Но права будешь не ты, а тот, кто сомневается.
Катенька лепечет что-то завистливо-восхищенное по поводу моего строгого черного платья с длинными узкими рукавами и юбкой до пола, но ее кто-то окликает, и она, извинившись, отходит. А я вижу того, ради кого пришла.
Господин Скоробогатов в смокинге — восхитительное зрелище; он один из немногих, кто умеет и любит его носить. Большинство мужчин выглядят в смокинге нелепо, напоминая официантов.
Я немного полюбовалась мужем, он почувствовал мой взгляд, повернул красиво причесанную голову и взмахом ресниц велел мне приблизиться. Я с готовностью повиновалась.
Мой кормилец коротал время в обществе бокала и господина с ровным пробором в рыжеватых волосах и гладким, невыразительным, лишенным возраста лицом.
Смокинг господина на пару размеров велик ему в плечах и на три-четыре мал в талии. В остальном же производит впечатление вещи, за которую уплачены немалые деньги.
— Дорогой, — ласково приветствую я мужа, — сегодня здесь столпотворение, я уже боялась, что не найду тебя.
— Это невозможно, — галантно отвечает мой муж и подносит к губам мои пальцы.
Блеск бриллиантов моих колец отразился в глазах Костиного собеседника. Лощеный господин лихорадочно облизывает губы. «Какой алчный», — отмечаю я про себя.
— Познакомься с господином Борком — американским предпринимателем. Господин Борк, моя жена Елена.
Я подала руку для рукопожатия, но господин Борк, склонив пробор, прижал к ней влажные губы.
«Американец? Но это вряд ли…»
— Рада познакомиться. Сегодня здесь собралось блестящее общество. Надеюсь, вам нравится, — защебетала я, жеманно вытягивая губы и тараща глаза. Скоробогатов легонько сжал мой локоть, призывая угомониться.
«Не переигрывай», — приказал он глазами.
«Как скажешь», — выразили покорность мои глаза и снова уставились на американца. Тот виновато улыбнулся:
— Я сожалею, но очень мало знаю русский язык.
Мужчины переходят на английский, я, как особа, языком не владеющая, стою рядом, опершись на руку мужа, потягиваю мартини, лениво вожу глазами по публике.
Англо-американский мистера Борка неплох, но изучался, судя по всему, где-то подо Львовом, хотя уловить это не просто, но ведь мне не за так деньги платят.
А Костя молодец! Акцент он, конечно, не уловил, но что-то его в американском бизнесмене насторожило.
А это что? О! Это растягивание звуков, такое знакомое, неистребимый местечковый акцент, сохраняемый даже в третьем поколении. О нем нам рассказывала наша преподавательница на курсах при МИДе милая Софья Абрамовна. Она же его нам и демонстрировала вместе с другими.
Значит, мистер Борк сделал обрезание своей фамилии, видимо, потерял «штейн». А зачем? Кому это мешает? Где? В Штатах? У нас?
Без разницы. Мы с ним дел иметь не будем. Смена фамилии и отказ от корней могут быть вызваны безобидными причинами, а могут и серьезными. Это не важно. Важно, что он пытается обмануть.
Я сжимаю предплечье занятого беседой мужа и, когда он поворачивает ко мне лицо, капризно заявляю:
— Мне скучно. Ваши дела мне ни к чему. Я предпочитаю общение с соотечественниками на родном языке.
Костины глаза вспыхивают и гаснут, он поглаживает мое плечо.
— Ну хорошо. Ты иди общайся, а я закончу беседу и найду тебя.
Я улыбаюсь раббе Боркштейну и иду общаться.
Это одна часть моей работы в фирме мужа. Есть и другие.
Покружив по залу, ответив на несколько приветствий и счастливо избежав необходимости с кем-либо беседовать, я считаю свою миссию выполненной.
Приказав Юре взглядом не ходить за мной, я устраиваюсь в уголке под пальмой в мягком кресле, которое кто-то повернул спиной к залу и прислонил спинка к спинке к парному ему диванчику.
Я чувствую себя совершенно обессиленной. Сегодняшний длинный абсурдный день, все последние практически бессонные ночи сломали меня, да к тому же выпитое за день. Я сползаю в кресле, вытягиваю ноги и закрываю глаза.
Похоже, я задремала — по крайней мере я не уловила, когда диванчик у меня за спиной был оккупирован, и возвращаюсь к действительности не сразу с началом беседы между двумя обладателями мужских голосов.
Я хотела объявиться и попросить прощения за невольное подслушивание и даже шевельнулась, но ушибленная часть тела ответила болью. Я снова сажусь поуютнее и остаюсь, позволяя себе полениться.
— Не думаю, что Аркадьич нас кинул, — пропыхтел один.
— Ну уж теперь что Бог даст, — вздохнул другой.
— Да уж.
Они помолчали. Начал тот, чей голос несколько выше:
— Я только сегодня узнал про Троицкую.
— Да, беда. Жаль бабу.
