И тут я увидела, как у матери задрожала рука И так сильно, что ей пришлось поставить бокал обратно на стол.Я замерла. Но сделала вид, что ничего не заметила.— Папа, наверное, тебя на руках носил… Глаза у матери расширились. Как у безумной.Она сидела, уставившись в одну точку. А у меня по спине побежали мурашки.— Когда люди живут в любви, рождение детей — всегда подарок, — продолжала я.Мать перевела свой взгляд на меня.— Зачем?— Что зачем?— Зачем ты говоришь об этом?— А что тут такого? Я говорю о нас с Никой. Как тяжело мы тебе достались. И как вы были рады…— Замолчи!— Почему?— Замолчи!— Ладно, не буду. Но что я сказала не так?— Не говори больше на эту тему… Никогда…— Не буду…Я понимала, что терплю сокрушительное фиаско. Что я стою перед запертой дверью, ключ от которой находится в руках у матери. Но она не собирается отдавать его мне. И здесь я иду ва-банк. Я подхожу к ней и обнимаю ее.— Мамочка! Я же тебя люблю. И хочу, чтобы у нас в семье все было хорошо. Я тебя очень люблю. Я часто смотрю фотоальбом. Любуюсь тобой на фотографиях, где ты молодая и красивая. — Я чувствую, как напряжена моя мать. Как струна. — Какие у тебя были шикарные волосы, мамочка. — И я глажу ее по волосам. — Давай вместе посмотрим этот фотоальбом.Мать находится в странном оцепенении. Я приношу фотоальбом и раскрываю его. Мне хочется разбудить ее память. Начать с фотографий, с воспоминаний о молодости, а потом плавно перевести разговор на нас с Никой. На роддом. На то время, когда она лежала там.— Какая у тебя была фигурка, глаза, волосы. Вот повезло отцу. А он не всегда ценит тебя. — Мать не смотрит на фотографии, она смотрит куда-то сквозь них. Она ушла в себя. И я не знаю, как достучаться до нее. Но пробую. Снова и снова…— А вот здесь нет никаких фотографий. Пустые дырки. Почему? Это отец вынул фотографии? Не захотел тебя видеть? Ты была здесь недостаточно хороша?Мать молчит. Ее зубы выбивают мелкую дрожь.— Нет. Это я.Я наклоняюсь к ней близко-близко. Я слышу дыхание матери: взволнованное, учащенное.— Ты вынула свои фотографии. Зачем?— Так надо было.— Почему?— Я не могла на них смотреть. — Неожиданно мать закрывает лицо руками. — Не могла.— Ты не нравилась самой себе?— Нет. Это была не я.— Отец? Ты вынула эти фотографии в момент вашей ссоры?— Нет.— А что? Что здесь было? — настойчиво спрашиваю я. Сказать по правде, меня всегда интересовали эти пустые глазницы фотоальбома. Но мать обычно уходила от моих вопросов или резко обрывала меня.— Фотографии.— Твои?— Нет.— Отца?— Нет.— Бабушки? — гадаю я.— Нет.— А кого?— Одного человека. И тут меня осеняет догадка.— Твоего… любимого?Мне впервые в голову приходит мысль, что у матери была своя жизнь. До отца. До нас с Никой. У красивой девушки с большими серыми глазами было нечто, принадлежащее только ей. Меня охватывает любопытство, смешанное с горечью. Бедная мамочка, наверное, это была какая-нибудь красивая романтическая история. Она любила его, он — ее. Но потом они расстались, как говорится, под давлением обстоятельств. Или здесь было что-то другое. Но что?— Вы любили друг друга?— Да, — выдыхает мать. Ее вздох кажется мне громким трубным гласом. А может быть, это у меня так напряжены нервы?— Как жаль!— Да… — шепчет мать. И проводит рукой по лбу. — Очень жаль.У меня перехватывает дыхание. Между нами наступила редкая минута откровения. Я снова обнимаю ее. Мне и вправду жаль мать. Какая сложная, непонятная, запутанная штука — жизнь! А финалы со счастливым концом — это для дешевых мелодрам.