— Юра, не умирай. Слышишь, мальчик? Вернись ко мне. Пожалуйста. Ты нужен мне. Прошу тебя, Юра!
Я прошептала свою просьбу истово, как молитву.
Женщина-фельдшер положила мне на локоть теплую жесткую ладонь и вывела из палаты.
Олег обнял меня, и я уткнулась лицом ему в плечо.
Мы постояли так какое-то время, и я услышала голос фельдшера:
— Не плачьте, женщина. Может, еще выкарабкается ваш парнишка. Я здесь за двадцать лет чудес навидалась. Да и доктор говорит: «Раз до сих пор не помер…»
* * *
Прищурив яркие глаза, полковник Ершов в упор, не скрываясь, разглядывал меня.
Я, в свою очередь, разглядывала полковника. Посмотреть было на что.
Сидящий передо мной мужчина оказался победительно-красив. Темные горячие раскосые глаза, нос без изъяна, смуглая гладкая кожа и неожиданно нежные, пухлые, слегка надутые губы. Над высоким лбом копна жестких волос «перец с солью». Стройная шея, широкие плечи, сильные руки.
Вот это экземпляр! Не ожидала встретить такого в МУРе. Вообще не верила, что подобные водятся в живой природе.
На первый взгляд я определила его возраст в районе сорока, приглядевшись, поняла — ближе к пятидесяти.
Наглядевшись на меня и, очевидно, составив обо мне мнение, полковник скучным, но приятного тембра голосом задал мне стандартные вопросы.
И получил стандартные ответы.
Покончив с рутиной, Ершов отложил ручку и немного отодвинулся от стола.
Я поняла, что настало время «неформальной беседы». Все повадки моего собеседника выдавали в нем большого «знатока» женской души. И похоже, его жизненный опыт приучил полковника относиться к своей внешности как к беспроигрышному аргументу в дискуссиях с дамами (особенно предпенсионного возраста).
Я позволила себе расслабиться, когда полковник начал разговор в манере «крутого интеллигента» (если такие возможны).
— Вы по-прежнему утверждаете, что в Куликова стрелял именно этот человек?
Ершов повернул ко мне фотографию, лежащую перед ним. Я взглянула на нее и кивнула.
— Вы знакомы с ним?
Я снова кивнула. Полковник едва заметно поморщился, недовольный моим немногословием.
— Как давно?
Пришлось открыть рот. Можно было, конечно, показать на пальцах, но я решила заговорить:
— Менее двух месяцев.
Полковник обрадовался, услышав мой голос, и поспешил использовать согласие говорить.
— Где и при каких обстоятельствах вы познакомились?
— В Женеве. Совершенно случайно.
— Как в дальнейшем развивались ваши отношения?
— Никак. Отношений просто не случилось.
— И тем не менее вы уверены, что в Куликова стрелял именно он.
— Уверена. Стрелял именно он, но не в Куликова, а в меня. Юра меня прикрыл.
— Почему?
— Потому что охранять меня — его работа. Юра — профессионал.
— Нет, почему этот человек стрелял в вас?
— Вы полагаете — я это знаю?
— Уверен.
— А я не уверена. Хотя предположения у меня есть.
— Поделитесь со мной?
— Пожалуй.
Я помолчала, собираясь с мыслями. Мой взгляд устремился внутрь меня, туда, где складировались воспоминания о похищении. Глаза же невидяще уставились на графин с водой, стоящий на углу стола.
Я настолько глубоко задумалась, что вздрогнула, когда Ершов неожиданно встал и, с графином в одной руке и стаканом в другой, начал огибать стол.
Он оказался очень высоким, гораздо выше, чем я себе вообразила. Двигался он резко, каждым движением демонстрируя скрытую силу.
Встав передо мной, полковник налил полстакана воды и протянул мне. Я, запрокинув голову, ошарашенно смотрела на длинную руку с не очень чистым стаканом в ней.
Он что, с ума сошел? Предлагать мне теплую некипяченую воду в общественном стакане…
Я была шокирована и не собиралась этого скрывать.
Глаза полковника хищно блеснули, он вернул графин на место и присел на край стола, держа стакан по-прежнему в руке.
Его обтянутое светлыми брюками колено покачивалось в полуметре от моего носа. Мне стало смешно.
Методы полковника Ершова никак нельзя назвать традиционными.
Видимо, по его расчетам, столь опасная близость с его мужественным телом должна была деморализовать меня.
Я решила не разочаровывать великого психолога и задержала на лице обиженно-оторопелое выражение.
— Я слушаю вас, — напомнил о себе полковник, качнул ногой и отпил из предназначенного мне стакана.
Вообще-то я люблю следить за реакцией собеседника, для чего во время разговора смотрю ему в лицо.
В данном случае от этой привычки пришлось отказаться. Полковник был настолько высок, что видеть его лицо я могла, только сильно запрокинув голову.
Но это, во-первых, неудобно, а во-вторых, некрасиво.
Я решила отнестись к нашему разговору как к телефонному, то есть определять реакцию собеседника только по его репликам, сопению и ритму дыхания. Для полного антуража я села так, чтобы видеть телефонный аппарат.