— Еще как жаль! Эта женщина могла далеко пойти.
— Так она многое и успела.
— Ну еще бы, с ее-то связями.
— Это ты о чем?
— О ее матери.
— А-а-а. Так Троицкая свою фирму открыла еще до взлета мамаши. Она сама.
— Ну теперь Мишаня все в момент спустит.
— Спустить не спустит, а продаст точно.
— Есть кому?
— — А то! Троицкая организовала сеть вязальщиц-надомниц. Их у нее около тысячи. Лакомый кусочек.
Ей предлагали хорошие бабки, в баксах, да она уперлась. Но теперь Мишаня продаст. Арнольд говорил, дело на мази.
— Кто покупатель?
— Арнольд говорил, не то турок, не то афганец.
— Им-то зачем вязальщицы?
— Ты чего? Золотое дно. Сидят тетки по домам за закрытыми дверями, сколько их — неизвестно, что каждая делает — тоже… Может, вяжут, а может, фасуют.
— Чего фасуют?
— А чего велят, то и фасуют. Хочешь, сухофрукты, хочешь, лекарства, хочешь, патроны, а можно наркотики.
— Ну?! Вот это да! Если так, то этой надомной сети цены нет.
— Есть. Но очень большая.
— Значит, Мишаня загребет.
— Меньше, чем мог бы. Мишаня в цейтноте.
Он где-то в Штатах бизнес зацепил, но партнер с вложением ждать не хочет. Мишане деньги срочно нужны.
— Выходит, Мишане смерть жены на руку?
— Выходит. Троицкая и слышать не хотела об отъезде.
— Вишь ты как. Кому война, а кому мать родна.
Ну что, пойдем добавим да по домам.
— И то дело. С кем надо засветились, можно линять.
Я выбралась из-под пальмы и сразу ощутила присутствие Юры за правым плечом.
— Домой.
Я направляюсь к выходу. Все мое тело опять сотрясает неудержимая дрожь.
Юра помогает мне сесть в машину и, едва усевшись, хватается за телефон:
— Мы домой.
Это он сообщил Вадиму — водителю и охраннику Кости.
Молодец, службу знает. Я про Скоробогатова забыла.

За два месяца до…
На тот момент времени обстоятельства моей жизни выглядели следующим образом.
Я сама зарабатывала себе на жизнь, жила в собственной квартире и не давала абсолютно никому отчета в своих знакомствах и поступках. Короче, считала себя свободной и трепетно охраняла свою свободу.
Должность моя в фирме господина Скоробогатова называлась, впрочем, и теперь называется, «референт», я возглавляю группу отличных специалистов, которая именуется у нас аналитической. Периодически я возникаю в офисе, сея панику среди секретарей и клерков. Но большую часть времени провожу дома за компьютером, чтением крупнейших мировых газет, финансовых журналов, написанием аналитических отчетов, веду телефонные разговоры, организовываю деловые и интимные (не путать с сексуальными) встречи и множество других дел.
Кроме того, я неизменно присутствовала (и присутствую) на всех деловых встречах и обедах господина Скоробогатова, причем иногда в качестве переводчицы, чаще же в качестве существа, не владеющего ни одним языком, включая родной. В таких случаях работали мои глаза, уши, мозги.
За все эти услуги я получала в фирме очень (ну просто очень) хорошую зарплату, позволяющую мне удовлетворять все мои не такие уж большие потребности.
Господин Скоробогатов в качестве мужа возил меня за границу работать и отдыхать, сопровождал меня в гости, в театры и всюду, куда следовало сопроводить.
В качестве патрона Константин Владимирович был выше всяких похвал, и работать мне с ним нравилось.
Правда, существовала еще одна обязанность, но она меня не тяготила, и я даже немного печалилась, когда мне приходило в голову, что, возможно, эту обязанность со мной разделяют еще пара-тройка девушек в офисе. А может, и нет. Поскольку всякий раз, когда дела вынуждали господина Скоробогатова расстаться со мной на длительное время, при встрече он вытворял такое, что невольно казалось — я единственная любовь всей его жизни.
Страшно хотелось в это поверить. Но я не могла себе позволить. Мне необходимо было сохранять внешнюю невозмутимость и внутреннюю стойкость.
Такова особенность нашего брака.
Беда в том, что мне все труднее скрывать истинное отношение к моему.., господину Скоробогатову.
Он же вел себя самым естественным образом: четко выдавал мне задания, строго спрашивал, охотно хвалил, щедро оплачивал. Пока мы жили в одной квартире, вносил свою долю в оплату счетов, исправно выполнял мужскую работу по дому.
Построив «домушку», Костя предложил мне переехать с ним, получив же решительный и безоговорочный отказ, взбесился, но не скандалил, а выехал и стал жить один.
Первый раз после разъезда навестил меня через месяц (к тому времени я так соскучилась, что не смогла сдержать радости и бросилась ему на шею, целуя куда попало и повизгивая от восторга), после чего появлялся регулярно. И наши ночи были полны нежности, доверия и.., любви.