— Вы расстались? — спрашиваю я.Плечи матери вздрагивают. Она плачет. Я крепче прижимаю ее к себе.— Нет. Он умер.— Умер?— Да. Погиб. Утонул. В море. У меня на глазах. — Слова вырываются из нее толчками.— Какой кошмар! И сколько ему было лет?— Двадцать два. — Она замолкает.— Ты… переживала?Мать плачет. Она захлебывается от рыданий. Я глажу ее по голове. Наверное, впервые за много лет мать дает волю слезам и оплакивает своего погибшего возлюбленного.— Не надо… — говорю я. — Не надо…— Мы так любили друг друга! Собирались пожениться. И эта нелепая смерть. Он поехал к родственнику. На неделю. Я с ним. И…Теперь мне была понятна странная отрешенность матери, когда мы с Никой расспрашивали ее о молодости. Она погружалась в молчание и не отвечала на наши вопросы. Мы думали, что ей не хотелось вспоминать молодость из-за папеньки. Но оказалось, что все не так…— Да… трагедия!— Я думала, что умру… Он был таким высоким, красивым. У него были сильные руки…— Как же ты это пережила? — Незаметно между нами устанавливается доверительный тон. Такого уже не было давно.— Не знаю. Он ведь не сразу обратил на меня внимание. — И какое-то подобие улыбки трогает материнские губы. — Раньше он встречался с Нинкой. Но потом влюбился в меня.— Какой Нинкой? Мать морщится.— Ты ее не знаешь. Моя подружка. Закадычная. Она работала тоже медиком. Акушером в больнице, где родились вы с Никой. — Взгляд у матери туманится. — Не могу я об этом даже думать. Не могу! — Она делает жест руками, как бы что-то отпихивая от себя.Раздается звонок в дверь! Как некстати! И кого принесла нелегкая в этот момент? Папашу или Нику? Оказалось, папашу. Он заявляется в кухню собственной персоной, окидывает нас подозрительным взглядом и спрашивает своим скрипучим голосом:— Что-то случилось?— Нет. Ничего, — бойко отвечаю я.— Как ничего? У матери глаза на мокром месте. Довела опять?— Да нет, — тихо говорит мать. — Это я чего-то расслабилась.— Ужин готов? — спрашивает отец.— Да. Есть котлеты и макароны.Я тихо выскользнула из кухни и пошла в свою комнату.
Я смотрела в зеркало и чувствовала, как мои щеки горели. Я немного приоткрыла дверь, куда раньше вход был мне воспрещен. Я узнала о матери то, что она тщательно скрывала от нас с Никой. У нее было свое прошлое, своя трагическая история, своя жизнь…По зеркальной поверхности пробежала легкая рябь. Меня охватило знакомое чувство ужаса и страха. Надвигалось Нечто. Я стояла как вкопанная. Темнота, хаос постепенно превращались в океан. Вода поднималась все выше и выше. Я начала задыхаться. Два облачка, плывущие в темной воде…Я зажимаю себе рот и сдерживаю крик. Я закрываю глаза. Все исчезает.И в этот момент я впервые усомнилась в том, что смогу найти все концы и начала той истории, которую мне во что бы то ни стало хотелось разгадать…
Губарев подумал, что пришла пора побеседовать с Русланом. Близким другом Анжелы. Алина сказала, что у него с Викентьевым были дела по бизнесу. Губарев позвонил в приемную президента «Алрота» Авроре Сеульской в надежде, что, возможно, она знает координаты Руслана.— Руслана Мансурова? — переспросила секретарша неестественно высоким голосом.— Да, очевидно, его. Молодой человек с темными волосами. Рост выше среднего, худой…— Сейчас дам его телефон. Мобильный.— У него совместный бизнес с Вячеславом Александровичем?— Об этом мне ничего не известно.— Спасибо.На допросе Руслан Мансуров держался спокойно. Уверенные манеры, чувство собственного достоинства. Проницательный взгляд. С ним ухо надо востро держать, подумал Губарев. Такого с налету не расколешь. Себе на уме. И выдержка отменная. Психовать и дергаться не станет.