— Человек с фотографии мне известен как Влад.
Фамилию свою он мне не называл, но я случайно слышала что-то вроде Прохорова или Прохоренко. Он работает на конкурента моего мужа в Риге.
Я сказала то, что полковнику по идее должно было быть известно из рапорта капитана, допросившего меня сразу «по горячим следам». Тем не менее он довольно натурально удивился:
— Конкурента? Это интересно. Какие у вашего мужа дела в Риге?
— Ну вообще-то такие вопросы как-то не принято задавать. Но вам я отвечу. Никаких. Речь идет о крупном международном заказе. На него претендовали мой муж и хозяин Влада. Получил заказ господин Скоробогатов. Это стало известно накануне покушения.
— Стрелять из-за заказа?
— Задействованы десятки миллионов долларов, Убивают и за меньшее.
Я была терпелива, разъясняя очевидное. Полковник зашел с другой стороны:
— Почему стреляли в вас?
— А в кого надо?
— Ни в кого не надо.
Ершов поерзал на краешке стола. Я перевела взгляд на его колено. Мужской голос повторил мне в макушку:
— Ни в кого не надо. Но логичней было в Скоробогатова.
— Меня проще достать.
— Нет, не думаю.
— Не хотели никого убивать. Просто пугали.
— Кого?
— Мужа.
— Зачем? Заказ-то уже все равно его. Да и стреляли на поражение. Парень хотел убить. Вас.
— Почему меня?
Я все так же не видела лица Ершова. Мне это неудобства не доставляло. А полковнику доставляло.
Я совсем не стремилась смотреть ему в глаза. А вот он видеть мои глаза стремился. Ему это было необходимо.
Поэтому полковник протянул руку, ухватил за спинку ближайший стул, поставил его напротив моего и сел верхом, положив на спинку руки, а на них подбородок.
Теперь я оказалась глаза в глаза с милиционером.
Очень любопытным и очень неглупым милиционером.
— Почему меня?
— Не знаю. А вы?
— И я не знаю.;
— Вообще странная история, вот вы говорите, что это происки обойденного конкурента вашего мужа. — Полковник выпрямился и теперь сидел, придерживаясь за спинку вытянутыми руками. — Я бы принял эту версию, если бы… — Он поднял вверх указательный палец. Красивое задумчивое лицо озарилось легкой улыбкой. — Если бы киллер ждал вас, предположим, в подъезде и стрелял наверняка. Три пули в грудь и контрольный выстрел в голову.
Меня передернуло от его делового тона. Он заметил, довольно пожмурился и закончил:
— Но этот парень палил в центре Москвы, на глазах толпы людей, рискуя не попасть в вас, зато попасть в милицию.
Собственный каламбур понравился Ершову, и теперь его лицо светилось улыбкой от уха до уха.
Удивительно несимпатичный мужчина!
Ершов легко поднялся со стула и снова присел на край стола, постукивая кулаком по колену.
— Нестыковочка выходит.
Зато у меня в этот момент все состыковалось! Вспомнился взгляд Влада, самый последний, в Рижском аэропорту. Направленный на меня взгляд загнанного, но не укрощенного зверя.
Значит, не Виллис послал Влада рассчитаться со мной. Я почувствовала облегчение и радость. Во всей этой истории меня больше всего угнетало, что Вилька-латышонок мог приговорить меня.
Нет, это не он. Убийцу никто не посылал. Его пригнала неукротимая, нерассуждающая злоба. Наверное, он не собирался стрелять там, просто хотел посмотреть, разведать, но, увидев меня, потерял способность думать. Его единственной мыслью, единственным желанием было убить.
Ершов не отрываясь смотрел мне в лицо. Он подобрался, построжел, но проговорил обманчиво мягко:
— Расскажите все.
Как? Как рассказать все и ничего не сказать?
Я провела ладонью по лицу.
— Да, вы правы. Он хотел убить меня. Думаю, хочет и сейчас. Если сможет — убьет. Потом еще кого-нибудь. Пока он не убийца, но, начав, будет убивать.
Я устала от разговора и больше не играла, говорила что думала, смотрела прямо в темные внимательные глаза.
Что-то удивило Ершова. Он ответил мне потрясенным взглядом.
Соскользнув со стола, полковник резко повернулся и направился в угол комнаты к холодильнику. Открыл дверцу, достал бутылку боржоми. Посмотрел на нее, потом на меня, решительно убрал ее и достал две бутылки пива.
Пиво было холодным. Я не люблю немецкое пиво, но сейчас с удовольствием сделала несколько глотков и поставила бутылку на пол у ножки стула.
Я чувствовала себя измотанной, и что-то подсказывало, что разговор не закончен.
* * *
Полковник Ершов снова сидел напротив меня за своим столом. Пиво он выпил одним глотком и сейчас задумчиво крутил бутылку, держа ее за горлышко крепкими пальцами.
Мы оба смотрели, как он это делает.