Кажется, дело шло к тому, что рано или поздно я бы смирилась и переехала в «домушку», если бы…
* * *
Лето началось бурно, и уже в конце мая погода стояла такая, как обычно в июле. И тот день был тоже жаркий, безветренный и сухой.
Именно в этот день один из виднейших предпринимателей столицы хвастался новым загородным домом, пригласив кучу избранного народа. Естественно, я сопровождала моего «мистера Твистера» (владельца заводов, газет, пароходов и пр.). На сей раз в качестве жены.
Утром господин Скоробогатов заехал за мной. Он выглядел нарядным в легком светло-сером костюме и пестрой рубашке из натурального шелка. Ворот рубашки был расстегнут, открывая стройную загорелую шею, и мне расхотелось куда-либо ехать, а захотелось остаться дома и сидеть с Костей, обнявшись, на диване, пить пиво и спорить, что смотреть по телевизору.
Костя перехватил мой взгляд, и стало ясно, что ему тоже расхотелось ехать. И конечно же, он сразу рассердился, надулся и стал искать, к чему придраться. И нашел.
— Надеюсь, ты собираешься переодеваться? — брюзгливо спросил он.
— Нет, я уже одета.
Я не собиралась раздражаться на него и отвечала предельно благожелательно. Это его еще больше проняло.
— Ты решила ехать в домашнем платье?
— Я не ношу это платье дома.
— Для дома оно недостаточно хорошо, а на званый обед в самый раз?
— Во-первых, это платье достаточно хорошо для званого обеда; во-вторых, званый обед будет на даче; а в-третьих, я готова переодеться во что скажешь…
С этими словами я потянула вниз «молнию». В глазах Кости мелькнуло паническое выражение, он облизал мгновенно высохшие губы и махнул рукой:
— Едем в этом…
Его голос звучал хрипло, и я поняла, что, если бы потянула «молнию» вниз еще на несколько сантиметров, мы бы остались дома.
С сознанием заслуженно одержанной победы я сидела на заднем сиденье машины и любовалась пейзажем за окном.
Иногда я переводила взгляд на затылок Кости, и меня окатывало чувство владелицы ценной собственности.
Короче, хорошее было утро. И начало дня было хорошее.
Мое легкое открытое платье с широкой длинной юбкой из немнущейся ткани как нельзя лучше подходило к обстановке. Я ходила по прекрасному саду, присаживалась на траву и даже, подобрав юбку, побродила по мелководью, когда гости догуляли до берега реки, текущей по границе владений.
Большинство дам, нарядившихся для званого обеда В узкие платья, чулки и туфли на каблуках, откровенно мучились и радостно бросились к столу, накрытому на широкой открытой веранде, по первому зову.
Обед был прекрасен и ужасен. Прекрасен — качеством, ужасен — количеством. Все было настолько вкусно, что я под насмешливым взглядом мужа-аскета набила брюхо, как удав, и совершенно осоловела.
Когда еле живых гостей выпустили из-за стола, я медленно, стараясь не раскачивать свой живот, выползла в сад и побрела в глубь его, выискивая глазами не очень заметное местечко. Мне повезло. На полянке, окруженной кустарником, кто-то оставил надувной матрац. Я затащила его в глубь кустов, прилегла в тенечке и блаженно предалась сиесте.
Продремав некоторое время и отдав дань пищеварению, я поднялась совершенно бодрой. Мне все нравилось, только несколько беспокоило сознание забытого долга, когда я вспомнила, что пребываю в этом раю в качестве жены.
Открыв сумочку, я достала косметичку и, глядя в зеркальце в пудренице, привела себя в порядок.
Свежий воздух, здоровый сон, неторопливая нега, разлитая в воздухе, — все это необыкновенно благотворно подействовало на цвет моего лица. Установив это, я в самом лучшем состоянии духа отправилась на поиски своего мужа.
Я шла по гаревой дорожке к дому и вертела головой, выглядывая господина Скоробогатова, когда из-за поворота раздался смех, который я сразу узнала. Я слышала этот смех несколько раз: когда зарегистрировали первое предприятие мужа; когда он впервые добрался до пятой лунки на поле для гольфа; когда на Лондонской бирже поднялись акции контролируемого им международного концерна, — короче, так коротко и горделиво смеялся господин Скоробогатов, празднуя победу.
От любопытства я почти бежала. Мне хотелось присутствовать при очередной победе мужа.
Мы столкнулись лицом к лицу. Костя вышел из-за угла, крепко обнимая тонкую талию длинноногой, очень ухоженной девицы, приподнявшей к нему улыбающееся юное лицо.
Я подумала, что Косте всего сорок три, а мне целых сорок восемь, и мы из разных поколений. И еще я подумала, что наши отношения в первую очередь (а может быть, всего лишь) деловое соглашение. Это помогло мне улыбнуться побледневшему Косте, который стоял, опустив руки, и девушке, глядящей мне прямо в глаза с безграничным нахальством победительной молодости.
— Гуляете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30