— Вы — Руслан Магомедович Мансуров, 1976 года рождения?— Да.— Какие отношения вас связывали с Анжелой Викентьевой?— Мы были друзьями.— Любовниками?— Да.— Как давно вы знали Анжелу?— Около полутора лет.— Вы ссорились, ругались?Легкая ирония скользнула по лицу Руслана.— Нет. Мы не ссорились. Просто когда между нами случались… недоразумения, мы прекращали общение. На некоторое время.— Что было причиной ваших недоразумений?— Разные обстоятельства.— Например?— Они носили чисто личный характер и никакого отношения к следствию не имеют.— Позвольте мне решать, что имеет отношение к следствию, а что нет.Мне не всегда нравилось, что Анжела возражала мне. Спорила. Иногда капризничала. Я этого не люблю. И не привык к такому поведению.— Какие отношения были у вас в последнее время?— Нормальные. Как всегда.— Вы в курсе конфликта между Анжелой и племянницей Натальи Родионовны — Фонаревой Алиной?— Да. Она говорила об этом.— Это послужило причиной ее бегства из родительского дома?— Не только. Она всегда хотела жить отдельно. Просто появление в доме Алины явилось толчком.— Она рассказывала вам о своем отношении к Фонаревой?— Да.— И что конкретно?Усмешка скользнула по губам Руслана и тут же пропала.— Ничего хорошего.— А что она говорила о матери?— Жалела ее.— Как она относилась к отцу из-за этой любовной истории?— Злилась на него. Но до прямых ссор дело не доходило.— Почему?Руслан выразительно посмотрел на Губарева.— Деньги, — кратко сказал он. — Она жила за счет отца.— Какие дела связывают вас с Викентьевым?— Мы бизнес-партнеры. Являемся пайщиками сети предприятий в Краснодарском крае.— Как давно вы работаете с Викентьевым?— Где-то года полтора. Если быть точным: год и восемь месяцев.Вы познакомились и подружились с Анжелой из-за того, что она — дочка вашего компаньона? — спросил Губарев, многозначительно выделяя слово «подружились».— Нет. Она понравилась мне сама по себе. Отдельно от отца.— Как Викентьев относился к вашей… дружбе?— Нормально. Мы не говорили на эту тему.— Вы хорошо знаете круг знакомых Анжелы?— Нет. У нее была своя жизнь и свой круг. Мы просто иногда встречались и проводили время вместе.— Как часто вы встречались?— По-разному. Когда раз в неделю, когда — чаще. Были перерывы. О чем я уже говорил.— Вы знали, что она употребляла наркотики?— Да.— Вы пытались воздействовать на нее?— Нет. Это было бесполезно. У Анжелы был твердый характер. И подчиняться она не привыкла.— Она часто принимала наркотики?— Нет. Я бы сказал, умеренно. Границ не переходила.«Границ не переходила» — мгновенно отпечаталось в мозгу Губарева. Все говорили, что Анжела была вспыльчивой и эмоциональной. А тут «границ не переходила».Странно!— И вы с этим мирились?— Я не собирался в дальнейшем связывать свою жизнь с Анжелой и поэтому не вмешивался в ее дела.— Вы знали кого-нибудь из ее окружения? Подруг, знакомых?— Нет. Никого.— Она вам жаловалась на то, что за ней следят?— Нет.— Когда вы видели Анжелу в последний раз?— Десять дней назад.За шесть дней до убийства, высчитал Губарев.— Где вы были вечером второго августа?— Дома.— У вас есть свидетели?— Нет. Я был один.— Вы не переписывались с ней по электронной почте?Руслан на секунду замешкался.— Нет.— Пока вы свободны. Если понадобитесь, я снова вызову вас.Руслан покинул кабинет, а майор позвонил Витьке.— Приходи сюда срочно. Сделаем перекур. А то голова кругом идет.
