампля в различные службы королевского двора. Лишь за период с февраля 1256 г. по ноябрь 1257 г. Жан Сарразен получил из Тампля более 84 000 парижских ливров124.Однако в первую половину правления Филиппа IV роль тамплиеров в руководстве государственными делами значительно снизилась. Филипп III уже пытался в свое время — хотя и безуспешно — остановить процесс приобретения тамплиерами собственности по закладным; Филипп Красивый стремился усилить этот запрет, конфискуя собственность, приобретенную орденом после того, как Людовик IX подтвердил владения ордена в 1258 г.125. Вряд ли тамплиеры тогда подвергались каким-то особым гонениям; другие церковные организации столкнулись в эти годы с аналогичными проблемами. Однако орден тамплиеров действительно утратил доминирующую позицию в королевских административно-финансовых кругах, ибо в 1292-1295 гг. основная часть королевской казны была переведена в Лувр — возможно, то была одна из составляющих общего процесса реорганизации органов управления. Но в целом монархия пока что продолжала пользоваться услугами тамплиеров, наделив их, правда, несколько меньшими финансовыми полномочиями, и во время финансового кризиса, последовавшего за поражением при Куртре в 1302 г., тамплиеры снова взяли на себя роль королевских банкиров. В июле 1303 г. генеральный досмотрщик ордена Гуго де Пейро получил приказ собрать для короля военный налог со всех округов, за исключением сенешальств Тулузы и Руэрга (Руарга)126. Де Пейро был и в числе тех, кто поддержал французскую монархию в борьбе против Бонифация VIII в июне 1303 г., так что в июне 1304 г. король в целом подтвердил права тамплиеров на их владения во Франции127. Орден сохранил за собой активную роль в королевской финансовой политике вплоть до 1306 г., поскольку 6 ноября король поручил тамплиерам выплатить жалованье некоторым наемным солдатам, участвовавших в войне с Фландрией128. Французская монархия в этот период занималась упорядочиванием функций государственного аппарата, и те перемены, которые ощутили на себе тамплиеры в качестве королевских банкиров, в значительной степени явились результатом этого процесса. В тот же период было достигнуто и значительно большее разграничение обязанностей в судебных и административных органах и в королевской канцелярии129. Несмотря на трудности, связанные с претворением в жизнь его политики, права Филиппа IV практически ничем не были ограничены. Шесть раз с 1290 г. по 1314 г. король созывал представителей трех основных сословий королевства — Генеральные штаты130. Члены этого общегосударственного сословного представительства не имели права оспаривать политику, представляемую им советниками короля: король использовал Генеральные штаты как механизм для внедрения своих идей в массы и как выражение единства французского народа в глазах иностранцев, когда, например, ему бросали вызов Бонифаций VIII, фламандцы или тамплиеры. На самом деле в годы его правления Генеральные штаты созывались вовсе не по воле французского народа, который предпочитал решать свои проблемы на местном уровне, но по воле самой монархии, которая видела в них потенциальное средство для централизации государства. Подданные короля и сами часто проявляли неповиновение, когда король приказывал им явиться на заседание Генеральных штатов, и даже, блюдя собственные интересы, порой опасались скомпрометировать себя присутствием на подобных заседаниях и участием в королевской политике, которой, возможно, вынуждены будут выразить поддержку еще и в письменной форме. В особенно затруднительном положении на заседаниях Генеральных штатов 1302-1303 гг. оказалось духовенство, поскольку собрания эти были направлены почти исключительно против Бонифация VIII. Естественная реакция духовенства — нежелание присутствовать на подобных ассамблеях, однако об этой уловке было хорошо известно французским властям, а потому в приглашениях на заседания 1303 г., отправленных в декабре 1302 г., было специально подчеркнуто, что названные поименно священнослужители непременно обязаны «явиться лично, отставив все и всяческие извинительные предлоги»131. Приглашения, последовавшие в июне 1303 г , также носили совершенно безусловный характер. Во вполне типичном для своего времени указе король заявил духовенству Руэрга, что не сможет считать своими верными подданными и союзниками тех, кто лично не поддержит его на предстоящих заседаниях. Если указанные лица не отправятся в Париж в течение восьми дней со дня получения приказа, то королевские чиновники получают право конфисковать у них всю мирскую собственность132. Те клирики, у которых действительно была уважительная причина для неявки на ассамблею, поспешили принести свои извинения. Драгон, настоятель бенедиктинского монастыря Орийяк в Оверни, не мог приехать, поскольку лежал в замке Бовуар со сломанной ногой, однако он так сильно опасался, что его извинениям не поверят, что призвал к себе бальи Оверни, чтобы тот засвидетельствовал его недуг, а также попросил двух врачей и хирурга поклясться, что из-за перелома он должен оставаться в постели еще по крайней мере месяц. Другой аббат, Пари, цистерцианец из Лонгэ (Верхняя Марна), был настолько встревожен полученным приказом, что пустился в путь, несмотря на то что ему было без малого восемьдесят лет, однако, достигнув Труа, все же сдался и послал вместо себя своего поверенного133.