Прошло не менее пяти минут, прежде чем Ершов оторвал взгляд от бутылки и взглянул на меня. Его лицо неуловимо изменилось. Передо мной сидел немолодой мужчина. И голос его звучал устало и обыденно.
— Елена Сергеевна, я должен сообщить вам о гибели вашего зятя. Троицкого Михаила Павловича.
Я тупо смотрела на него. Клянусь, в первый момент я не испытала никаких эмоций. Я даже не сразу поняла, о ком он говорит. Кажется, я перестала думать о Мише в тот миг, когда за ним закрылась дверь моей Квартиры. Я предоставила его судьбе. Что бы он ни сделал в дальнейшем, меня это не касалось.
Миша вышел из моей квартиры и ушел из моей жизни. Оказывается, из своей тоже. Что ж, это его выбор. Или нет?
— Что с ним случилось?
— Вам, конечно, известен дом в деревне?
— Да. Этот дом достался дочке от бабушки. Но он сдан в аренду.
— Именно арендатор и сообщил в милицию. Они с женой на эту ночь уезжали в город. Возвратившись, обнаружили у забора машину Троицкого. А потом и его самого. Вернее, тело. Оно лежало у основания голубятни на бетонной плите. По заключению врачей, смерть наступила мгновенно.
Полковник замолчал и посмотрел мне прямо в глаза.
Я тоже молчала и смотрела на него. Я все еще ничего не чувствовала. Совсем. Только мне требовалось немедленно вернуться домой и закрыться в своей комнате.
Ершов чего-то ждал. Не дождался, легко вздохнул, выдвинул ящик стола, достал пачку сигарет, заглянул в нее. Обнаружив, что пачка пуста, досадливо скомкал ее и не глядя бросил за спину в корзину.
Я проследила взглядом за летящим комочком. Попал.
У меня в сумочке лежала пачка дамских сигарет с ментолом. Я открыла сумку, показала Ершову сигареты.
Он поморщился, потом кивнул. Я достала одну сигарету, пачку толкнула по полированной столешнице в сторону полковника.
Мы закурили — каждый от своего огня.
Полковник выдохнул струйку дыма, махнул рукой, разгоняя ее, с интересом взглянул на длинную черную сигарету.
— Так вот, поскольку нигде поблизости не было обнаружено никаких следов, кроме принадлежащих Троицкому, версия об убийстве отпала сразу. Итак: самоубийство или несчастный случай?
Я решительно покачала головой:
— Самоубийство исключено. Миша был молод, здоров, обеспечен. И очень себя любил.
— Но разве у него не могло быть депрессии? Скажем, связанной с недавней потерей жены?
Я опять покачала головой:
— Жена была для него только женой.
Ершов непонимающе уставился на меня. Я объяснила, испытывая непонятную самой боль от своих слов:
— Она не была смыслом его жизни.
Ершов понял, кивнул:
— Может быть, вы правы. Значит, остается несчастный случай. В пользу этой версии говорит то, что рядом с телом найдены обломки перекладины. Она крепилась наверху голубятни болтами. Видимо, со временем крепление ослабло и, когда Троицкий ухватился за перекладину, один из болтов вылетел.
Я не сомневалась, что так и было. Интересно, удалось ли найти в траве болт? Захотелось спросить. Неожиданно вспомнились детективные истории про лейтенанта Коломбо. Это помогло взять себя в руки и обуздать неуместное любопытство.
Полковник Ершов проводил меня до дверей. У самой двери извинился и вернулся к столу. Вспомнил об оставшихся на столе моих сигаретах.
— Оставлю пару? — обернулся ко мне.
— Конечно, — охотно позволила я.
— Спасибо.
Он протянул мне узкую длинную пачку. Наши руки встретились. Его пальцы оказались твердыми и горячими, он не спешил их убрать.
Неуловимым движением мужчина взял мою руку, и мне показалось, что он поднесет ее к губам. Одно мгновение он колебался, потом, подавив вздох, легко сжал мою ладонь и с видимым сожалением отпустил.
Очень недолго, одну коротенькую секунду, его лицо было нежным и печальным.
Потом все прошло.
Полковник, словно сбрасывая наваждение, тряхнул копной волос, открыл дверь и почти весело спросил:
— Зачем он туда залез?
* * *
Все спрашивали:
— Зачем он туда залез?
Только Милка спросила:
— Как ты заставила его туда залезть?
Конечно же, вся гоп-компания примчалась навестить «жертву покушения». Посмотреть, «как ты тут».
И не только смотрели, но и щупали, охали-ахали, шмыгали носами.
Мой новый телохранитель, которого все звали по фамилии, да и сам он говорил о себе в третьем лице — Филатов, оторопело таращился на моих подруг.
Посмотреть действительно было на что.
Все четыре представительные дамы говорили одновременно, порой не соглашаясь друг с другом, переходили на крик. При этом непрерывно перемещались по комнате, то садясь, то вскакивая, подбегали ко мне, обнимали, ощупывали, прижимали к себе, отталкивали "на длину руки, чтобы, всхлипывая, получше рассмотреть. Снова притягивали и орошали мое лицо слезами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30