Но перекура не получилось. Позвонила секретарша Викентьева и сказала, что подъехал Вячеслав Александрович. Губарев попросил его соединить с ним. Викентьев согласился на встречу. Голос его был усталым и далеким. Словно он говорил из другого города.— Не пивши, не жрамши, — ворчал Губарев.— Надо с собой иметь стратегический запас продуктов. На непредвиденный случай.Но Губарев только махнул рукой.Они с Витей пришли в приемную президента «Алрота» в строго назначенное время — два часа. Сеульская позвонила по селектору, и их пригласили в кабинет.Они сели за стол, поставленный перпендикулярно большому массивному столу Викентьева. В кабинете было приятно прохладно. Работали кондиционеры. Сам президент «Алрота» выглядел неважно. Помятый темно-серый костюм, щетина на подбородке, припухшие глаза.Викентьев откинулся на стуле и посмотрел прямо перед собой.— Вы хотите побеседовать со мной насчет Анжелы…Возникла пауза.— Да. Мы понимаем, что вам тяжело… Вячеслав Александрович покачал головой.— Задавайте все вопросы, какие вы сочтете нужным.— Мы пытались связаться с вами…— Меня не было, — резко сказал Викентьев. — Я уехал из города. На несколько дней. Приходил в себя.Снова пауза.— Какие у вас с дочерью были отношения в последнее время?— Я не буду скрывать от вас, что они разладились. Анжела всегда была трудным ребенком, но когда Наташа… Наталья Родионовна была здорова, она влияла на нее. А когда жену парализовало, Анжела совсем отбилась от рук. Сначала просто не приходила ночевать, а потом стала снимать жилье. Я всегда боялся за Анжелу. По этой причине запретил ездить на машине. Раньше у нее был автомобиль, но после того, как она чуть не попала в аварию, я продал его. Так она стала брать машины у друзей… — Викентьев махнул рукой. — Я жил в вечном страхе, что она влипнет в какую-нибудь историю…— Что послужило причиной ее ухода из родительского дома?Углы губ Викентьева опустились вниз.— Трудно сказать. Наверное, взыграл характер. Решила доказать свою самостоятельность. Правда, она выбрала для этого не самое лучшее время. Больная мать, которая переживала за нее.— Вы поддерживали дочь после того, как она покинула ваш дом?— Материально?— Да.— Я давал ей небольшие суммы денег. На жизнь. Любопытно, подумал про себя Губарев, что он имеет в виду под «небольшими» суммами?— Она звонила вам? Приходила домой?— Звонила. Но в основном мы встречались вне дома.— Когда вы встречались в последний раз? Викентьев посмотрел в органайзер, лежавший перед ним.— Месяц назад.— Вы передавали ей деньги?— Да.— Сумма оставалась неизменной? Викентьев поглядел на Губарева с удивлением.— Нет. Я уменьшил Анжеле финансовую помощь. Но какое отношение это имеет к теме нашей беседы?— Имеет. И намного уменьшили? Президент «Алрота» ответил с легким раздражением:— Анжела получала достаточно, чтобы ни в чем не нуждаться. А поощрять ее экстравагантные траты и причуды я был не намерен.— Вы знали, что она употребляла наркотики? Кадык Викентьева судорожно дернулся.— Да, — отчеканил он.— Вы принимали какие-нибудь меры?— Я предлагал ей лечь в хорошую клинику. Но она отказалась.— Вы хорошо знали окружение вашей дочери?— Увы! Я старался контролировать ее, но… Анжела не хотела этого.— У вас есть какие-нибудь версии насчет того, кто мог убить ее?— Никаких! Может быть, молодые люди, с которыми она общалась…— Вы знаете Руслана Мансурова, у которого были близкие отношения с вашей дочерью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37