Претензии французской монархии подкреплялись и многочисленными теориями. «Божественная» сущность королевской власти и нежелание признавать над собой какую бы то ни было иную светскую власть обеспечивали прочный фундамент для развития и упрочения идей Ка-петингов о своем верховном суверенитете; идеи эти еще более укрепились во время разногласий с папой Бонифацием VIII. Большую часть написанных в этот период литературных произведений представляли собой анонимные памфлеты, почти наверняка инспирированные самой монархией134, однако значительно более яркий трактат был написан в конце 1302 г. доминиканцем Жаном Парижским, который отрицал вторичный, подчиненный характер светской власти, что являлось основой всех представлений папских реформистов. Для Жана Парижского монархия оыла «государством безупречного сообщества, руководимого во имя всеобщего блага одним человеком». Он заострил свою мысль, последовательно раскрыв каждую из частей этого определения. Под «государством» понимался особый вид управления страной. «Сообщество» прибавлялось, чтобы отличать эту форму правления от тех, при которых каждый управляет сам собою, руководствуясь либо инстинктом, как в стае диких зверей, либо рассудком, как те, кто решил вести одинокую жизнь отшельника. «Безупречное» означало «самодостаточное» и, разумеется, полностью должно было отличаться от понятия «семейное», ибо семья недолговечна и в отличие от сообщества способна поддерживать свое существование лишь в течение недолгого времени. Выражение «во имя всеобщего блага» призвано подчеркнуть отличие этого типа государственного правления от олигархии, тирании и демократии, при которых, особенно в случае тирании, правитель заинтересован лишь в собственном благополучии. «Один человек», т. е. монарх; слово «один» определяло здесь то, что монархия, с одной стороны, сильно отличается от правления аристократии или от правления «лучших», получивших власть благодаря своим достоинствам, а с другой — от того, что Жан Парижский называет «по-ликратией», т. е. властью народа, осуществляемой с помощью плебисцита. «Ибо тот не король, кто не правит один, как сказал Господь наш устами пророка Иезекииля: „А раб мой Давид будет Царем над ними и Пастырем всех их…"» (Иез., 37:24). Функция духовенства, по мнению Жана Парижского, заключалась в ином: духовная сила была дана служителям церкви Иисусом Христом во имя отправления церковных таинств. Ибо невозможно достичь высшей цели — бессмертия, к которому человек просто обязан стремиться, — благодаря лишь своей человеческой природе, а потому руководство в этой сфере не может принадлежать королю, чья святая обязанность —забота о государстве и делах мирских. Здесь налицо отчетливое разделение функций и представлений по дуалистическому принципу, согласно которому королевская власть — дар Божий, ибо существовала задолго до обретения власти папами римскими; и действительно, короли во Франции существовали задолго до появления там христиан. «И уж совершенно нелепо было бы утверждать, что королевская власть сперва дана Господом Богом, а потом — папой римским»135. Таким образом, Филипп IV и его помощники, как и он сам являвшиеся частью указанного сообщества, просто обязаны были вносить посильный вклад в благосостояние всего сообщества в целом; подобную идею удобно было поддерживать с помощью традиционных средневековых концепций естественного происхождения человеческого общества, однако теперь понятие сообщества относили уже не к всему христианскому миру в целом, но к сообществу «избранных» под водительством «христианнейшего короля» Франции136.Таким образом, весьма свободный прежде союз светских и церковных феодалов как бы «сшивался» в единое целое, сплачивался французским государством под управлением монарха. Однако же — и это вполне типично для двойственной природы французской монархии — непохоже, чтобы жители этого королевства имели отчетливое представление о том, каково оно с точки зрения конкретных географических понятий. Границ в современном понимании этого слова — т. е. конкретных пределов государств, линий на местности между двумя различными территориальными владениями — в XIV в. еще не существовало137. Подобная расплывчатость понятий делала все более и более настоятельной необходимость обретения французской монархией должного места и должного уважения. Это ясно отражено в концепции Филиппа IV относительно собственной роли как монарха: королевская власть — это, прежде всего, ответственность, возложенная на него Господом подобно тому, как возложена она была и на его знаменитого деда. Тем самым король как бы вознесен над всеми прочими людьми, каково бы ни было их социальное положение, сколь бы влиятельную роль они ни играли в королевском совете, что и символизирует канонизация Людовика IX в 1297 г.
***
К 1307 г. Филипп IV успел уже перепробовать практически все финансовые средства и уловки, известные средневековым правителям, однако достигнуть финансовой стабильности в государстве ему так и не удалось. Это было тем более огорчительно, что затяжной конфликт с папой Бонифацием VIII в эти годы неоднократно и ярко продемонстрировал всему населению Франции неоспоримое могущество монархии Капетингов. Избрание Бертрана де Гота, казалось, подтвердило победу короля над папством, ибо Климент V выглядел весьма бледно в череде крупных личностей, занимавших папский престол после Гильдебранда, хотя к нему обратились за помощью и поддержкой тамплиеры. Однако закат движения крестоносцев, что так ясно доказала неудачная попытка христианского Запада организовать новый крестовый поход в ответ на неудачи 1291 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62